Мой ангел-2. Богема

      Никогда позже, даже под дулом лазерного автомата, братья не могли припомнить, что же тогда произошло. Кто из них первым потянулся навстречу другому.       За окном только серело. В слабом свете, пробивающемся из окна от едва зарождающейся зари, если и видно было хоть что-нибудь, то разве что неясные силуэты двоих, лежащих в одной постели, посреди обширной мастерской заезжего художника. Все происходящее казалось продолжением сна – прекрасного и слишком нереального, чтобы быть правдой.       Помнилось потом только то, что Сэмюэль даже во сне слышал, как пространство вокруг пахнет восхитительным омегой в начале течки, и что в этот аромат не примешивается запах больше ни одного альфы, кроме его личного запаха. Да не просто запах течного омеги – так волшебно мог пахнуть только Дин. Дин, находящийся совсем рядом, буквально под боком. А это означало только то, что Сэму снится сон – божественный, чарующий и не имеющий ничего общего с реальностью.       А Дин плыл на волнах феромонов и безбожно тек – как течке не начаться раньше, когда рядом находится мощный, взрослый, излучающий бешенное желание альфа, пышущий тестостероном. Да не просто альфа – этот альфа пах, как Сэм, сопел, как Сэм, и даже его неясный силуэт напоминал Сэма – такой же длинный, плечистый, лохматый. Конечно, это сон – очередной из многих похожих снов, после которого, вместе с пробуждением, вернется разочарование и ощущение пустоты, не заполненной никем и ничем. И накатится боль.       И вовсе даже не важно, что руки у него сильные, плечи широкие, а губы мягкие и ласковые. Все, как у Сэма. Все равно это не мог быть брат – откуда бы он взялся здесь, в постели Константина? Это – точно фантастический сон. Но если уж сон настолько реалистичный, почему бы не окунуться в него, не побыть в нем хотя бы недолго, а там – будь что будет! Кто может Дину запретить в его же собственном сне обнять мускулистые плечи Сэмми, ласкать его кожу? Зарыться пальцами в мягкую шевелюру. Припасть к губам и целовать их, сколько и как захочется. Не смогут! Только в своих снах он может быть с Сэмом. Только в снах брат любит его той небратской любовью, какую и сам Дин испытывает к нему, и настолько же сильно.       Любит…       Сэм обалденно целовался! Вот Дин и балдел, почти не открывая глаз, качался в объятиях бога Морфея, не желая просыпаться. Немного смущало, что от этого Сэма, из нереальности, немного отдавало алкоголем. Но, может, это от самого Дина, поскольку именно он изрядно надрался накануне? Вполне возможно.       А Сэма, в ЕГО прекрасном сне, смущало то, что его собственный каменный стояк, упиравшийся Дину в горячий живот, поднялся так, что смог бы, казалось, проткнуть и бетонную стену, если бы она решила на них упасть. Непередаваемо реальные ощущения! И у Дина в промежности настолько не по братски влажно и жарко, что незамедлительно хотелось войти.       Они лежали, развернувшись лицом к лицу, и просто смотрели друг на друга, не в силах оторвать взгляды. Смотрели, как смотрит путник в пустыне на живительный оазис с прохладной чистейшей водой. Как космический странник, проведший в невесомости много месяцев и, наконец, разглядевший огни родного космопорта. Или как омега и альфа, созданные друг для друга, заточенные один под другого физически и генетически, но по какой-то причине слишком долго не могущие удовлетворить свои желания. Не позволяющие себе быть самими собой. Имевшие глупость и дерзость не идти по пути, уготованному для них Провидением.       