Ибо крепка, как смерть, любовь.

- Знаешь, это была плохая идея, - мрачно сообщил Уилл Тому, сидя на поваленном бревне возле ярко мерцающего костра. - Ну, попробуй просто не обращать внимания, - посочувствовал ему друг. – Она немного… эээ… - Перебрала, - помог Уилл. - Да. Кэт постарается уложить ее спать пораньше. Уилл исподлобья смотрел на Анну, весело танцующую у костра с еще одной девушкой, имени которой Уилл так и не запомнил. Весь вечер Анна пыталась то пригласить его на танец, то разговорить, при этом постоянно старалась прижаться поближе, и Уилл, не выдержав, начал уходить от все более пьянеющей девушки подальше. Кэт, девушка Тома, бросала на Уилла сочувствующие взгляды, но ничего не говорила. - Пойду прогуляюсь, - бросил Уилл, и направился в темнеющий лес. Из ниоткуда вынырнула Кирджава и тихо присоединилась к нему. Уилл бесцельно брел вперед, протискиваясь сквозь цепкие заросли кустарников, и в итоге через несколько минут они оказались на небольшой прогалине. Уилл моргнул, словно очнувшись, и неловко сел на жухлую от жары траву. - Раз мы недалеко от Оксфорда, можно завтра навестить Мэри, - предложила Кирджава, изящно скользнув на небольшой пригорок возле Уилла. – Она обрадуется. - Можно, - безразлично отозвался Уилл. Он не любил бывать в Оксфорде без надобности, в особенности возле Ботанического сада. – Завтра с утра и съездим. Кирджава с состраданием взглянула на сжавшиеся губы человека, но ничего не ответила. А Уилл неожиданно взорвался, подскочив: - Знаешь, это все какой-то бред! - То есть, ты бы сейчас изменил свое решение? – тихо спросил его деймон, сразу поняв, что имеет в виду Уилл. - Да! – со злостью стукнул кулаком по ладони Уилл. – Изменил бы. Я бы остался с ней. - Ты прекрасно понимаешь, что ты бы так не поступил, - Кирджава подняла на него сверкающие в темноте глаза. – Это было бы мучение для нас всех. - А сейчас не мучение? – огрызнулся Уилл, начав нервно ходить туда-сюда по поляне, не глядя на деймона. - А еще – мама, - невозмутимо добавила Кирджава, зная, что это успокоит человека. Уилл молча повернулся к ней спиной. Мама. Да. Он бы ни за что не оставил ее одну, такую беспомощную. Но, внезапно заговорил в нем тихий голос, что, если бы в чужом мире можно было бы прожить полноценную жизнь? Что, если бы Уиллу предоставили выбор: жить с Лирой, но никогда не увидеть мать или лишить себя возможности быть счастливым, но вернуться в свой мир и заботиться о единственном родном человеке? Уилл ощутил жгучий стыд, потому что не мог однозначно ответить себе на этот вопрос. Он зябко повел плечами: несмотря на дневную жару, к вечеру в лесу холодало. Раньше он не задумывался об этом, упорно пряча подобные мысли, заталкивая их на самое дно сознания. Уилл понимал, что ничего не изменится, но не желал даже думать об этом. Но вечно прятаться от себя нельзя, и он устал убегать от подобных вопросов. Десять лет. Десять лет прошло, а образы нахлынули на него, будто это все случилось буквально только что: песчаная дюна у океана, тихое шипение волн, выкатывающихся на берег, слезы в ее голубых глазах, отражающие закатное солнце, дрожащие тонкие руки и обреченность. - Что имела в виду Ксафания, когда сказала, что есть другие способы путешествия между мирами? – внезапно обернулся к деймону Уилл. Он никогда раньше не заговаривал с ней об этом, будто чувствуя, что сейчас не время. Но больше он терпеть не мог. Кирджава вздохнула, и Уиллу не понравился ее вид. - Это… это не совсем реальность. Помнишь, как-то раз ты видел осознанный сон? Уилл помнил, и от понимания того, о чем хотела сказать Кирджава, у него скрипнули зубы. - Тут… то же самое. Только более реально, наверное. Когда мы с Паном искали вас, - Уилл понимал, что сейчас, наконец, услышит правду и внимательно начал слушать, - мы бродили по разным мирам и видели множество существ. В одном из миров мы наткнулись на людей, которые умели… умели отделять дух от тела, и духи их путешествовали