Мой ангел-2. Богема

      ...Это было похоже, как оказываешься на самом краешке пропасти, у которой нет дна, четко осознаешь, что сейчас соскользнешь, но ничего не можешь с собой поделать.       Роберт взял Дина первый. Уж слишком изголодался, слишком долго мечтал о красавчике-омеге. Не при всех, нет – альфы не люди, альфы собственники. Даже если на омегу претендуют несколько самцов, они, скорее всего, будут уединяться с объектом своих желаний за закрытой дверью, по очереди, и каждый из них будет упорно делать вид, что он – единственный.       Искусственно вызванная течка оказалась хуже любой из плановых – она оглушила, начисто отобрала волю. Дин не был к такому готов, его тело не слушалось приказов разума. Точнее, не приказов, а тихого неразборчивого скулежа, прорывающегося наружу тоской в глазах. Дин будто со стороны смотрел, как его аж выгибает навстречу фаллосу альфы! Смазка не просто пропитала одежду – она попала на сидение такси, пока доехали до места.       Скотина-доктор. Потом этот съемный особняк и запах альф – взрослых, сильных, возбужденных. Дина выкручивало и мутило. Ноги тряслись.       Родригес настойчиво втолкнул его в ванную, грубо схватив за зад, а омегу от его рук будто элекрошокером долбануло.       - Роб, пожалуйста, – еще пытался шептать Дин.       Но его не слушали – Родригес целовал его в губы – страстно, рьяно, по-животному дико, неуемно. Стаскивал одежду. Лишь слегка ополоснул его тело теплой водой, обмыл липкую промежность, широко проводя ладонями по коже, и Дину казалось, что его кожа искрит и скрипит, как спелый арбуз.       Отбросил лейку душа, захапал медвежьими лапами, поднял, как пушинку, а Дин, ослепленный прикосновениями, поцелуями и запахом, сам обхватил альфу ногами.       Рухнули на постель, не разжимая объятий. Роб придавил Дина своим весом – он никогда не лег бы так на Мишель, боясь сломать ей ребра. Но Дин – не девушка, и альфа, не церемонясь, подмял омегу под себя. Сбросил брюки, вставил. Резко, сильно, до упора. Дин только вскрикнул. Сильно больно не было – смазка сочилась по бедрам, да и влагалище раскрылось, мечтая принять пенис самца. Но и приятно не было – после манипуляций доктора отдохнуть бы хоть недолго, привыкнуть к чужеродной железке внутри. Но Дину этого не подарили – Роберт трахал его размашисто, жестко. Словно злился или мстил за что-то. Остервенело вбивался своим колом, и кол этот быстро набухал, пока мышцы в стенках влагалища не сомкнулись вокруг крупного узла, намертво зафиксировав его внутри – давили, поглаживали, сцеживали. Роберт кончал, мыча Дину в шею.       А Дин… Дину было больно – матку сжимали оргазмические спазмы, а монета врезалась в нежную плоть. Тело будто понимало, что это нечто чужеродное и обжимало эту дрянь еще сильнее, намереваясь вытолкнуть прочь. Но у бездушной железки нет милосердия и нет участия – она надежно заякорилась внутри, царапала стенки, упиралась в слизистую, мешала.       А еще больше, чем боль, было удовольствие. И это было противно! Омега вжимался в рухнувшего на него мычащего альфу, обхватил его руками и ногами, натянул на себя. Стонал тихонько. В глазах темнело, сердце трепыхалось в грудной полости, било изнутри по ребрам, стучало в ушах, кровь ударяла в голову, затмевая белый свет. Дыхание сбилось. Дин поскуливал, а потом вовсе затих, дышал тяжело приоткрытым ртом, его тело сотрясали мощные судороги. Накрывало с головой снова и снова, болью и наслаждением. И жгучим стыдом пополам с обреченным безразличием. Роберт Родригес, друг его любовника и друг брата, банально трахал его, как трахал бы подзаборную шлюху. Кончал в него снова и снова, наполняя своим семенем и запахом.       