Опер Haute Сouture

После обеда погода испортилась: небо заволокло тучами, потянуло холодом, начал накрапывать дождь. Всё приятное когда-нибудь заканчивается — с этим маленький Стасик познакомился ещё в детском саду. В отличие от государственных, этот суровый закон жизни никогда не нарушался. Приличного размера булыжник упал с души, когда Стас понял, что Зимина не крышует «банное дело» Глухарёва с Антошиным. Он твёрдо решил устроить показательную расправу, раз и навсегда похоронив в неустойчивых и слабых умах остальных сотрудников саму мысль о том, что его можно обмануть каким-то хитрым образом. Коллектив должен был усвоить накрепко: Карпов всё держит под контролем. Мимо него мышь без разрешения не проскочит. А если попытается — будет наказана по заслугам или на его усмотрение. Тут главное не метод, а результат. Если бы ему пришлось сейчас пойти ещё и против начальника Отдела, битва могла стать его последней. Он откровенно не хотел затевать войну, а закончилось бы именно войной на выживание сильнейшего. Это была бы славная охота, но совсем не то, чего он добивался и на что рассчитывал — слишком дорого ему обошлась бы ненужная победа. Нынешний расклад — два орла без прикрытия — оказался лучшим из возможных. Сытный обед, привычная и, что уж скрывать, приятная пикировка с Ириной, привели Стаса в благодушное состояние, пока он опять не вспомнил про Степнова. И вот тут хорошее настроение резко стало портиться: перед глазами отчётливо возникла цепочка тёмных пятен на коже, скрытая за воротом свитера, да ещё сложное выражение Сашиного лица, с которым тот отшатнулся от стасовой руки. Холодное бешенство вспарывало толстую корку льда, которым было сковано до поры до времени. Карпов слишком хорошо помнил, сколько дров им было наломано, когда он бросался на обидчиков в горячке. Много ошибок. Непозволительно много — для него. К тому же он успел оценить, как правы чёртовы мафиозные итальянцы: месть — это блюдо, которое намного вкуснее холодным. Если он сейчас даст волю рукам, пойдёт разбираться с Антошиным и его лучшим другом-подельником, прокручивая в голове доводящую до исступления последнюю встречу с Сашей, он может просто слететь с катушек. Стас помнил, как бывает, когда багровая ярость застилает взор, и вся логика летит к чёрту, а потом под ногами валяется хладный труп, с которым ещё приходится возиться, чтобы надёжно спрятать. Меньше всего ему хотелось устраивать кровавые разборки в Отделе. Надо было взять паузу, остыть. И, хотя план «операции» в голове был уже выстроен, а внутри всё звенело от желания действовать немедленно, собственные эмоции требовалось взять под контроль. И он уже знал, что и кто ему в этом поможет. Стас дисциплинированно включил поворотник и резко крутнул руль, выворачивая через две сплошные. На всякий случай проверился — никто его нарушение не повторил, да и встречный поток машин вовремя хлынул на зелёный, отсекая возможность преследования. Ерунда, конечно, но в некоторые места лучше ездить без сопровождения. *** Зотов еле сдержался в последний момент, чтобы не хлопнуть дверью со всей силы. Но с дверями начальника Управления так поступать нельзя, если, конечно, не ставить целью уволиться со службы поскорее, да ещё и не по своей воле. Нервы капитана, не привыкшего часто сдерживать свои порывы, были натянуты до предела. Михаила раздирали противоречивые чувства: он хотел, даже жаждал, подчиняться сильному человеку, обладающему властью, и по умолчанию более умному, чем он сам, а приходилось выслушивать очередной бред жирного тупицы только потому, что тот был выше по званию и должности. Капитан на негнущихся ногах вышел из приёмной, не видя никого вокруг, и очнулся уже на улице, пытаясь прикурить сигарету. Кончик её дрожал в губах, пальцы тоже потрясывало — и это был уже нехороший признак. Зотов всегда был умным мальчиком, а со временем стал и чертовски предусмотрительным: старался заранее подстелить соломки там, где можно было упасть. Со своей психикой Михаил давно разобрался: знал, чего должен избегать, чего опасаться, как не доводить до неконтролируемых вспышек агрессии и чем купировать такой приступ, если вдруг довели. Нечего было и думать, чтобы спустить пар в собственном кабинете, оторвавшись на своих операх. Хоть и преданные ему, проверенные