Самое страшное

Когда на пятый день дверь камеры снова открывается, Квинн даже не пытается угадать, какую пытку для нее приготовили ноксианские палачи. В последний раз они остановились на ее руках – выдирали ногти, ломали пальцы, и, кажется, собирались перейти к раскаленным щипцам. А может, и перешли – Квинн тогда потеряла сознание, а тело ее еще в первые дни пропиталось болью насквозь. Иногда ей начинало казаться, что она уже испытала всю боль на свете, но экзекуторы раз за разом умудрялись ее удивить. Квинн даже не поднимает голову, когда тюремщик входит в ее камеру и принимается раскреплять кандалы. Она знает, что последует за этим. Но в этот она раз ошибается – закончив с одной цепью, тюремщик уходит. Закрыв дверь, он просовывает в прорезанное внизу отверстие щербатую железную миску. На пятый день ей наконец-то приносят еду. От миски валит пар, Квинн втягивает носом воздух и чувствует, как ее рот наполняется слюной. Она подбирается к двери – длины цепи как раз хватает для того, чтобы дотянуться до края миски. Руки Квинн изувечены недавней пыткой, металл настолько горячий, что обжигает ей пальцы, но она не позволяет себе ни вскрикнуть, ни зашипеть. Квинн уверена, что за ней наблюдают, и не собирается доставлять своим мучителям удовольствия. Она с трудом сжимает в пальцах ложку, зачерпывает густую, наваристую похлебку, отправляет в рот. Потом еще раз. И еще. Усилием воли она останавливает себя, и не только потому, что не хочет, чтобы проклятые ноксианцы видели, как она жадно давится пищей, будто оголодавшее животное. Она знает, что с непривычки от большого количества еды ей может стать плохо. Она ест медленно, ложку за ложкой. Вылавливает куски белого мяса, тщательно расщепляет их на волокна и лишь после этого отправляет в рот. Еда поднимает ей настроение. В конце концов, это можно считать победой – пусть и маленькой. Несмотря на ежедневные пытки, она не сломалась, а вот ее палачи пропустили удар, дали слабину, принесли ей пищу. Квинн думает о том, что она сильнее их, что она сможет продержаться, пока за ней не придут. Ноксианцы взяли ее, но не Вэлора. Когда он вернется в отряд, там поймут, что с ней что-то случилось, и придут ей на помощь. Вэлор приведет их сюда. Осталось только дождаться. Когда ее трапеза закончена, дверь снова открывается. К ее удивлению, тюремщик не спешит приковывать ее обратно, лишь молча наклоняется, чтобы забрать миску у нее из рук. Квинн думает о том, что могла бы попробовать накинуть цепь ему на шею и попытаться задушить. В следующий раз, когда она достаточно окрепнет. Против воли улыбка появляется на ее лице. — Тебе понравилось? — вдруг спрашивает тюремщик. — Еще как, — отвечает Квинн. — Я бы не отказалась от добавки. — Прости, милая, — тюремщик скалится, в его улыбке не хватает нескольких зубов. – Прости, но у тебя была только одна птичка. Квинн не сразу понимает, что именно он имеет ввиду, а когда понимает — отказывается верить. И не верит до тех пор, пока тюремщик не кидает ей пучок темно-синих перьев. Перья рассыпаются по коленям Квинн, она видит, что кончики окрашены едва запекшейся кровью и ее тошнит собственным криком. Квинн просыпается от того, что ее трясут за плечо. Она уснула на дежурстве, какой позор. Дестин, пришедший ее сменить, распаляется все больше и больше, и Квинн быстро надоедает, что ее отчитывают как маленькую девочку. В конце концов, он ей не командир. — Мои глаза открыты, даже когда я сплю, — огрызается она. — Не то что у некоторых. Дестин озадачено замолкает, в ту же секунду Вэлор пикирует ему на голову, клекочет, бьет крыльями по лицу. Квинн смеется, пока Дестин всеми известными ему способами проклинает ее и ее птицу.