А потом снова припали к губам друг друга. Руками Дин ласкал спину Сэма, блуждал бессознательно по упругой коже. Сжимал ее пальцами – не верил, не хотел отпускать. Обнаженное тело брата – горячее, возбужденное, под его ладонями. Такое нереально реальное, что мозг зашкаливало! Ну, и плевать на мозг – кому он вообще нужен? Пусть заткнется до утра – уснет, спрячется, сделает вид, что его нет! Пусть свихнется, если ничего другого не умеет! Если Дин сходит с ума – то это приятное сумасшествие, на такое он согласен.       Сэм ласкал Дина – целовал всего, всю его нежную кожу. И получал ласку в ответ – омега сжимал камни мышц на его спине и плечах, оглаживал сильную грудь, постанывал, не умея и не желая скрывать восторг и нетерпение. И запах – он обволакивал их обоих. Альфа и омега. Омега и альфа. Самые странные проявления инь и янь во Вселенной. Соединение возбуждения и желания. Жгучего, запретного, сверхъестественного.       Сплетение тел. Соединение душ. Переплетение рук и ног. Касание губ. Пересечение взглядов.       И все же альфа – это альфа. Не смотря не то, что он младший, не смотря на то, что брат, не смотря на то, что наиболее любимый и оберегаемый. Целовал своего омегу – всего, красивейшие на свете губы, глаза, грудь, подрагивающий от малейшего прикосновения живот. Сгреб в мощные объятия – он альфа, ему поднять парня своего же веса – раз плюнуть! Поднял, перевернул, словно фигурку из папье-маше, не ощутив тяжести. Целовал мускулистую спину – лопатки, ложбинку между ними, извивающуюся поясницу. Ягодицы – о, Господи! Полушария упругих ягодиц, которые жаждал поцеловать так давно и так страстно! Мял их ладонями, слушая протяжные стоны Дина – стоны неприкрытого желания и жажды продолжения. Самого прекрасного омеги из всех, кого знал! Запах окутывал его – трепетал в ноздрях, разрывал легкие, пульсировал в голове…       - Давай же, – стонал Дин хрипло, – не могу больше. Не могу без тебя… Хочу тебя, Сэм…       Альфа не будет мучить омегу. Не будет мучить того, кого любит больше жизни. Провел пальцами между ягодиц, погрузился в горячее влагалище. Мокро – ароматная смазка расползлась по ладони. Дин выгнул спину, вцепился скрюченными судорожно пальцами в простынь – крепкая ткань затрещала. Чуть приподнял омегу – на колени, ближе к себе – так можно проникнуть глубже, так они сольются плотнее, так надежнее. Взял свой налитый фаллос в ладонь, надавил – омега подался бедрами навстречу, задрожал, как осенний лист на ветру, насадился, откинул назад голову – на плечо своего альфы, ощущая его в себе, отдавая себя полностью. Дин не стонал – он стенал, закрыв рукой красивое лицо. Сэм обнял брата, прижал к своей груди, придерживал раскрытой ладонью и улыбался, хотя Дин этого не видел. Улыбался ямочками на щеках. Поцеловал брата в нежное местечко за ухом, в жилку на шее. Кажется, Дин плакал – не от боли или стыда. Все мы плачем, когда внезапно сбывается мечта, кажущаяся несбыточной. Дин ждал этого так долго, что почти перестал мечтать, почти потерял надежду. Почти…       Но, ощутив частичку Сэма внутри себя, внезапно, только в этот миг, наверное, поверил, что все это не сон, что все происходит на самом деле. Что он занимается любовью с Сэмом, а не с бестелесным фантомом. Что брат обнимает его, целует. Прижимает нежно, пытается отвести руку, мокрую от слез, от лица, и поймать поцелуем дрожащие губы. Сэм! Настоящий. Здесь. Сейчас. С ним.       Дин тоже прижал к себе Сэма, завел обе руки назад, схватил брата за бока – сильно, оставляя синяки и царапины, насадил на себя. Проталкивал поглубже, насколько мог. Если бы смог, всего бы протолкнул – все два метра. Трахал сам себя альфой, направлял руками, втыкал в себя. И стонал, постепенно переходя в тонкий скулеж, когда ощутил набухающий в себе узел.       