временем, парни, признаться честно, звёзд с неба не хватали и особым умом не отличались, так что оттачивать на них свою хвалёную ядовито-ехидную иронию было попросту не интересно. Скорее, они бы довели его ещё сильнее, могла начаться истерика, услышали бы посторонние. В Управлении слишком много ушей, желающих подсидеть ближнего. Можно было ещё наорать на девок в борделе, только это доставило бы ещё меньше удовольствия. Общение с этими сотрудницами было сродни визиту в курятник — много бессмысленного кудахтанья и вынужденная необходимость вляпываться в дерьмо. Нет, ему определённо требовалось другое средство, уже проверенное. Специалист по необходимой ему терапии, если можно так назвать, был вбит в память телефона без имени и фамилии, только телефонным номером. И сейчас настал тот момент, когда по этому номеру надо было срочно звонить. Зотов достал трубку, снял блокировку и даже почти не удивился, когда нужный ему номер высветился на экране входящим звонком. — Слушаю, — изо всех сил гася нетерпение, ответил он привычным небрежным тоном. — Да, понял. Хорошо. Зотов остановился у машины. Запрокинул голову, словно пытаясь в низких серо-свинцовых облаках разглядеть просветы неба. Вдохнул городской воздух, пока ещё не полной грудью, почувствовал, как что-то мешающее ему зажато в тугой комок под рёбрами. Но это ничего, теперь он может ехать, и ему помогут. Уже скоро. *** Михаил подъехал к своему борделю первым. Клиентов не было, заказов пока тоже, так что он резким тоном, почти не сдерживаясь, отправил всех девчонок прогуляться. Догадывался, что те оккупируют соседнее кафе и будут перемывать ему кости — но сейчас это его ни в малейшей степени не беспокоило. А вот любая отсрочка бесила. Охранника он погнал следом, почти ожидая увидеть на роже кривую ухмылку или услышать хоть какой-то смешок. Не дождался, парень был уже наученный, так что молча вымелся за дверь и затопал вниз по лестнице. Зотов выдохнул, отпуская немного напряжение, и побрёл в ванную. Карпов открыл дверь своими ключами. Он ещё на второй встрече, почти не таясь, сделал слепок с хозяйского комплекта. Михаил присутствовал при этом весьма символически, в полусне, а когда при следующем свидании обнаружил — вскинулся, сверкнул блядскими глазищами, даже рот открыл, но промолчал. В самый последний момент удержал язык за зубами, заслужив одобрительный взгляд Стаса. Зотов услышал щелчок захлопнувшегося замка и шагнул из ванной навстречу гостю. Стас окинул его опытным взглядом, быстро оценил состояние. Заметил подрагивающие пальцы на двери, сгорбленную спину, стиснутые зубы и глаза, сверкающие исподлобья, с вызовом и ожиданием. Стас почувствовал, как при виде этой заблудшей овцы, нуждающейся в твёрдой руке, он сам подобрался, чувства обострились, как у зверя в минуту опасности. Почти мгновенно лёгкий сумбур в голове уступил место режиму полного контроля близлежащего пространства и всего живого, что имело неосторожность туда попасть. Карпов почти сразу понял, что в квартире Зотов один. Это было хорошо, удобно. Никто не помешает. Он подошёл к Михаилу, положил ладонь ему на загривок, чуть заметно ероша пальцами короткие светлые волосы на затылке, и почувствовал, как Зотов притягивается под его руку, притираясь кожей, тянется за прикосновением. Зверь внутри Карпова жадно облизнулся, потянулся наружу, но, привычно одёрнутый, замер в ожидании, давая о себе знать только хищным акульим оскалом. Потянул ноздрями, вбирая сложную смесь посторонних запахов и вычленяя нужный. — Готов? Зотов кивнул, судорожно втянув воздух. Его крутило, ему нужно было расслабиться, успокоиться, он был на грани, горло стиснуло спазмом, вытолкнуть даже слово было почти невозможно… — Ты помнишь, всё можно прекратить в любой… — Я не древний маразматик, чтобы страдать склерозом! — прошипел надменно Зотов, вздёргивая острый подбородок. От нежданной хлёсткой пощёчины голова мотнулась в сторону. Он, ахнув, прижал узкую ладонь к щеке, на которой алел яркий след, — то ли хотел унять боль, то ли закрыться от следующего удара. Но приказа, данного спокойным, ровным голосом, с едва заметной ленцой, ослушаться не посмел. — Рубашку сними. Карпов прислонился к стене и не без удовольствия смотрел, как тонкие пальцы нервно расстёгивают пуговицы и стягивают ткань, обнажая почти