Когда вышел Роб, сразу за ним в спальню поднялся тот, незнакомый, из такси. Этот не спешил – разделся у порога, вещи сложил аккуратно. Принял душ, лег рядом с притихшим Дином, прижался к нему, возбуждаясь от запаха, наполнившего уже всю спальню. Запустил пальцы во влагалище омеги – елозил там, растягивал, как будто Дину это было нужно. Трахал рукой, ждал, пока омега сам начнет насаживаться на скользкие от смазки пальцы, доводил до исступления, дразнил.       А потом вдул по полной – вставил в омегу член с уже готовым твердым горячим узлом. И Дин понял, зачем его растягивали – узел был огромный, неимоверный. Он распирал влагалище омеги изнутри, заполнил его почти полностью. Пульсировал, охваченный со всех сторон сильными мышцами. Исторгал из себя густое семя, пока Дин корчился от ноющей боли и острого удовольствия – корчился, будто насаженный на вертел над костром. Хотелось соскользнуть с такого большущего инструмента или насадиться поглубже, до диафрагмы – Дин не знал. Да и не хотел знать – его мозг тоже корчился под этой сладкой пыткой.       Потом вошел третий – Винтеру не давали ни отдохнуть, ни опомниться. Этот не парился с предварительной подготовкой, сразу лег на Дина, ввел в него пенис и долго, тягуче сношал – его узел никак не хотел набухать. Долбал и долбал, мучая бесконечностью, истязая монотонными фрикциями, заставляя стонать уже не от удовольствия, а от нетерпения, от неутолимой жажды поскорее достигнуть разрядки, он невозможности терпеть эту пытку дольше. Омега подмахивал задом так, что сводило мышцы бедер, а пот градом катился по лицу. И когда Дин уже готов был свернуть этому альфе шею, он почувствовал наконец, как изголодавшееся по оргазму влагалище вяло наполняется, фиксируя член долгоиграющего любовника, и начиная сдаивать его семя – еще и еще. Так же долго и так же бесконечно – порцию за порцией. И пришлось выдерживать вес альфы, который, перетрудившись, навалился на омегу, накрыв сотрясающейся в оргазмических судорогах жилистой тушей.       Дин не запомнил его лица и имени. Как, впрочем, и лиц, и имен остальных трахалей – зачем это течному омегу? Ему нужно было только принимать узлы. Для этого он родился на свет…       Следом был четвертый, который… Какая разница? Четвертый просто вдул Дину в рот, рискуя, что узел набухнет у омеги в горле, перекрывая доступ воздуха. Но альфе было все равно, да и Дину уже было все по барабану. Рот, так рот! Хоть мозг ебите, только не останавливайтесь!       Если бы Дин мог еще соображать, он думал бы о том, что его тупо подставили, чтобы отыметь во все дыры, как кому хотелось. Скорее всего, все подстроено от начала и до конца. Или кто-то очень умело воспользовался ситуацией, оперативно собрав гарем вечно жаждущих ебарей. Да еще и люди подготовили его своим недотрахом – довели до потери рассудка. (Нетрудно было догадаться, собрав воедино цепочку Роберт-мультяшник-Себастьян-пари-таблетка-течка-финал). И люди, и альфы знают, что чем больше трахать омегу во время течки, тем больше тому будет хотеться. Чем больше членов и узлов он примет, чем больше спермы окажется в нем, тем большее количество гормонов выплеснется в кровь. Если альфа один, возможно, омеге его окажется достаточно. Если альф двое, омега захочет третьего. Если же альф – футбольная команда, омега потребует еще и симфонический оркестр!       Они сменяли друг друга, словно калейдоскоп. А через пару дней почему-то начали появляться еще альфы, кроме или вместо первоначальных. Но Дину Винтеру уже было похуй! Его сознание затуманилось, глаза остекленели, как у одержимого. Он принимал, принимал.       Принимал…       - Сэм! – позвал Дин, резко подкидываясь, в его голосе звенела паника: – Сэмми!!!       Новак немедленно подошел к нему:       - Сэм уехал, его здесь нет.       - Уехал, – эхом повторил Винтер, обессиленно опускаясь снова на подушку, – Сэм уехал…       Если бы Сэмюэль видел в этот миг лицо брата – несчастное, просящее, жалкое! Он бы никогда не уехал! Никогда в жизни! Тупоголовый болван!       Кас не знал, как помочь, оправдывался за младшего:       - Ему надо было. Он хотел остаться, но не смог…       - Не смог, – снова повторил Дин безнадежно. Голос дрогнул надломлено.       Константин потрогал ладонью его лоб – холодный. Даже слишком холодный – как лед:       - Тебе что-нибудь нужно? Может, чаю? Или ты голодный?       Дин покачал головой отрицательно. Смотрел в пространство, не мигая.       - Как самочувствие? – спросил Новак, только чтобы не молчать.       - Переживу...       Ой, ли?! Эх, парень…       Доктор сказал, что монета, в таком топорном исполнении – не противозачаточное средство, а, скорее, абортирующее. Как и таблетки, в том случае, когда зачатие уже произошло. Но, если таблетки еще могут не дать возможности яйцеклетке встретиться со сперматозоидом, так как делают оболочки и той и другого непроницаемыми, то действие монеты однозначное – вызвать выкидыш, прервать начинающуюся беременность. Именно поэтому монета вне закона. И поэтому Дину было так хреново.       Но шли часы, а потом дни. Организм у омег сильный – Дин поправлялся.       Новак заботился о нем. Так странно – здоровый дядька, а Кас воспринимал его, как заболевшего ребенка – делал чай, уговаривал умыться и немного поесть. Отвлекал разговорами. Даже начал учить рисовать – у Дина получалось плохо, но это было не важно. Главное, чтобы парень не лежал пластом, а хоть что-то делал.       Несколько раз звонил Винчестер, спрашивал, как у брата дела. Волновался.       Кровотечение и боли за пару дней прекратились вовсе. Только тоска в глазах осталась. О том, что сделали с Дином, парни между собой не говорили.       А через несколько дней Винтер вдруг выдал:       - Поедешь к моим родителям?       - Что? – Новак решил, что не расслышал.       Дин подбирал слова:       - У мамы завтра день рождения. Я не хочу ехать туда сам – не могу. Мне нужна поддержка.       - Поддержка? Ты же едешь домой! – Новак не понимал.       Дин вздохнул:       - Это сложно. Мама общается со мной. И Бобби – он бурчит, конечно, но хотя бы не морозится. А вот Джон… Я рассказывал тебе. Ему нелегко – его первенец – омега, да еще и неудачник и шлюха…       - Не говори так, Дин.       - Это правда, Кас. А приедут еще и Сэм с Джессикой. Джесс меня терпеть не может – она при первой возможности выцарапает мне глаза!       «Может, она так ведет себя из-за ревности?» – подумал Константин, но вслух этого не сказал.       Дин вздохнул снова:       - И Сэм.       - Что Сэм? – переспросил Новак.       - Я… не хочу видеться с Сэмми сам. После того, что случилось. Не могу… Кас, поедем со мной, пожалуйста! С родителями познакомишься. Они классные! Джон и Мэри Винчестеры – известные путешественники и ведущие. Когда еще выпадет такой шанс? Может, клиентами станут?       А еще при госте они, возможно, воздержатся от лишних упреков и шпилек в адрес непутевого сына.       - Это прям удар ниже пояса, – соврал Новак, – я согласен.       Дин улыбнулся – впервые за все эти дни.       У Винчестеров красивый дом. Довольно большой, но без лишней помпезности – семья могла себе позволить дом и побольше. Зато этот был очень уютный. Теплый, что ли.       Старшие Винчестеры Константину понравились. Джон – серьезный альфа, матерый самец. Ему так и хотелось после «Добрый вечер» добавить «СЭР». Темноволосый, темноглазый, с проседью в густой черной бороде. Почти ровный нос, четко очерченные губы, выразительные глаза с густыми ресницами. Такой, брутальный вариант Дина-брюнета, только с ямочками на щеках. Мэри – весьма интересная бета, блондинка, до сих пор миловидная, улыбчивая, с добрыми лучиками у светлых глаз. И даже Бобби – Роберт Сингер, старый седой омега, морщинистый, небритый, ворчливый, но очень добрый и надежный внутри – Новаку понравился.       