сквозь грани миров. Духи – но не тела, - закончила Кирджава. – Они показали нам, как это делается, но еще тогда мы с Паном подумали, что это совершенно не то. Еще даже до того, как Серафина сообщила нам, что… - Кирджава не закончила, но Уилл ее понял. Еще до того, как ведьма объяснила, что люди не могут жить в чужом мире. - Я не понимаю, - качнул головой Уилл. – Неужели нельзя было оставить два окна, а не одно? Неужели от всего двух окон будет такое огромное количество Призраков, что ангелы не смогут с ними справиться? - Ангелы и не могут с ними справиться. Просто они… они могут охранять людей. Мэри когда-то прошла невредимой через Читагацце, и Призраки ничего ей не сделали, потому что она была под защитой ангелов. Уилл стремительно соображал: - То есть, чем больше Призраков, тем больше нужно ангелов. Но ведь ангелы – это и есть Пыль, значит, чем больше Пыли, тем больше ангелов, так? – мысли его путались, он старался облечь их в более или менее связную речь. – Разве за столько лет Пыли не стало больше? - Стало, - вздохнула Кирджава. – И окна начнут открываться сами собой, может быть, уже открываются. Но существует бесконечное количество миров, а окна будут появляться очень редко – где гарантия, что одно из них свяжет наши миры? Ксафания сказала… - Я помню, что она сказала, - перебил ее Уилл. – На поиски может уйти вся жизнь и так далее. Они оба замолчали, Кирджава с жалостью смотрела на Уилла. Она понимала его отчаянную надежду, и чувствовала то же самое, но реальность не оставляла им практически никаких шансов. Никто не знал, что могло бы произойти. Уилл же снова задумался о матери. Когда закрылись все окна между мирами, его матери стало немного легче, что убедило его в том, что в его мире тоже существовали Призраки. Мэри помогла им тогда, и помогла очень сильно, хотя сама была на грани ареста. Элен Парри больше не казалась безумной, пришла в себя, но отголоски ее страха все же плескались иногда в глазах, когда она думала, что Уилл ее не видит. Уилл видел – и это причиняло ему боль. Он так и не смог сказать ей о гибели отца, боясь, что это окончательно навредит ее психике. Пусть лучше надеется, что когда-нибудь Джон откроет дверь их дома, словно он просто был в длительной командировке. Каждому нужна надежда, но у самого Уилла надежды не было. - Идем, - сказал он хриплым голосом. – Нужно вернуться в лагерь.

***

Лира нервно разгладила платье перед тем, как зайти в большой зал. Зеленый шелк неприятно скользил под дрожащей рукой, и с каждой минутой Лира все больше злилась, что вообще пришла сюда. Она всегда чувствовала себя на подобных мероприятиях не в своей тарелке: слишком уж сильно ей напоминали такие вечера время, когда она жила у миссис Колтер. Пан уловил отголоски ее мыслей, тихо-тихо прошипев что-то, и Лира поняла: воспоминания о деймоне ее матери будут преследовать их всю жизнь. - Парам-пам-пам, - тихо пропела Эмма, когда они с Лирой зашли в зал. – Представление начинается. Лира скривила лицо, но затем вздохнула и нацепила сияющую улыбку. Как по волшебству, перед ней тут же материализовался молодой мужчина, которого она видела на прошлом приеме. Лира закусила губу, но так и не смогла вспомнить его имя. - Мисс Белаква, - он наклонился над ее рукой, прикоснувшись к ней губами. – Вы все же посетили наше скромное мероприятие. Бангкоук, вспомнила Лира. В прошлом году он представлял доклад на геологическую тему, Лире не очень интересную, но кое-какие его исследования прямо коррелировали с ее собственными, и, по крайней мере, сохранять нейтралитет было важно. - Весьма скромное, - фыркнула Лира, оглядываясь. Здесь было человек сто, не меньше, и это нагоняло на нее жуткую тоску. - Мисс Картер, - молодой человек поприветствовал Эмму, та лучезарно улыбнулась: - Рада вас видеть, Генри. Генри, точно, мелькнуло в голове у Лиры. Спасибо, Эмма. Зал все наполнялся, на помосте в конце помещения стояла трибуна для докладов. Лира скривилась: ей вовсе не улыбалось выступать перед таким количеством людей, но леди Ханна намекнула Лире, что это позволит ей привлечь на свою сторону кое-какие финансы, и Лира не собиралась упускать эту возможность. Кто знает, сегодня она едет – «или не едет» - в экспедицию под началом леди Элен, а завтра уже самостоятельно выбирает и темы для исследований, и места экспедиций. - Я подышу свежим воздухом, - шепнула Лира Эмме, указывая взглядом на балкон, Эмма торопливо кивнула, уже увлекаемая Бангкоуком в центр зала. Лира, радуясь, что пока ее никто не остановил, осторожно ступила в темноту балкона, отодвинув тяжелые бархатные шторы. В саду, куда выходил балкон, уже наступили сумерки, и дорожку осветили яркие лучи антарных ламп. Лира поставила локти на каменную балюстраду, еще не успевшую остыть после жаркого дня: поверхность была приятно теплой. В воздухе витал приторный аромат цветов из сада, и Лира, поморщившись, чихнула. Пан вскочил на каменные перила рядом с Лирой. - Знаешь, я все это время думал про то, что сказал алетиометр. - И? – Лира заинтересованно взглянула на деймона, упираясь подбородком в ладони. - И ничего, - сердито взглянул на нее Пан. – Ты могла бы спросить у него больше. - Знаешь, - медленно начала Лира, отводя от него взгляд, - иногда я как будто чувствую, что больше спрашивать не стоит. - Глупости, - он встал и начал прохаживаться по широкой поверхности перил. – Мы могли бы узнать больше. - Когда мы успели поменяться местами, Пан? – фыркнула Лира. – Не ты ли постоянно советовал мне не лезть в дела, которые нас не касаются? - Но здесь-то касаются напрямую, - упрямо ответил деймон. - Знаешь – нет, - твердо ответила Лира, рассеянно наблюдая за тем, как две утки приземляются на зеркальную поверхность пруда. Отражение старых деревьев в озере всколыхнулось, волны от птиц пошли кругами. – Если это нас и касается, то узнаем мы это не от алетиометра. Иногда я все же чувствую его настроения, и он говорит не больше и не меньше, чем нам нужно знать. - Что ж, значит, завтра в Саутгемптон, - Пан понял, что спорить с ней бессмысленно. - Да, - подтвердила Лира. – Не помню, сколько дней продлится плавание. Пан внутренне содрогнулся, и Лира сочувственно улыбнулась: у ее деймона была морская болезнь. Но тут же улыбка исчезла с ее лица, потому что Лира вспомнила, когда они были в последний раз на корабле. Ужасающе быстрые дни плавания с цыганами, когда они возвращались из мира мулефа, всплывали в ее памяти и отзывались глухой болью. Это были их последние дни с Уиллом. - Ну, все не так страшно? – подначивала ее Эмма, когда уставшие девушки вернулись домой далеко за полночь. В соседней спальне стоял гомон, мешая Лире сосредоточиться. Она заползла под одеяло, клятвенно пообещав себе больше никогда не посещать такие вечеринки, и со стоном вытянула ноги: целый вечер на каблуках давал о себе знать. - Я туда больше ни ногой, - наконец, ответила она Эмме, повернув голову в ее сторону. В темноте комнаты она видела только очертания подруги, приподнявшейся на локте над подушкой. - Но ведь все прошло удачно, нет? - Удачно, - признала Лира. – Эти нудные старикашки однозначно дадут мне денег, правда, когда – не знаю. - Если бы они сейчас слышали, как ты их называешь, плакало бы твое финансирование, - хмыкнула Эмма. – Но они и правда нудные. Лира промолчала в ответ, уйдя в свои мысли. Пан сонно скользнул под одеяло, и Лира рассеянно запустила руку в его невероятно мягкий мех. Он был прав – ей невероятно хотелось узнать о происходящем немного больше, но что-то ее останавливало. Лира с трудом понимала оттенки эмоций алетиометра, а раньше это было естественным, как дыхание. Она даже не задумывалась, когда общалась с прибором, а теперь ей приходилось мучительно медленно выверять значения символов. «Хотя бы без книг уже», - мысленно заметил Пантелеймон, и Лира кивнула. Понимать алетиометр без книг она начала относительно недавно, но леди Ханна сказала, что это