безволосую грудь и худые плечи. — Руки ко мне. Михаил протянул обе руки ладонями вверх, выставив вперёд острые запястья. Если бы даже Карпов раньше сомневался, то сейчас, по одному этому жесту, он увидел бы, что в их паре Зотов всегда будет подчинённым. Даже если в будущем по прихоти судьбы тому выпало бы стать генералом, чем чёрт не шутит, — это ничего бы не изменило. Карпов привычным отработанным движением выудил из-за пояса наручники и защёлкнул на узких запястьях. Зотов с его светлой кожей, тонкими чертами лица и выпирающими от худобы ключицами казался домашним тепличным цветком. Сперва Карпов не мог понять, как такое чудо могло стать начальником оперов, неужто всё дело в поддержке отца? Его же соплёй можно перешибить! Нет, оказалось, змеёныш только выглядел безобидно, а на самом деле был жилистым и ловким, с отменной реакцией и кучей подлых приёмчиков в запасе. Среди своих оперативников Стас такое поощрял — способствовало успехам в работе, да и просто выживанию. А вот чтобы одержать верх в драке с Зотовым, когда в одну из первых встреч тому пришла идея взбунтоваться, Карпову пришлось применить не только свой богатый опыт, но и преимущество в весе. Сейчас парень не взбрыкивал и о сопротивлении не помышлял. Он хорошо знал, кто ему может дать то, в чём он так отчаянно нуждался. Поэтому безропотно позволил сковать руки и молчал, опустив глаза. Его немного трясло, но он стискивал зубы, чтобы прекратить эту дрожь. Разумеется, ничего не выходило. Стас еле слышно вздохнул. Он уже привык, что люди, нуждающиеся в помощи, не могут попросить о ней напрямую, вслух, и даже если предложить, отказываются. Причин много — страх, недоверие, спесь, заносчивость… У каждого свои тараканы. Сколько раз он сам взашей гнал тех, кто ему предлагал непрошенную помощь, даже когда нуждался. Честно говоря, у него таких причин было немало, и ни одну он не назвал бы вслух. Никогда ничего не просить, чтобы не оказаться в унизительной зависимости — это был его главный принцип, выстраданный личным опытом и парой-тройкой заслуженно набитых шишек. Исключения он мог перечислить по пальцам одной руки. К счастью, человечество давно придумало несколько окольных путей, и кому-то из нуждающихся он мог помочь. Например, Зотову. И в чём-то себе. Он подтолкнул Михаила в плечо, и тот молча прошёл в дальнюю спальню. Остановился в центре, вопросительно посмотрел, ожидая приказа. Стас провёл ладонью по спине, от шеи до копчика. Зотов вздрогнул, но не отодвинулся, наоборот, словно подставлялся под его руку. Старые следы уже сошли, кожа была ровно-бледная и прохладная. — Ты сразу на звонок ответил, быстро сюда приехал. Не узнаю тебя, дорогая. Случилось что? Или так приспичило встретиться? — Ты же сам предложил! — строптиво, как обычно, вскинулся Зотов. Хлопок по другой щеке — этого он точно не ожидал. Мда, реакция совсем плохая. — Я предложил, ты согласился, — мирно сказал Стас, как будто ничего не произошло. — Значит, тебе надо было, так? Зотов молча кивнул, не поднимая глаз. Следы от пощёчин розовели на щеках, маскируя румянец смущения, но горящие острые кончики ушей выдавали его. — Не слышу, — Карпов добавил металла в голос. — Я предупреждал. — Да, Стас, мне надо было …встретиться, — сквозь зубы выдавил Зотов. — Хорошо, — Стас кивнул, больше себе, чем собеседнику. Тот стоял, уперев взгляд в узор на полу. — Ты снова плохо вёл себя? — Я… да. Стас! — Зотов знал, что просто так он не уйдёт, своё всё равно получит, и хотел просто поскорее со всем покончить. Но строптивость брала верх над здравым смыслом. — Да, я много чего… Давай без подробностей, я же сам пришёл! — Без подробностей нельзя, смысла не будет, — Карпов за его спиной открыл верхний ящик комода и выбирал нужное. Ещё один выкрик — будешь наказан. Стань ближе к стене. Ну и штаны снимай. Уши Михаила совсем заполыхали, он прикусил губу, но разделся быстро, даже наручники не слишком мешали. — Руки на стену. Рассказывай. Зотов выкладывал свои прегрешения, пусть с неохотой, скомкано, но выталкивал из себя всё, что давило и сковывало. Каяться в такой позе было унизительно. Зотов внутри кипел от стыда, зато теперь не злился на Карпова, заставляющего его это выполнять. Михаил говорил вслух о том, что он сделал неправильно. Его слушали, не отмахиваясь, словно от