Самое страшное

Жанна теряет силу. Она замечает это не сразу, а когда это все же случается — долго боится это признать. Ведь ничего страшного не происходит: просто ей приходится прикладывать больше усилий, чтобы подчинить себе ветер, просто становится сложнее сосредоточиться на колдовстве. Это можно объяснить чем угодно, и Жанна пользуется этим, придумывает себе ложь об изменении магического фона Рунтерры или о наложенном на нее проклятии. Жанна готова поверить во что угодно, лишь бы не признавать то, что происходит на самом деле. Ветер — капризная стихия. Когда-то он выбрал Жанну, одарил ее, превратил нищую проститутку в могущественную волшебницу, позволил выбраться с грязных заунских улиц. А теперь, наигравшись, ветер покидает ее, словно наскучившую любовницу. Где-то глубоко внутри, Жанна всегда знала, что все кончится именно так, что чужая, дареная сила покинет ее, и она снова станет той, кем была. Но у нее всегда получалось не думать об этом, и Жанна свято верит в свою ложь, пока не становится слишком поздно. Вместе с силой уходит и ее красота. День за днем Жанна смотрит в зеркало, и видит, как тускнеют ее волосы, как вянет кожа, как вокруг глаз углубляются тени, как по ее еще недавно совершенному лицу разбегаются трещины морщин. Жанна смотрит в зеркало и отказывается себя узнавать. В день, когда сила окончательно покидает ее, Жанна берет в руки нож. Она смотрит на свое-чужое-свое лицо и проводит первую линию — от левого глаза до правого, через изрезанный глубокими морщинами лоб. Кожа легко расходится под острым лезвием, капельки крови выступают по всей длине, набухают и катятся вниз. Жанна проводит вторую линию – по щеке, до подбородка, а потом снова вверх и замыкает круг. Кончик ножа вспарывает дряблую кожу вокруг глаз, очерчивает рот — руки Жанны дрожат, но линии ложатся так, как она хочет. Наконец-то все идеально. Она поднимает к лицу иссохшие руки с крупными, темными венами, подцепляет ногтями край кожи и медленно тянет вниз. Жанна не знает, чье именно лицо она снимает себя. Она смотрит в зеркало и видит лишь глаза посреди красного месива обнажившихся мышц, видит растянутые и искривленные губы. Впервые за последние дни Жанна улыбается своему отражению. Жанна просыпается с криком. Она вскидывает ладони к лицу, но останавливаются, когда между пальцами и кожей — или влажными волокнами мышц — остаются считанные милиметры. Так и не найдя в себе силы ни коснуться своего лица, ни включить свет и взглянуть на себя, Жанна выходит на балкон. В небе парят полицейские аэростаты, свет от прожекторов ложится на низкие облака. Жанна вскидывает руки, и в ту же секунду воздушные потоки устремляются вверх, закручиваются в вихрь, и там, высоко над Пилтовером, рождается гроза.