А дальше – провал. Экстаз. Нирвана. Рай.       Рай с названием Эдем...       Сэм держал Дина, по телу которого пробегали волны судорог. Он никогда еще не видел, чтобы омега настолько сильно бился в множественных оргазмах, как Дин! Это было так, как люди описывали в своих бульварных романах – со стонами, криками, пошлым подмахиванием тазом, с пальцами, сжимаемыми и разжимаемыми конвульсивно.       Сэму тоже было хорошо. Но даже в самой глубокой стадии оргазма, Сэм всегда, даже краешком ускользающего сознания, осознавал, что происходит. Плотнее прислонял к себе тело омеги. Чтобы не упал, не ударился, чтобы не разомкнул контакт, делая больно себе и партнеру. Сэм – альфа, ему вести сцепку, контролировать ее, как бы ни хотелось послать к чертям все мысли и весь контроль! Омега может, но не он. Он обязан удержать омегу, защитить, продлить оргазм, сделать его безопасным. Он альфа и он будет сильным – до конца. Сможет.       А Дин просто с головой тонул в ощущениях, забывая дышать, забывая, кто он и где. Но не забывая, в чьих объятиях находится. Никогда не забудет…       - Сэм, – шептал еле слышно, – Сэмми…       - Это я, Дин, я… Я держу…       И – новая волна. Высокая – внахлест! Омега кончал мощно, всеобъемлюще, будто в последний раз. Если бы вокруг него внезапно рухнули стены или взорвалась планета – ему было бы все равно.       Альфа тоже кончал снова и снова, побуждаемый руками и запахом омеги, его стонами, движениями влагалища, сильно обжимающими ствол, поглаживающими узел, выдавливающими новую порцию семени. Снова и снова. Если умереть, то лучше так. Когда счастлив сам. И доставляешь неземное удовольствие тому, кого любишь.       А когда Дин обессилел, Сэм осторожно уложил его на бок, прижался к скользкой от пота спине – пахнущей то ли бабушкиной выпечкой с корицей, то ли карамелью. То ли и тем, и другим. Осторожно вышел из него – узел потихоньку опадал. И положил ладонь на его лицо – такое красивое. Влажное от слез.       Лежали, мокрые от пота, перепачканные смазкой и спермой. Плевать! Главное, не выпустить брата из любящих объятий. Не спугнуть снова свою трепетную райскую птичку. И думать тут даже не о чем! На кой они кому нужны, эти мозги! Пусть дрыхнут до утра!       Сэм улыбался. А Дин улыбался в его объятиях, уютно устроившись в теплом гнездышке из рук…       Отрезвление приходило медленно – и в прямом, и в переносном смысле. Думать не хотелось, но надо было собраться. Ну, зачем он просил мозги спрятаться только лишь до утра – лучше бы они больше НИКОГДА не возвращались!       Дин проснулся первым, сидел на кровати – голый и беспомощный. Болела голова, в рот бебираббиты накакали, а волосы стояли дыбом! Итак – собраться! И попытаться осмыслить, что же произошло.       По порядку:       Во-первых, они переспали с братом. Не понятно, как он здесь оказался и почему, но факт был на лицо – Сэм рядом, голый, пахнущий альфой – удовлетворенным, сытым, усиленно продуцирующим свежую порцию семени. И ночь жарких воспоминаний в придачу – Дин был пьян, но не настолько, чтобы забыть поцелуи, объятия и оглушающие оргазмы, от которых до сих пор тянуло спину, и колом вставал член.       В-вторых, это произошло по пьяни. И пил, судя по запаху от Сэмми, не только Дин. Значит, и это старшему не почудилось – братишка материализовался в мастерской Новака в жопу бухой. И теперь может быть несколько вариантов, но о них чуть позже.       