надоедливой мухи. Его накажут — обязательно, вон Стас уже и плеть приготовил. Но это принесёт внутренний покой. Стас трахнет его, непременно, и при одной этой мысли член Зотова заинтересованно шевельнулся, набухая. Стаса нужно слушаться, он действительно знает, что говорит. Он может с ним так поступить, потому что Михаил сам посчитал это правильным, принял его верховенство и своё подчинение. И теперь казалось, что это его самое правильное решение за последние годы. Карпов слушал внимательно, взглядом оглаживая парня сзади. Михаила нельзя было назвать красавцем, хотя он и сам-то не походил на Делона. Тощее недоразумение с гламурной укладкой было даже не в его вкусе, однако Стас ощущал не только ответственность, но и своё возбуждение. Особенно глядя на ямочки пониже поясницы. Узкие бёдра и неловкий изгиб спины, да и вся угловатая фигура, видно, будили в нём те самые звериные инстинкты, которые побуждали сперва таиться, а потом, усыпив бдительность, набрасываться на жертву. — Да ты совсем плохой мальчик, Зотов, — в голосе Стаса явно слышалась обычная ирония, укор, но не насмешка. — Что ты своего оперативника избил, ты будешь на дисциплинарке рассказывать, если он жалобу напишет. Если напишет, ясно? И показатели твои меня не интересуют, отчёты со своим начальством будешь обсуждать. Головой думай. Ты же карьеру в органах хотел делать? Думаешь, тебе сильно поможет, что ты наркобарона крышуешь, пока он тебе своих мелких копеечных дилеров сливает? Или бордель этот, — Стас недовольно оглянулся, — тебе за него медаль дадут или звание внеочередное? — Я…да, виноват... Накажи меня, Стас... Наконец-то Зотов смог вытолкнуть изо рта последние слова. Хотя озноб ещё не прекратился, он чувствовал, как напряжение покидало его, как медленно разжимался тугой узел в груди, мешающий вздохнуть. Он знал, что за этим последует и упёрся руками в стену, опустив голову. Горячая ладонь снова прошлась по его спине, успокаивая, а затем тонкий свист рассекаемого воздуха на долю секунды опередил жгучий удар. Михаил закусил губу, чтобы хоть в начале не вскрикивать, даже помня, что этой стойкости ненадолго не хватит — зажиматься Стас не разрешал. Узкий плетёный кожаный ремешок выверенно ложился на спину слева и справа, расцвечивая светлую кожу тонкими розовыми линиями, сплетавшимися в косой узор. Удары не были сильными, не ранили, но жалили, оставляя жгучие следы. Ровная равномерная боль странным образом не давала зажиматься. Она была не такой сильной, чтобы стараться её избегать или уворачиваться от следующего удара. Напротив, Михаилу хотелось получить всё заслуженное — и этого он тоже стыдился, будто мало было того, что в его собственном борделе его, голого, с расставленными ногами и непристойно выпяченной задницей регулярно порол подполковник полиции, которому он чуть позже отсосёт со всем своим старанием, а потом тот разложит его тут же, на кровати, и трахнет, безжалостно вбивая здоровенный толстый член ему в задницу. Эта картинка настолько живо вспыхнула в голове Зотова, что он уже не мог терпеть и застонал — несдержанно, отрывисто, от всего разом — боли, неуместного смущения и вожделения. Стыдно было и то, что он позволил так с собой обходиться, и то, что он этого хотел. Ремень наносил удары всё ниже, теперь уделяя внимание только ягодицам и верхней части ног. Зотову даже не надо было представлять, насколько красная у него сейчас задница. Он и так чувствовал, как горит кожа. Это, кроме всего прочего, означало, что совсем скоро порка прекратится. Так и случилось — последний удар пришёлся поперёк ягодиц, и тут же Зотов зашипел, отдёргиваясь от влажных, наверняка смоченных слюной пальцев, казавшихся раскалёнными на вспухших, невероятно чувствительных полосках кожи. — Как ты? — Зотову послышалось ненаигранное беспокойство, а, может, ему хотелось его услышать. — Нормально, — хрипловато ответил он, с трудом разлепив губы. Слишком сильно сжимал, чтобы не кричать в голос. Зотов облизал их, с удивлением почувствовав солоноватый вкус. Он только теперь ощутил на лице мокрые дорожки слёз. — Повернись, опусти руки. Опять в партизана играешь? Я же говорил — здесь можно кричать. Нужно. Тебе нужно. *** Зотов упрямо мотнул головой, отводя взгляд в сторону, но Карпов цепко ухватил пальцами его вихор, заставляя смотреть в