Не/Зависимость

Вытираю вспотевшие ладони о штаны и сглатываю ком, выросший в горле. Я ждала этой встречи, но не рассчитывала, что она произойдет так скоро и на моем крыльце. По дороге до клуба анонимных алкоголиков я рассчитывала придумать, о чем говорить с новеньким. Я так давно не вела бесед с незнакомцами, что просто забыла, как это делается. Оглянувшись беспомощно вокруг, словно с неба может упасть бутылка с закупоренной в ней подсказкой, я облизываю губы и интересуюсь: — Что ты делаешь на моем крыльце, Джон? Мужчина широко улыбается и затягиваясь сигаретой, выдыхая вместе с дымом: — Шеннон. Мое имя — Шеннон. Я скрещиваю руки на груди и молчу, давая понять, что не получила ответа на интересующий меня вопрос. Языком перекатываю во рту мятный вкус зубной пасты, но пусть не думает, что меня хоть немного волнует он сам или его дурацкое имя. Молчание затягивается. Шеннон-Джон неспешно курит, выпуская дым изо рта тонкой струйкой. На этот раз на нем темная кепка с изображением пурпурной розы, белые штаны в цветных заплатках и светлая футболка с рисунком старого велосипеда. Стоит ему пошевелиться, его золотые часы пускают солнечных зайчиков на грязную дорожку, а из-под рукава футболки извивается цветная татуировка. Вторую татуировку — странные иероглифы на правом предплечье — видно, когда он не спеша подносит сигарету ко рту и с наслаждением затягивается. Ноги в ботинках, не менее дорогих, чем прошлые, отбивают ритм по асфальту, взметая пыль. Я маячу рядом с ним, как бракованное каменное изваяние, и потеряв терпение, снова задаю вопрос: — Ты меня преследуешь? — Вообще-то, я не ожидал тебя здесь увидеть. Не слишком дорогой район для алкоголички? — даже через солнечные очки чувствую, как меня прожигает его взгляд. Это правда довольно дорогой район. Квартиру здесь мой бывший муж арендовал еще до свадьбы, а после развода отдал ее мне, исправно продолжая платить арендную плату. Правда, я избавилась почти от всей его мебели, оставив себе только самое необходимое — то, что не пролезало в дверь. Соседи на меня не жалуются. Наверное, потому что я предпочитаю напиваться в одиночестве, избегая шумных компаний и случайных собутыльников. Хочется верить, что они и вовсе не подозревают, что с ними бок о бок существует конченная алкоголичка. — Офис моего адвоката находится на противоположной стороне улицы, — поясняет Шеннон. — Я перешел дорогу, чтобы покурить в тени. И уж точно я понятия не имел, что ты здесь живешь, Лина. Что ж, во всяком случае, он мое имя запомнил. Тема для разговора себя исчерпала, а новые так и не желали приходить на ум. Я по-прежнему стою, скрестив руки на груди, и делаю вид, что пытаюсь рассмотреть что-то по ту сторону мелькающих машин. Солнце крадется по противоположной стороне улицы и разлетается от глянцевых окон желтыми брызгами. — Сегодня встреча анонимных алкоголиков, — напоминаю я больше самой себе, чем расслабленному Шеннону. Но он поднимает ко мне голову, затягивая темными каплями солнцезащитных очков. Затушив сигарету, он поднимается и небрежно стряхивает налипший на штаны мусор. Я наблюдаю за ним исподлобья, и думаю, что в разлуке он казался мне более привлекательным. Его не зависимость ни от чего заставляла меня чувствовать себя даже более неловко, чем обычно. — Тебе помогают эти встречи? — Шеннон оборачивается, перекрывая мне доступ к ступеням. — Три года бесполезной болтовни… Пойдем лучше выпьем кофе. Здесь неподалеку есть чудный ресторанчик. Я представляю прохладу кондиционированного зала, аромат выпечки и свежего кофе. Воспоминания о ноющих алкоголиках, скрипучих стульях и запахе пота, заменяющем воздух, не выдерживают никакого сравнения. К тому же в ресторане наверняка можно попросить добавить в кофе капельку коньяку. Или даже заказать его в маленькой рюмке из дорогого стекла. Или бокал виски с кусочком тающего в янтаре льда. Кажется, выбор настолько очевиден, что Шеннон, не дожидаясь моего согласия, шагает вниз по улице, и мне приходится его догонять. Мы идем в полной тишине, и мне приходится время от времени скашивать глаза, чтобы увидеть блеск часов и витиеватый рисунок