В-третьих, у Дина течка – по полной! И ночью уже была тоже. Смазка и сейчас выделялась, как сумасшедшая, пачкая простынь под ним, между ног горячо, а к груди невозможно прикоснуться, чтобы не застонать похабно, как течная сучка. И Дин конкретно помечен Сэмом, а это все означает, что они УЖЕ, практически на сто процентов, залетели. Яйцеклетка в пути со вчерашнего вечера, резвые живчики, наверняка, уже окружили ее и взяли в плен. Поздравляем, братья, вы станете родителями. Твою ж мать!       В-четвертых, а… а где, в конце концов гребаный Новак?       Дину было дурно. Страшно. И хреновее, чем до этого – во сто крат! Да, он мечтал об этом! Да, желал своего брата много-много лет. Умирал без него. И больше всего в жизни хотел бы он него ребенка. Но не так же, еб твою мать!       ЧТО ЖЕ ОН НАДЕЛАЛ!!!       Постепенно накатывало четкое осознание того, что произошло непоправимое.       А теперь, поскольку мозги Дина почти включились, о вариантах:       Во-первых, если бы они были у Сэма или где-то на нейтральной территории – в отеле, например, самое умное было бы смыться потихоньку и сделать вид, что этой ночи никогда не было. Ведь оставался еще шанс, что Сэмюэль, проснувшись, ни хренашечки не вспомнит. Но они у Новака, практически на территории Винтера, и такой вариант можно смело отметать.       Во-вторых, у Сэмми скоро свадьба, поэтому однозначно надо делать вид, что ничего не было. И никогда, ни при каких условиях, ни одной живой душе, ни о чем не рассказывать. А Новака, как свидетеля, и, как подозревал Дин, непосредственного участника событий, придется убить.       В-третьих, когда Сэм проснется, ему будет очень стыдно – хуже, чем Дину. И наверняка теперь, после того, что случилось, если раньше братишка просто презирал его, то теперь люто возненавидит! И это – хуже всего.       Вот, блин! Нет, не это хуже всего, есть кое-что пострашнее. И это – конец. Вот, Дин Винтер, это твой бесславный финал, за которым больше ничего нет. Поделом тебе! Вот это ты точно заслужил!       Дина начало трясти. Он понял, что сейчас вырвет. Господи, за что? За что, Готлиб?       До этого ему было больно, хреново, выть хотелось, но было просто и понятно. А теперь все нахер перепуталось! Скукожилось, смешалось, слиплось! Он теперь не сможет смотреть Сэму в глаза. А Сэмми так безмятежно спит, разметав по подушке отросшие волосы и пахнет так… так по-домашнему, что… убить его хочется! Взять и удушить!       Хотя, брат ни в чем и не виноват. Это он, Дин, получит по заслугам! Хотелось выть и кусать руки от отчаяния! Нестерпимо! Сердце колотилось изнутри – настырно, резко. Да, будь ты проклято – лучше бы Дин родился вовсе без сердца! Лучше ходить без души, чем жить с такой болью!       Дин поднялся на ватных ногах, горячие слезы текли по его щекам, по небритой щетине и мужественному, такому неуместному для омеги, подбородку.       Проковылял в ванную, пошатываясь. Весь купаться не полез – мочил только голову – поливал из лейки душа холодной водой, но легче от этого не становилось. Вытряхнул из стакана зубные щетки – свою и Константина. Набрал воды – вода получилась мутная, по ней кружили пузырьки. Прям, как шампанское. Прям, поздравляю, Дин Винтер, ты – идиот! О, боги!..       Вернулся. Сэм, вроде бы, еще спал. Даже позу не поменял. Эх, Сэмми, эх, братишка! Так хотелось задержать этот миг навечно! Чтобы Сэм не просыпался, не осознал весь ужас произошедшего, и все так же довольно улыбался во сне – навсегда. И чтобы Дин не сделал того, что собирался.       Но это невозможно, у Дина есть всего несколько минут до того, как его мир рухнет навсегда.       Присел на край кровати – тихонько. Похер, что секрет из влагалища пачкает простынь. Это же не простынь Сэма, и даже не простынь Дина – это постель Константина. У Дина нет дома, нет постели, а теперь и нет брата – у него ничего больше нет.       