Акула и садист

Откуда мне было знать, что у Кисаме аллергия на пшеницу?! Но, вернёмся к началу. Я решил, что для развития наших «отношений» будет неплохо поделиться с напарником обедом. Вряд ли я смог бы съесть всё, а если Кисаме достаточно голоден, он может быть обжорой. В выигрыше остались бы мы оба. Прискорбно, но моя теория провалилась, когда Кисаме потерял сознание. Первое, что я сделал, это связался с Пэйном и попросил помощи. Кисаме как минимум в два раза больше меня, поэтому в одиночку я не смог бы дотащить его до базы. На этот раз наш Лидер отозвался быстро и прислал Зецу. К сожалению, на месте тот только спорил между собой: помочь моему партнёру, или просто съесть его и сказать, что акуле уже ничем нельзя было помочь, когда он прибыл. Мой Шаринган и пара ожогов, наконец, заставили этого человека-растение опомниться и заняться делом. По пути обратно только Зецу препирался сам с собой, да я тихо проклинал вес Кисаме, поэтому перейдём сразу к событиям на базе. Пэйн, конечно же, немедленно потребовал объяснить, что случилось с моим напарником. Надо сказать, что это задача не из лёгких. По сути, я дал напарнику бутерброд, вслед за чем тот потерял сознание. Услышав такое, любой бы решил, что я отравил его, а если нет, значит вы ведёте весьма ограниченную жизнь, либо вы – полный идиот. Возможно, всё сразу. Так что я попытался хоть как-то оправдать себя перед господином Лидером тем, что описал всё в мельчайших деталях, включая то, что я съел вторую половину бутерброда, а также, сколько времени прошло с момента, когда мой партнёр проглотил свою часть, до потери сознания, и, конечно же, из чего состоял бутерброд. Пэйн в недоумении посмотрел на меня и медленно, словно это было очевидно, сказал: «Кисаме нельзя есть пшеничный хлеб. У него аллергия». Ну что же, наш мудрый Лидер, спасибо вам большое, что рассказали мне об этом именно сейчас, а не годы назад, когда мы с Кисаме только начали работать в паре! Теперь Кисаме лежит в больничном крыле под наблюдением, на случай, если у него повторится приступ. Это означает, что я должен сейчас пойти туда и постараться улучить момент, чтобы поговорить с ним наедине. Мне предстоит объяснить человеку, которого я до смерти боюсь, что я не желал его отравить, и лишь по незнанию дал ему хлеб, на который у него сильнейшая аллергия. Да, я перерезал весь свой клан, и это было жутким зверством, но неужели это было настолько ужасным поступком, чтобы заслужить такую карму? Единственным выходом из ситуации было самоубийство, что звучало всё более заманчиво с каждой минутой. Ничего не оставалось делать, и я направился к больничному крылу. К счастью, я никого не встретил на своём пути. Если бы в тот момент кто-нибудь сказал мне хоть слово о здоровье Кисаме, или о том, что акула непременно убьёт меня, скорее всего, я заткнул бы его радикальным и болезненным способом. Я остановился прямо перед дверью госпиталя, и позволил себе краткий момент, чтобы собраться с мыслями и убедиться в том, что маска моего обычного непроницаемого выражения была на лице. В итоге я решил, что ничего больше не добьюсь, оставаясь по эту сторону двери, и наконец повернул ручку. Дверь открылась, и я вошёл в комнату. Слава богам, никого из медиков не было, что избавило меня от дополнительных проблем. Единственным обитателем комнаты был шиноби, с которым я и хотел поговорить. Кисаме лежал на спине, под одеялом. Скорее всего, он смотрел в другую сторону, когда я открыл дверь, и повернулся только когда я вошёл. Наши глаза встретились, и мне не оставалось ничего, кроме как закрыть дверь, не сводя с напарника взгляда. Если есть что-то хуже, чем лицо без эмоций, то это лицо, которое передаёт слишком много чувств одновременно. В случае с Кисаме это был последний вариант. Он был зол за то, что я (случайно) отравил его; ему было любопытно, какая у меня была цель, и что мне нужно сейчас; он боялся, что я пришёл закончить то, что не удалось сделать при помощи бутерброда; он был готов убить меня на месте. Последнее наполнило страхом моё чёрное сердце, но пути назад уже не было. Я закрыл глаза, пытаясь не думать об этом, и вздохнул. «Почему ты не сказал мне, что у тебя аллергия на пшеницу?» – тихо спросил я, стараясь не показывать раздражения, правда, не знаю, насколько мне это удалось. «Чего?» – отозвался Кисаме. Как всегда, мой партнёр удивительно красноречив. Я открыл глаза и пояснил: «Я ем бутерброды с пшеничным хлебом, а как показало наше последнее задание, у тебя на него сильная аллергия. Почему ты не сказал мне об этом?» «Я никогда не ем ничего с пшеницей!» – возмутился он. – «Ты разве не заметил?» «Нет. Ты никогда не видел, чтобы я ел данго, но оно мне всё равно нравится», – на мой взгляд, слабый аргумент, но может и этого хватит. Кисаме, конечно же, извлёк из моей реплики что-то, о чём я не подумал. «Тебе нравится данго?» – с удивлением спросил он. Я молча выругался, что дал своему напарнику понять, что у меня вообще есть предпочтения, и даже рассказал об одном из них! «Да, нравится. Тебя это удивляет?» «Нет, в смысле, да. Э-э-э... Видишь ли…» «Ты не можешь вспомнить, заказывал ли я когда-либо данго или нет, потому что ты не привык запоминать, что я ем. Также и я не слежу за твоими предпочтениями в пище. Поэтому я не знал об аллергии. И потому сейчас спрашиваю… на что ещё у тебя аллергия. В будущем я буду избегать этих продуктов». Кисаме долго смотрел на меня. Возможно, если он не поверил моим словам, он пытался понять, хотел ли я найти другой способ прикончить его, или действительно хотел проявить заботу. В итоге он молча покачал головой. «Вот и хорошо», – ответил я, развернулся и, не говоря больше ни слова, вышел из комнаты. Оказавшись в коридоре, я пообещал себе, что повешусь прежде, чем мне снова придётся пройти через такое.