глаза. Он и не рассчитывал увидеть там благодарность или полное раскаяние. Не приходилось ждать покорности и смирения. Один только дерзкий вызов, наперекор всему, даже здравому смыслу. Карпов и раньше видел таких мальчишек, одного даже в зеркале. При желании и должной сноровке его можно было сломать, у него бы получилось, но здесь он не видел смысла. Парня и до него ломали. А нужно было согнуть в нужную сторону, подчинить себе — точнее, заставить его самого подчиниться, снять выстроенную за годы многослойную защиту. — На колени встань. Зотов опустился быстро, с готовностью, значит, держался на ослабевших ногах из одного упрямства. Карпов укоризненно покачал головой. Пусть это было и не по правилам, только всерьёз ругать парня за стойкость он не хотел. Наверное, из него вышел не самый лучший Верхний. Но, хотя он и не мог этого внятно объяснить даже себе, в глубине души Карпов чувствовал, что он на верном пути, что именно так будет правильнее. — Хорошо. Ты можешь кричать, говорить, когда нужно. Нравится молчать — на здоровье. Но если ты от боли свалишься в обморок — накажу. Ясно? Зотов кивнул. — Не слышу. — Ясно, — скривил губы Зотов. — Вот так лучше, — Карпов поощрительно потрепал его по голове и тот не отдернулся, напротив, ткнулся в ладонь. — Стас, можно мне... — сам, первым спросил Зотов и, получив разрешающий кивок, потянулся руками к ширинке Карпова. Он сосал старательно, позволяя загонять глубже, обжимал губами, облизывал багровую головку, но Карпов, у которого встал ещё в самом начале порки, а теперь уже яйца звенели от напряжения, точно знал, что так он кончить не сможет. Волевым усилием он высвободился из приятного влажного плена, отстранился и, поймав немного расфокусированный взгляд Зотова, скомандовал: — На кровать давай. Коленями на край, руки вперёд. Нервный румянец вновь вспыхнул на щеках Зотова, но тот ничего не сказал, только облизнул покрасневшие натруженные губы, покачнулся, вставая с пола, и устроился на кровати, как было велено, упираясь скованными руками перед собой и выпятив тощий зад. Но даже в такой откровенной позе в нём не чувствовалось унижения. Он стыдился, судя по полыхающим ушам, но делал всё совершенно добровольно, как будто выполнял не приказ, а собственную прихоть. Впрочем, если судить по его торчком стоящему и даже чуть подтекающему члену, сейчас отданный приказ в точности совпадал с его горячим желанием. Карпову оставалось только раскатать по своему вздыбленному стволу резинку и по возможности медленно вставить до конца, на полную длину, давая прочувствовать каждый сантиметр напряжённой плоти. Зотов, судя по всему, хорошо подготовился в ванной, дырка блестела от смазки, но всё равно пару раз он дёрнулся, стараясь отползти вперёд и тяжело дыша. Карпов притормаживал, возвращал его назад и чуть давая привыкнуть, продолжал. Потом нажал на поясницу, заставляя прогнуться сильнее, качнулся вперёд на пробу и услышал сдавленный голос: — Да двигайся же ты, чёрт, Стас, не тяни! Лучшего приглашения и желать было нельзя. Карпов двинулся назад, а затем въехал на полную длину, с удовлетворением слушая полузадушенный вопль. Даже теперь Зотов старался не кричать. Впрочем, надолго его не хватило, довольно скоро он стал отчётливо подвывать и активно подмахивать, выкладываясь по полной. И после того, как Карпов кончил, Зотову хватило всего несколько раз передёрнуть, чтобы завалиться носом в покрывало и выплеснуться себе в кулак. Спустя короткое время Зотов уже дремал, отдыхая от бурной эмоциональной встряски, а Карпов ехал к себе в отдел. Во всём теле чувствовалась приятная усталость после нелёгкой работы, а из головы выветрился лишний мусор, мешавший ему раньше понять свою ошибку. Он долгое время пытался нагнуть Антошина, подстроить его под себя, научить, вразумить, но при этом берёг, давал поблажки и прощал то, что любому другому оперативнику никогда бы не сошло с рук. Личная симпатия застила глаза. Он хотел сохранить его личность, наверное, даже заслужить уважение. Поэтому и не понял вовремя, что за обаятельной оболочкой скрывается унылая пустота. Гуттаперчивая, на всё согласная, не помнящая добра — просто пустота. Дыра в стене, сквозь которую беспрепятственно задувает любой ветер. И с этим сквозняком в отделе пора было кончать.

Конец третьей части.