Опер Haute Сouture

Высоких и низких, далёких и близких Далёких и близких иллюзий не строй Ты лоб свой напудри В театре абсурда В театре абсурда ты — главный герой От себя куда деваться Бить себя в горячий лоб И по улицам шататься, Как разбуженный циклоп Не стены, а панцирь, лишь быстрые пальцы Лишь быстрые пальцы волнения не скроют Вот чудо, так чудо В театре абсурда В театре абсурда ты — гла...* Блядь! Палец с силой ткнул в кнопку магнитолы, и песня оборвалась, сменившись мерным шуршанием шин по асфальту. Чёрная «Инфинити» хищно поглощала километры шоссе. Затормозив на светофоре, Стас кинул взгляд в зеркало заднего вида. Ну же, Карпов. Довольно. Расслабься. Расслабься, чёрт! Сзади настойчиво посигналили — светофор, оказывается, давно горел зелёным. Да чтоб вас всех! Стас втопил педаль газа в пол и, заложив вираж, обошёл на повороте медленно плетущийся грузовик. Шины протестующе взвизгнули, но Карпов не вздрогнул даже мысленно: плавно отпустил педаль и перестроился в правый ряд, аккуратно выравнивая машину. За рулём он всегда чувствовал себя уверенно и на внештатные дорожные ситуации реагировал с завидным хладнокровием. Жаль только, что иногда не получалось так же философски относиться к заведомой и очевидной лжи. ...Увидев одного, а следом — второго, Стас мгновенно сопоставил факты. Степнов. Ссадина на скуле, движения скованные и чуть замедленные — значит, не только скула. Делает вид, что ничего не происходит, но внутри, похоже, идёт напряжённая работа: по сторонам не смотрит, взгляд отрешённый, губа закушена. Антошин. Рожа разбита в хлам, настрой воинственно-истеричный, в стиле «помирать, так с музыкой». Пальцы намертво вцепились в столешницу, взгляд прикован к Степнову. Этот взгляд — злобный, уничтожающий — и стал отправной точкой. А дальше как по цепочке. Когда успели? Ссадины обработанные и подсохшие. Вчера, прежде чем покинуть отдел видел обоих: и тот, и другой были в порядке. Степнов, получив задание, уехал сразу... Значит, вечером. Вернулся и... Причина? Возможны варианты. Неприязнь между этими двумя видна невооружённым глазом, но за рамки пока не выходила: не откровенная вражда, скорее — презрение и демонстративный игнор. Отчего же полыхнуло? Ещё нюанс — Степнов после Вишнёвой мог поехать домой, рабочий день заканчивался, и повода возвращаться у него не было. Если только... Вернулся, чтобы с кем-то переговорить? О чём? С кем? С Антошиным? Или с кем-то ещё, а Антошин встал поперёк дороги? Второе — маловероятно, а вот первое... Вспоминай, Стас. Разговор. Ты стоишь у дежурки, просматривая сводку. Неподалёку треплются Летников и Гаврилов. — ...довольный. Сияет как медный таз. Проставиться пообещал, прикинь? — Дэн? Проставиться? Ого, Дрюнь! Видать, в лесу что-то крупное сдохло. — Не, ну а чё? Реально. Тачку отремонтировал, с долгами рассчитался. Даже кредит, хвалился, через месяц-два с концами закроет. Чем не повод? — Ничё се... Он чё, в лотерею выиграл? Откуда бабки? — Настины предки, говорит, помогли. — Вот бля... Где справедливость, Андрюха? Дэну и так постоянно фартит, да ещё и тесть с тёщей лавэ подкидывают. Мне б такую родню... — Ну! А я про что? Везучий, сука! Слу-у-ушай! А, может, он где подкову нашёл? Счастливую? — Ага... От слона... Везучий, говорите? Ну-ну. Нда-а... Не мешало бы тогда дослушать. Возможно, пустой трёп... Но тачку-то он отремонтировал, вон — как новенькая, под окнами стоит. Стало быть, бабки есть. Вопрос — откуда? История про богатых родственников не выдерживает никакой критики. В щедрость родителей мадам Антошиной способен поверить только несведущий: тот, кто не знает про брата-инвалида и слабо себе представляет уровень зарплат в «незалежной». Мать Антошина тоже не шикует — пенсионерка, часто болеет. А лекарства сейчас... Дядюшка-генерал? Вряд ли... Балбеса-племянника он не жалует и не стал бы помогать «непутёвому». Короче, помощь — точно мимо. Что ещё? Заработал? Основного источника дохода — доли из общего «котла» — ты его давно лишил, заставив довольствоваться официальной зарплатой. Может, Виталий Палыч? Бывший начальник, помнится, подкидывал Антошину работёнку. Мог снова подписать, а затем и отстегнуть за труды. Ладно, допустим. К чему тогда байки про благотворительность? И как это вяжется с дракой? А со Степновым? А главное — с нынешним настроением Антошина? Если ты хоть как-то разбираешься — а ты разбираешься — в характерах своих подчинённых, то это... Страх. Чужой страх ты всегда определяешь безошибочно. Как бы Денис не хорохорился напоказ, но он напуган. Серьёзно напуган, до усрачки. До подступающей паники и слепой агрессивной истерики. Вопрос, кого он боится, можно считать