И не будет того, что могло бы еще удержать его на грани – не дать свалиться вниз, в самое пекло. Этот ребенок не родится. Никогда!       Поднял с пола брюки – маленький пузырек и три таблетки. Если принимать их каждые два дня в течение течки, то, сколько бы у тебя ни было нежеланных самцов, зачатия не будет. Сэм желанный (даже объяснить невозможно, насколько!), но…       Руки тряслись – не хватало воздуха. Плакал беззвучно. Достал таблетку, положил на язык, подумал не больше секунды – и залпом выпил воду из стакана, проталкивая внутрь свой приговор…       И тут – тихий голос Сэма за спиной, в звенящей пустоте:       - Ты так боишься залететь от меня?       Вот тут бы и умереть! Сгореть от стыда, провалиться сквозь землю, превратиться в пепел! Да невозможно – никак! Видимо, не заслужил грешник Винтер такого счастья, не заработал! Придется выхлебать и это полной ложкой! Пережить и жить с этим дальше! Хотя, зачем? Зачем теперь-то жить?       - Сэм? – прошептал потерянно, не поворачивая пунцового лица.       - Что? – говорил Сэм голосом совести.       - Нельзя нам…       - Почему, Дин? – спрашивал альфа тихо, но слишком четко, как будто просто интересовался, ждал ответа.       - Ты мой брат, Сэм!       - Плевать! – произнес с придыханием.       - Я вчера… Я не могу… – голос не слушался, кровь теперь отлила от головы, перед глазами запрыгали неприятные мушки, подкатывала тошнота.       - Не можешь или не хочешь?..       - Хочу, Сэмми, – Дин зарыдал, закрыв лицо ладонями, – больше жизни хочу…       - Тогда что же, Дин?       - Я был бухой вчера, Сэм, – признания лились сами: – Как сволочь, бухой! И ты пил, Сэм. Нельзя… Я не могу….Я не позволю, чтобы твой первенец родился каким-нибудь уродом… Только не твой, Сэм… Умереть хочу… не хочу жить, нет сил больше…       Сэм привстал, обнял брата за плечи, обвернул руками, соединяя их впереди, как теплый шарф, Дин уткнулся в его мускулистое предплечье дрожащим подбородком, припал губами, схватился за руки, цеплялся за них, не хотел отпускать. А губы шептали совсем другое:       - Я пойду, Сэм…       - Останься, Дин, – просил младший: – Пожалуйста... Я люблю тебя, Дин.       Голос дрогнул, но звучал явственно. Щекотал теплым воздухом шею, прикоснулся губами к краешку ушной раковины. Так сладко, так больно!       - Я знаю, Сэм, – Дин закрыл глаза, шептал, как в тумане: – Я тоже люблю тебя, братишка.       - Я люблю тебя не как брата, – тихий голос за спиной проникает в уставший мозг, падает бальзамом. Такой нереально родной, такой нереальный…       - Я понимаю, Сэм, ты растерян от того, что произошло, ты…       Сэм сжал его так, что вышиб воздух из легких, тряхнул, словно тряпичную куклу:       - Ты вообще слушаешь меня, Дин Винчестер? Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! НЕ КАК БРАТА! Л-Ю-Б-Л-Ю, слышишь?       Кричал, орал, вопил. Кричала его исстрадавшаяся душа.       Дин окаменел. Неужели он расслышал правильно? Или это его воспаленная фантазия разыгралась? Или он еще не проснулся и это продолжение его фантастически счастливого сна? Или уже умер и попал в рай? Сэм его… ЛЮБИТ?!       Альфа не дал думать – сгреб брата в охапку! Впился в шею – нет, не зубами, болваны! Это бред – кусать того, кого любишь! Кто создан для тебя и для кого создан ты! Впился поцелуем – страстным, жадным, неистовым! И зарычал, ощущая, как Дин обмяк безвольно в его сильных руках.       Этого не может быть! Но это ЕСТЬ! Значит, и ночью ему не показалось – это был не просто Сэм. Не просто альфа, подчиняющийся низменным инстинктам, диктующим его телу пометить любого течного омегу. Оставить в нем побольше семени, разбросать свой генетический материал по свету. Это был любящий Сэм, счастливый обладать своим любимым человеком! СВОИМ ОМЕГОЙ!       