Сэмюэль и Джессика были уже там – Сэм радушно обнял брата – по-мужски сильно и по-братски нежно. А Джесс прикоснулась к Дину щечкой и чмокнула воздух у его уха, зато деланно лучезарно улыбалась Касу. Ну, да Бог с ней!       Дин также нежно обнялся с мамой, по-мужски потискал Бобби, а с отцом обменялся натянутым рукопожатием.       - Это – Константин Новак, художник и… мой друг, – представил Дин.       - Можно просто «Кас», – улыбался гость.       - Будьте как дома, – Мэри легонько обняла Новака.       - Как добрались? – спрашивал Джон.       Сингер улыбался тоже:       - Располагайтесь, Кас. Я пока посмотрю, как там жаркое.       В общем, милые люди.       Светски беседовали. И Винчестеры, и Кас исколесили полмира по роду занятий, поэтому темы для разговора находились легко. И даже общие знакомые на других планетах. Незаметно перешли на «ты». Сели за стол – большой, квадратный, занимающий половину гостиной. Мэри и Джон – рядом, плечом к плечу. По правую руку от Мэри – Сэмюэль и Джессика. По левую руку от Джона, в гордом одиночестве – Бобби. А напротив старших Винчестеров – Константин и Дин. Тоже составили пару. Пили вино, ели, разговаривали.       Мэри не разрешала себя поздравлять:       - Нет-нет, не смейте! – улыбалась она: – Для меня теперь каждый год – еще один шаг к старости. Я просто рада, что все мы сегодня здесь, вместе.       - И мы тоже очень рады, – вставляла свои «пять копеек» Джессика, подняла бокал: – За хозяйку дома!       Мэри снова улыбнулась:       - Настоящий хозяин дома – Бобби, а мы с Джоном здесь – редкие гости.       - За всех вас! – выкрутилась Джесс.       - За всех нас! – поддержала Мэри.       Кас думал о том, какие все-таки странные отношения на этой планете. Джон – безусловный лидер семьи – это ясно. Сингер – нянь, домохозяин и хранитель очага в одном лице. А Мэри прекрасно относится к Бобби, зная, что муж спит с ним. И два замечательных, причем разнополых, сына. Жуть!       Новак отвлекся, а когда снова сосредоточился на разговоре, Джон уже рассказывал о своем последнем фильме – о суровой природе заснеженной Вулкании, а Сэм уже говорил о новой роли в боевике, над которым уже началась работа.       - Сэм такой красивый в этом образе! – щебетала Джессика.       - Опять спасаешь мир, сынок? – улыбалась мягко Мэри.       - Как всегда, мама, – улыбался Сэм в ответ.       Новак тут же подумал о том, какая разница, родила его бета или выносил бородатый омега – Сэмюэль любит Мэри, Мэри любит его. А Бобби, сидя напротив, зеркально повторивший счастливую улыбку сына, любит Сэма, и чем больше любящих людей вокруг, тем счастливее и увереннее в себе растет ребенок, тем лучшее будущее его ожидает.       - А у тебя как дела, сыночек? – вдруг поинтересовалась Мэри, обращаясь к Дину.       Дин улыбнулся чуть грустно:       - Хорошо, мама, у меня все хорошо.       - Дину дали роль, – сообщил Сэм.       - Роль? – Джон поднял густые брови.       - Ты удивлен? – Дин вскинул на отца быстрый взгляд.       - И что за роль? – посерьезнел отец.       - Озвучка.       - Озвучка?       - Полнометражный мультфильм. Про Бэтмена. На неделе начинаем.       - Мультик, – повторил Джон, качая головой.       - Дорогой, – Мэри примирительно положила мужу на руку ладонь, – это тоже хорошая работа.       - Озвучка! – хмыкнул Джон: – То голый зад, то озвучка…       - Дорогой! – настаивала Мэри: – Ты обещал... Лучше поздравь сына с удачей!       - Только ради тебя, дорогая…       - Что ты, не сто'ит! – перебил Дин.       - Что не сто'ит? – нахмурился Джон.       - Не стоит напрягаться из-за меня…       - Мальчики! – Мэри улыбалась, как можно мягче: – Не сегодня.       - Не нужно ссориться, – вставила «пять копеек» Джесс.       - А никто и не ссорится, – хмыкнул Винтер, – кроме неудачника Дина.       - Не я это сказал, – сердился Джон.       - Не сказал, но имел в виду, – Дин скрестил руки на груди: – Как ты считаешь, Джон, что выгоднее выглядит в кадре – мой голос или мой зад? Что бы ты предпочел?       - Равноценно.       - То есть, тебе все равно?       - Я предпочитаю, – старший искрился, испуская молнии, – видеть в кадре лицо Сэма. Я предпочел бы, чтобы ты нашел постоянного партнера и родил детей. Или хотя бы воспитал чужих. А не тратил свою жизнь на пустые…       - Пустые мечты, – закончил за него фразу внезапно побледневший Дин, вздохнул тяжело: – Спасибо, папа.       Новак физически почувствовал его боль и обиду. Все замерли в неловком молчании и, если бы не Мэри…       - А как ты, Джесс, дорогая? – улыбнулась Мэри, сильно толкнув под столом мужа: – Я знаю, что у тебя есть для всех нас очень важное сообщение.       - Да, Мэри, спасибо, – Джессика жеманно застеснялась: – Я… Мы… я хотела сообщить, что мы с Сэмом помолвлены… – и выставила вперед холеную ручку с колечком, в которое вставлен был сверкающий бриллиант.       - О, дорогая, поздравляю! – Мэри бросилась обнимать Джессику.       А потом Сэма. А потом Джон обнимал всех. И Бобби. Кас обнял девушку, пролепетав что-то мило-банальное. И даже Дин прикоснулся к ее щеке своей и прорычал на ухо сухое «поздравляю, Джесс». Его поздравление звучало, как оплеуха. А Сэма он только слегка потрепал по плечу. И вышел на веранду.       - Как ты, сынок?       - Все хорошо, мама.       Мэри приобняла Дина нежно. Хотела бы сильно-сильно прижать его голову к груди, как делала, когда он был маленьким и плакал над разбитой коленкой. Но трудно сделать это, когда сын давно стал почти на голову выше. И когда разбита не коленка, а его сердце.       Дин не плакал, но в его больших блестящих глазах застыло горе, а когда Мэри обняла его за плечи, то ощутила, как его трясет.       - Ну, что ты, не надо, – шептала Мэри, прекрасно зная, что никакие слова не помогут, никакая, даже самая сильная, материнская любовь не пробьется сейчас сквозь стену отчаяния и душевной боли.       - Я в порядке, – повторил Дин тихонько куда-то маме в светлые волосы. Только его руки, лихорадочно вцепившиеся в родного человека, выдавали, насколько ему тяжело.       Мэри любила обоих сыновей, но Дин… В нем было что-то трепетное, что-то, что хотелось оберегать, защитить. И на важно, что сын уже давно взрослый, широкоплечий, здоровый, небритый мужик. Внутри он все тот же мальчик с такими ясными, полными слез глазами, что защемило сердце. ЕЕ маленький омежка...       - Мама? – Дин поддержал Мэри под локти: – Что с тобой, мам?!       - Что-то я… – голос Мэри дрогнул, ее качало.       Дин заволновался, смотрел пронзительно:       - Присядь. Устала?       Женщина вздохнула, тяжело опускаясь на скамейку:       - Да, сынок, что-то я немножко…       - Нельзя же так, мам, – мягко упрекал сын, держа маму за руки, присел рядом: – Все время разъезды, перелеты. Так и заболеть недолго! Замучил он тебя совсем…       - Не говори так, Дин, – перебила Мэри, – мне такая жизнь нравится.       - Или ты просто смирилась.       - Джон – мой партнер, и я его люблю. А единственный способ быть рядом – это ездить вместе с ним.       - То есть, ему наплевать и на твое мнение тоже!       - Не надо так, Дин, пожалуйста, не сегодня.       Дин обнял маму, и теперь ее голова легла на его грудь – широкую и надежную:       - Прости, сегодня твой День рождения – я не буду задираться с ним. Ради тебя. Я люблю тебя, мамочка.       - И я люблю тебя, сынок.       