просто невероятно быстрые сроки. Ее обучение длилось практически десять лет, но, как заметила мудрая женщина, последний алетиометрист, которого она знала, в свои семьдесят пять лет вообще не мог обходиться без книг. Возможно, Лире помогло то, что когда-то она уже могла свободно понимать алетиометр, а теперь будто бы вспоминала то, что когда-то забыла. Но все равно это был не тот уровень, и Лиру это злило. Внезапно вспомнилась злость Пана при мысли о золотой обезьяне, и Лиру пробрала дрожь от воспоминаний. Она не знала о судьбе своих родителей очень долгое время, хотя могла спросить у леди Ханны – а та в свою очередь у алетиометра. Но девушка решила, что сама должна узнать это, и с двойным упорством корпела над древними книгами с тысячами значений символов. Это было слишком личное знание, и Лира решила, что всему свое время. Она не помнила, когда решилась спросить об этом. В тот вечер она долго-долго сидела, склонив голову над поблескивающим ободком алетиометра, ощущая его приятную тяжесть в руках. Лира знала, что уже могла спросить, но боялась, и внутренняя дрожь передавалась Пантелеймону, который, как и всегда, когда нервничал, начинал ходить туда-сюда, взмахивая пушистым хвостом. Наконец, она подрагивающими холодными пальцами поставила стрелки на нужные символы и замерла, ожидая. Лира тогда ожидала чего угодно – «они умерли на войне», «они остались в чужом мире» - но никак не простого и ясного «они погибли, спасая твою жизнь». Этот ответ будто выбил из нее весь воздух, и руки задрожали так, что она отложила алетиометр в сторону. Выход из трансового состояния был для нее неприятно резким, в глазах потемнело, а затем картинка медленно-медленно начала проявляться перед глазами, сопровождаясь неприятной пульсацией в голове. Это было похоже на удар по голове. Лира взглянула на Пана, унимая дрожь. - Как? – выдавил из себя деймон. – Спроси, как это случилось. - Я не смогу, - прошептала Лира. – Я сейчас не смогу. - Успокойся и спроси позже, - Пан попытался успокоить ее, но чувствовал ее шоковое состояние. В конце концов, спустя пятнадцать минут Лира отважилась снова обратиться к алетиометру. С непривычки она очень долго расшифровывала длинный ответ прибора, но в итоге все поняла. Тогда это заставило ее крепко задуматься. Это были ее родители, они дали ей жизнь, и в итоге умерли за нее же, но они были ей чужими. Лорда Азриэла она боялась все детство – да, она восхищалась им, но так и не простила ему убийство Роджера. Что касается миссис Колтер, тут все было еще проще: эта чужая красивая женщина со своим дьявольским деймоном практически никогда не ассоциировалась у нее со словом «мама». В детстве Лира никогда не испытывала желания иметь родителей, довольствуясь учеными Иордана. Да, она вспоминала те несколько дней в пещерах Гималаев, когда сквозь дурман она чувствовала заботу миссис Колтер, вспоминала ее горестные крики, когда Уилл тащил ее вперед из пещеры. Глаза полные слез – и впервые Лира видела настоящую миссис Колтер, то немногое, что оставалось в ней человечного под стальной ледяной оболочкой. «Лира, любимая моя! Мое сокровище, моя единственная, Лира, Лира, не уходи, не покидай меня! Доченька, ты разрываешь мне сердце…». Лира почувствовала ощутимый укол в грудь и подавила всхлип, стараясь не разбудить Эмму, уже мирно посапывающую в своей постели. В горле стоял невероятный комок, и на сердце была невероятная тяжесть. «Лира! Не уходи! Не уходи!». Она не выдержала и тихо-тихо заплакала. Пан уткнулся своей мордочкой ей в шею, утешая и что-то шепча, но Лира его не слышала. Перед глазами всплывала мучительная картина плачущей матери и ее горестные рыдания. Лира больно закусила губу, слезы беззвучно катились по ее щекам, увлажняя подушку. Спустя несколько минут она все же забылась тревожным сном, в котором миссис Колтер держала на руках Пантелеймона в облике горностая, а Уилл своим ножом пытался сделать окно из той самой пещеры – но не мог.