Что было потом? Догадались?       Конечно, они занимались любовью! Но не так, как ночью. Не в хмельном бреду и забытьи. Нет – более осознанно, более выверено и… более безбашенно. Одержимо!       Сэм не стал снова брать Дина сзади. Теперь он хотел ВИДЕТЬ. Видеть лицо – такое красивое, такое желанное. Эту полубредовую улыбку. Слезы счастья, которые Дин не сдерживал – не было сил сдержать. Видеть глаза – так близко, зеленые, чуть прищуренные, влажные, искрящиеся. И губы – самые красивые во Вселенной! Пухленькие губы ЕГО ОМЕГИ.       Сэм никак не мог насытиться. Целовал Дина – лицо, глаза, соленые от слез, щетинистые щеки. Розовые губы – мягкие, беззащитные. Девственные и порочные! Сэм не хотел сильнее ни одних губ на свете. Ни одного омегу на планете он не хотел так!       Смотрел на лицо, искажаемое спазмами оргазма – не наваливался всей массой, держался на напряженных руках, сколько было сил. В глазах темнело! От вида этого прекрасного лица, от стонов Дина, от запаха, от влажного плена там, внизу, от тесноты внутри омеги, который корчился под ним от удовольствия.       ЕГО ОМЕГА. Он всегда это знал, только, дурак, зачем-то сопротивлялся. Не понимал, не мог разглядеть, что Дин тоже умирает без него. Без СВОЕГО АЛЬФЫ.       А когда не смог уже держаться, обнял свое сокровище, перевернул на бок, лег рядом, прижал тесно. Дина бил оргазм, он вцепился пальцами в спину Сэма, его влагалище вытворяло невообразимое. Альфу накрывало.       - Не отпущу, никуда не отпущу, – шептал Сэм, проваливаясь.       Улетая в никуда…       Сэм набирался сил. Лежал на спине, закрыв глаза и подложив под голову длинные руки. Дышал ровно, будто спал. Но он не спал, омега знал это точно: Дин гладил Сэмми по груди, и если спускался рукой чуть ниже, к дорожке темных волосков ниже пупка, сердцебиение ускорялось – Сэм не спал. Плыл на волнах неги, вновь собирая себя, разбитого на кусочки, после умопомрачительного оргазма.       Пускай отдыхает. Дин лежал на груди брата – сердце гулко стучало внутри – сильное, молодое, любящее. Кожа теплая, упругая. Волоски на груди каштановые, темные, но не жесткие – не такие, как у других альф. До них приятно дотрагиваться, перебирать пальцами. Находить нежную коричневую ареолу и слышать, как сердце Сэма снова ускоряет ритм. Дин улыбался – не спит, чертенок, притворяется.       Волоски курчавые, мягкие. Почти как на голове. Дин даже подумал, что знает теперь, почему Сэмми не стрижет коротко свою каштановую гриву – это чтобы Дин, через столько лет, смог снова в нее зарыться. Дин гладил волосы, разметавшиеся по подушке, такие шелковистые, улыбался. Хотелось пошутить так, как в детстве: «Сэмми – девчонка!». Или как сказал бы сейчас: «Что, братишка, до сих пор волосы в паху и на голове моешь одним детским шампунем?» Но он не станет – Сэм нахмурится, а Дин этого не хочет.       Происходящее все еще казалось невероятным. Поэтому Дин старался запомнить каждую секунду, заклеймить в памяти каждую минутку своего неожиданно свалившегося счастья. Зачем ему бесполезное вычурное шрамирование на теле? Вот, если бы каждую минуту, проведенную с Сэмом здесь, сейчас, можно было бы выжечь на теле каленым железом, он бы тут же согласился – не раздумывая. Чтобы помнить. Всегда.       Все еще продолжало казаться, что вот сейчас Дин закроет глаза, и проснется. И Сэм растворится в воздухе, как мираж. И все, что происходило последние двое суток, окажется сном. Тогда лучше и не просыпаться вовсе! Тогда лучше – смерть.       