К ним никто больше не вышел, никто не мешал. Они так и сидели, обнявшись. И молчали. А о чем говорить? Дину было обидно за маму, а маме – за Дина. Печально было, что все вроде бы взрослые, и все свободные, но и сделать ничего не могли.       Каждый из нас – пленник своей клетки. И у каждого на сердце горит свое рабское клеймо.       Когда Дин с Мэри исчезли на веранде, Сэм присел ближе к Бобби, они о чем-то беседовали, смеялись, что-то друг другу рассказывали – в общем, у них наблюдалась полная идиллия и взаимопонимание. Джессика торчала рядом, хотя именно такой расклад ей явно был не по вкусу, но она терпела и усиленно изображала интерес и доброжелательность. Ей, ой!, как хотелось бы быть рядом с Мэри или Джоном, чтобы еще немного подлизаться к будущим родителям. Но Сэм прилип к этому неотесанному старому омеге, и Джесс ничего не оставалось, как страдать от скуки рядом с ним.       А Константин беседовал с Джоном. Старший Винчестер ему нравился, хотя уже и не так сильно, как до ссоры с Дином. Разговаривать с ним было интересно. Умный человек, интеллигентный, но не зануда. Но Новак все равно быстро утомился. Будто почувствовав это, Джон предложил всем идти спать, поскольку все, кроме Бобби, были с дороги. Сам проводил художника в спальню и пожелал спокойной ночи.       Новаку постелили в комнате для гостей – такой же удобной и уютной, как и весь дом. Художник принял душ, лег и почти уже засыпал, когда в его дверь тихо постучали:       - Можно?       - Заходи, Дин.       Вошел Дин – мешковатые домашние брюки, голый торс, глаза красные. Похоже было, что он плакал, но Константин никогда бы об этом у него не спросил.       - Ты в порядке?       - Нормально, только… – Дин прятал глаза, – я не могу быть один. Можно я посплю с тобой?       Новак пожал плечами:       - Конечно, можно.       Конечно, можно! Ведь они не в первый раз спят в одной постели – и ничего. Это помогало, когда одному из них было хреново. Иногда достаточно просто знать, что кто-то неравнодушный – рядом.       Вот и теперь – Новак чувствовал, что Дин не в себе. Сэм женится! На Джессике, которая его откровенно ненавидит – Дин просто не может быть в порядке! И с отцом у него не ладится – за вечер они перекинулись едва ли парой десятков слов, и большинство из них были им обоим неприятны.       Константин жалел Дина, но не представлял, чем ему помочь. Словами? Слова в этом случае будут только расплавленным металлом капать на свежие раны. Тактичным молчанием? Но не за молчанием приходят ночью, когда нет сил заснуть в пустой комнате. А что сказать? Что Дин не одинок? Каждый из нас, даже в кругу любящих людей, всегда наедине со своим горем – в нашей груди только одно страдающее сердце и в воспаленной голове только один растерянный от безнадежности мозг. И сколько не накладывай на рану пластырь, она все равно будет болеть изнутри.       Пока Кас рассуждал, молчать или говорить, Дин прилег рядом на бок, посмотрел как-то странно, приблизился и поцеловал человека в губы. Медленно, глубоко – так, что у Новака все мысли моментально испарились.       - Дин? – только прошептал он ошарашенно.       - Лучше ничего не говори, – ответил омега едва слышно.       И поцеловал Каса еще жарче, притянул рукой к себе ближе, нежно прошелся пальцами по спине, а его бедро скользнуло между ног человека. Мурашки побежали по коже, сбилось дыхание.       - О, черт! – выдохнул Константин, слегка отстраняясь, – Дин, я…       - Не надо, Кас. Не говори, что не хочешь меня. Это была бы неправда.       Дин провел пальцами по груди Каса, а ногой еще дальше продвинулся между его бедер, зацепил головку поднимающегося в трусах члена, отчего Новак невольно вздрогнул.       