риторическим — так на Антошина действуешь только ты. Ты. И что из этого следует? Что ж... Вариантов тут немного, и не стоит, пожалуй, множить сущее без необходимости. Прежде нужно выслушать Степнова. *** Степнов соврал. Пытался ходить вокруг да около, тянул резину, уклоняясь от сути, вынуждая поторопить, а потом — соврал. Врал неуклюже, мучительно и бездарно: выдал несколько фраз — полное дерьмо о сходу придуманных вымогателях — и виновато уставился в стол. Было заметно, как в нём борются два противоречивых, болезненных чувства — страх разоблачения и желание выложить всё и покончить с этим. Поскольку ни одно из чувств победить не могло, на подпорченной его физиономии застыло какое-то неопределённое выражение. От переживаний даже щёки зарделись. Расколоть его было — раз плюнуть. Если Степнов, дожив до двадцати трёх лет, врать так и не научился, то Карпов давно в совершенстве овладел искусством кратчайшим путём добираться до истины. Задать пару безобидных на первый взгляд вопросов, проследить за реакцией и выяснить, с чем столкнулся: с обыкновенной глупостью, этаким подростковым бестолковым геройством, или имеет место быть преднамеренное враньё, ложь ради шкурных интересов. Выяснить и тогда решить — ограничиться назидательной беседой, объясняя на пальцах, что такое «хорошо», что такое «плохо», а что такое «ничё так», или всё-таки тащить в допросную и уже там, среди голых обшарпанных стен, прибегнуть к радикальным воспитательным мерам. Впрочем, и без вопросов всё было ясно: мальчишка лгал не из корысти. Его ломало, но он был вынужден. Потому что за спиной свой. Тот, кто окончательно забил на честь офицера и вряд ли когда-нибудь оценит чужое великодушие. Тот, кто не стоил подобной жертвы. Кто вообще ничего не стоил. Но Степнов всё равно защищал. Пионер-герой. И что с ним прикажете делать? *** Тишина за окном — хрупкая, готовая разбиться в любую секунду. Хлопком двери, голосами, топотом ног по ступеням крыльца. Тишина за спиной не поддаётся определению. Ожидание? Страх? Надежда? Обернуться. Ссутуленные плечи, покаянно опущенная голова с непослушным вихром на макушке. Беззащитная шея. «Как приговорённый», — подумалось. Рука потянулась сама… Да брось. Ничего ты такого не хотел. Надо было просто проверить догадку. Удостовериться. …Утро выдалось солнечным и впервые по-настоящему тёплым. Скинувшие куртки и ветровки опера на планёрке щеголяли расстёгнутыми воротами и закатанными до локтей рукавами рубашек. Кто-то даже в футболке заявился. Степнов пришёл в свитере. В зелёном вязанном свитере с высоким горлом, толстом и колючем даже на вид. О как интересно. Чёртов свитер засел в мыслях накрепко, и никак не выходило не гадать. Мысли не мешали, просто были... несвоевременными. Да. Несвоевременными и назойливыми, словно писк голодного комара. Что под воротом? Что? Очередные засосы? Либо... либо всё-таки последствия драки? Лучше бы, конечно, засосы. Чем лучше? Чёткие отпечатки пальцев, как на картинке в учебнике по судебной медицине. Цепочка иссиня-багровых пятен на гладкой коже. Тёплой, мягкой... Но как же он шарахнулся. Дёрнулся весь, уклоняясь. Отпрянул... будто от прокажённого. На растерянном лице не удивление даже — шок... Так, всё. Нехрен об этом думать. О чём угодно — о погоде, о топливном фильтре, который давно пора заменить, о недописанном отчёте, брошенном на столе. О том как объясняться с Зиминой за устроенный утром «геноцид»... но не о Степнове. Хватит! С капитаншей из кадров ты, конечно, зря. Нормальная ведь бабёнка. Шустрая. «Станислав Михайлович, ну так нельзя! Не положено! Четвёртый год уже отпуск не берёте. Вы, охраняющий закон, сами же его и нарушаете. Поезжайте куда-нибудь, отдохните. А хотите, я вам в Главке путёвку выбью? Профсоюзную, в санаторий. А?» Напрасно ты её... Девчонка не виновата, что в простом проявлении участия ты умудрился увидеть подвох, не виновата в твоей паранойе. Откуда она могла знать, что дело не в ней, что тебе лишь требовалось на ком-нибудь отыграться: выдавить яд, освободиться, избыть прущую наружу мутную ярость. Попала под раздачу, дурёха. Глазищи-то у неё какие сделались... Круглые от изумления, испуганные. Такие же как у Саши, когда ты к нему... Чёрт. Так. Так... Кадровичка. Ага, кадровичка. Оля? Катя? Неважно. Надо будет поговорить с ней. Объяснить, что благодарен за заботу, помощь предложить, если нужно... Хорошая девка, неизбалованная. Путёвку, говорит, выбью, вот же... Санаторий... Санаторий, Карпов! Обалдеть. Спасибо, хоть не клиника неврозов. Да. Надо будет поговорить. Но это после. Всё после. Сперва — Антошин. ----------------------------- * Группа «Пикник» — «Театр абсурда»