татуировки, чтобы убедиться, что он не плод моего воображения, а настоящий человек, пригласивший меня на чашечку кофе. Дойдя до конца квартала, Шеннон сворачивает и ныряет в тень домов, так, что я едва не теряю его из вида. Ресторанчик действительно чудный, если не сказать чудной. Ни броской вывески, ни зазывалы на входе, зато мистический полумрак в зале, ярко-красные агрессивные стены и развешанные на них африканские маски. Готова поспорить, что разглядела даже высушенную человеческую голову, которые так часто продают на мексиканских базарчиках. Столиков немного, они накрыты алыми скатертями, все придвинуты к стенам и отгорожены черно-красными диванчиками, отчего кажется, что все здесь выпачкано льющейся с потолка кровью. Дрожащие огоньки свечей на столах придают месту хоть какой-то уют. — Не обращай внимания на интерьер, — шепотом советует Шеннон, — кофе у них потрясающий. Я киваю, устраиваясь на диване в углу, и сразу прошу у раскладывающего меню официанта: — Мне кофе по-ирландски, пожалуйста. — Два, — добавляет Шеннон и откладывает в сторону очки и кепку. Так он выглядит гораздо привлекательней. Открываются острые скулы и выразительные глаза, глядящие на меня с легким прищуром. Брови взлетают почти к самым вискам, когда он интересуется: — За что тебя приговорили? Я грубо отрезаю: — Не хочу говорить об этом. Очарование пропадает. Лучше бы мы продолжали молчать. Встревоженное вопросом Шеннона черное, гнилостное чудовище осознания, сродни лох-несскому, ворочается, поднимаясь из глубин воспоминаний, где было ненадежно похоронено. Видимо, по моему тону и выражению лица, Шеннон понимает, что есть тема, которую лучше не трогать, и примирительно улыбается: — Хочешь, расскажу, за что сослали меня? — За вождение в нетрезвом виде, полагаю? Тошнотворно-склизкий червяк вновь зарывается в ил на глубине, оставив на прощание ком в горле, но мне приходится прятать руки под столом, чтобы скрыть их нервную дрожь, расходящуюся, словно круги на встревоженной воде. Шеннон еще выше поднимает брови в немом вопросе, и приходится пояснить: — Всего лишь предположение. За убийство, изнасилование или грабеж ты анонимными алкоголиками бы не отделался. От мелкого хулиганства и перехода улицы в неположенном месте откупился бы. — Откупился? — Сужу по твоей обуви и аксессуарам, — я выразительно киваю на сверкающие часы на одном запястье и золотые браслеты на другом. А так как сегодня ты без машины, логично предположить, что у тебя отобрали права. Раз сослали к алкоголикам, то наверняка, за пьянство. Логично? — Браво, мисс Холмс, — Шеннон усмехается. — Или ты агент ФБР под прикрытием? — Почти. Я бывший коп. — Правда? Я киваю. Пять лет назад я действительно носила значок и пистолет. Пять лет назад я с радостью просыпалась по утрам. Пять лет назад я была счастливой, влюбленной в жизнь и не зависимой. — Только вот в прошлый раз ты был на машине — это не вписывается в мою логическую цепочку, — я пожимаю плечами и с благодарностью прикладываюсь к принесенному кофе, крепче стискивая вокруг бокала дрожащие пальцы. — Впрочем, это допустимая погрешность. — В прошлый раз я был на машине, потому что младший брат еще не успел спрятать от нее ключи. Наверное, я должна расспросить Шеннона о брате, но вместо этого я жадно глотаю кофе и наслаждаюсь теплом, которое он разносит по моему телу. Я не успеваю допить первый бокал, как уже заказываю следующий, после которого немного унимается дрожь пальцев. После третьего, который — я готова поклясться — я не собиралась просить, в блеске мужских часов мне перестает видеться старый полицейский значок. Шеннон, не дожидаясь моих расспросов, со смехом рассказывает о своей семье, и я с удовольствием слушаю его низкий голос с вибрирующей хрипотцой, не вникая в слова. Бутылку виски после третьего кофе и вовсе заказывает кто-то другой, не я. Наверное, то самое лох-несское чудовище, прокладывающее себе выход на поверхность мутных, смазанных воспоминаний. Зато спустя пару часов, наконец, появляются темы для разговора, и звон льда в очередном бокале гармонирует с моим громким заливистым смехом и расплывающимся лицом Шеннона.