Конечно же, ему хотелось! Еще как! Но все же слишком это необычно – на грани фола! Омега, конечно, не совсем мужик, но далеко и не девушка. На вид – парень, не считая щели вместо… ну, вы поняли. Голос мужской. Щетина не щеках. Запах… запах приятный, но люди не так чувствительны к феромонам, да и феромоны эти – особи другого вида. Не совсем людские. Поэтому Дин не пахнет для Каса, как противоположный пол. На ощупь… пожалуй, на ощупь…       Константин притронулся к Дину, стараясь отстраниться и запутался в ощущениях окончательно. Кожа омег на ощупь не как мужская – она даже нежнее и приятнее, чем у многих девушек. Мягкая, теплая, чувствительная, абсолютно ровная, без малейших изъянов. Грудь у Дина безволосая, без остреньких горок или кругленьких дынек, как у девушек. Почти плоская, с маленькими темными ареолами и крохотными шариками сосков. Под тонкой кожей чувствуются мышцы – округлые, мягких очертаний, не перекачанные, как у Сэма. Такие приятные на ощупь мышцы и кожа… такая…       - Э-э-эм, – Новак задыхался, его сердце прыгало внутри, колотилось бешено, – Дин, погоди, я…       А что «я»? Сказать, что дрочить на экран планшета, перелистывая отрывки из сериалов, где целуется или занимается любовью молоденький Винтер – это одно, а заняться этим же в реале – совсем другое? Что фантазировать и мечтать еще никому не запрещали, а протягивать руки – ни-ни! Или сморозить еще какую-нибудь глупость похлеще?       А омега будто чувствовал, специально дразнил, улыбнулся уголками губ, ладонью скользнул по спине человека – ниже, через напряженную поясницу к трусам, прижал Новака к себе, прислонил пах к паху – у Дина в брюках тоже стояло.       Кас уже мычал нечто нечленораздельное:       - М-м-м, я… ух! Дин…э-э-эм… мы в доме т-т-твоих родит-т-телей…       Дин улыбнулся еще шире, хотя улыбка его и была грустной:       - Кас, я готов поспорить на что угодно, что сегодня в этом доме все будут заниматься любовью. Сэм и Джесс – как же можно пропустить такое после помолвки! Даже Бобби, я думаю, получит свою порцию ласки, когда Джон домучает маму, и она уснет. Кас, я сойду с ума, если буду сегодня один! Я просто свихнусь к утру! Да и ты хочешь этого – от омеги такое не скрыть. Ты пахнешь сексом, Кас! Ты пахнешь, почти как альфа…       Дин охренительно целовался! Человек тонул в его губах, забывая, что целуется с парнем. С языком или без – только бы не отпускать эти губы – настойчивые, жаркие, мягкие, пленительные. За поцелуями почти не заметил, куда делось его белье и штаны Дина. Голыми обниматься было гораздо удобнее и приятнее – тело к телу, кожа к коже. Тело у Дина гибкое, в меру мускулистое, волоски на теле мягкие, шелковые. Такие нежные…       Кас улыбнулся:       - Щекотно.       Дин улыбнулся тоже и убрал ногу, которой ласкал внутреннюю поверхность бедер человека. И тут же провел ладонью по его пенису.       Что ж так приятно-то, блядь? Ведь так не должно быть!       Если в голове Новака еще боролись противоречивые чувства, то его пенис уже давно ни в чем не сомневался – он уверенно толкнулся в теплую ладонь омеги.       - Дин, я…       Дин, прикрыв глаза, покачал головой, едва сдерживаясь:       - Заткнись, Кас. У тебя правильные инстинкты – просто доверься им.       Константин доверился – его тело хотело этого парня. Мучительно хотело – до дрожи, до стона. До пульсации в висках! И Дин это знал – ему это тоже сейчас было нужно – до дрожи, до стона, до истерики. До разрыва вен. Хоть кому-то отдать любовь, которая переполняла сердце, закипала в нем, обжигая невозможностью выплеснуться!       Кто сказал, что любовь не может убивать? Любовь сейчас была его ядом – отравляла кровь, стучала в голове. Но тот, кого Дин любил, целовал сейчас свою бету, а единственный способ не думать об этом – самому целовать кого-то, отдаться страсти без остатка. Если бы еще умереть во время оргазма – это было бы лучше всего.       Лучшая смерть для несчастного, жалкого омеги-неудачника!