Но нет, Сэм рядом – вот он. Мускулистый, сильный, длинноногий альфа-самец с волосатым торсом и милыми родинками. Когда ж он успел так вымахать? Пока доберешься поцелуями от мягких губ до лохматых голеней – уже крышу сворачивает от желания! Когда стоишь рядом, да, Сэм высокий. Но когда лежишь – необъятный, еще чуть-чуть, и ноги на кровати не поместятся! Его братишка, его маленький Сэмми…       Смотрел и не мог наглядеться. Но, главное – прикосновения. Сэмюэлю важнее то, что он видит – лицо Дина, улыбка, капельки пота на верхней губе. И звуки – стоны, шорохи, слова, невнятное бормотание. Сэма очень заводит, когда во время секса низкие стоны Дина срываются в скулеж, или когда во время оргазма омега переходит на фальцет, кричит тонко и сдавленно. Сэм с ума сходит от этого! От запрокинутой головы, приоткрытого в экстазе сочного рта, от спазмов, ломающих тело. И от слов «я люблю тебя», произнесенных тысячу раз… И срывается в нирвану!       Ну, и конечно, от запаха Дина. Даже сейчас, вроде бы расслабленный, полубессознательный, Сэмми тихонько вдыхает воздух. Его ноздри трепещут – ему нравится. Безумно! Запах ЕГО ОМЕГИ.       А Дину важнее прикосновения – он и сам очень отзывчивый на ласку омега и любит ласкать партнера. Гладить кожу. Перебирать пальцами волосы – не важно, где. Оглаживать бугорки мышц – каждую. Целовать. Ощущать щекой дыхание и стук сердца в груди.       «Люблю!!! Люблю! Люблю…»       Так странно! Сэм все эти часы у Дина один, и ему его достаточно. Конечно, гормоны никто не отменял, хочется постоянно. Вот и сейчас, Дину уже невтерпеж, надо сдерживаться, чтобы дать Сэму еще немного времени, чтобы набраться сил. Омеге легче – сцепил замок и ори себе! А альфе нужно его придерживать – чтобы не вывернулся, не получил травму, не потянул выгибающуюся дугой спину. Или уложить осторожно на бок, если нет больше сил – приподнять на руках, не нарушая сцепки, опустить мягко на простыни. Между собственными оргазмами ласкать податливое тело. Омега может себе позволить не контролировать себя, точнее, у него и не получится, даже при желании. Оргазм омег мощнее, ярче, глубже.       А альфа – не может быть безвольным и не контролировать ситуацию, у него уходит больше энергии – пусть еще отдохнет. Дин потерпит. Тем сильнее будет следующий оргазм, тем лучше следующий акт – дольше, приятнее, крышесноснее.       И Дину его будет достаточно. Что бы ни болтали о Винтере недруги, он, оказывается, не шлюха, не подстилка – ему вовсе не нужен для удовлетворения табун похотливых самцов. Ему нужен один – молодой, здоровый, сильный альфа. ЕГО АЛЬФА. Сэм. Его брат. Его любовь. Его партнер. Дину не нужен никто чужой. Но и своего Дин никому больше не отдаст. Никому! Никогда!       - Люблю!!! Люблю! Люблю… – шепчет жарко. Тысячу раз!       Целует братишку в темную ареолу над любимым и любящим сердцем – его стук отдается в губы, в голову, в низ живота. Там уже влажно, горячо, мокро – Дин омега. Опытный омега, горячий омега. Самый горячий на планете! Сэм это знает. Сэму это нравится. И Сэму похрен, что он у Дина не первый, и не двадцать первый, и даже, возможно, не сто первый! Зато он будет у Дина последним – навсегда! Пока дышит.       Сэм улыбается – ему нравится то, что делает Дин. И его телу нравится – член встает – большой, твердый – гордость альфы. Дин трогает его ладонью – Дину так важны прикосновения. Так важен каждый миг. Каждый вздох.       Сейчас они будут целоваться, а потом повторят снова, безумные от гормонов и дичайшего счастья. От звериного секса. От человеческой любви.       И снова не смогут насытиться друг другом. А потом снова.       И снова…