Опер Haute Сouture

Егор очень старался, но натянуть имеющиеся в деле обстоятельства и улики на подследственность ФСБ не получилось. С неохотой выполнив приказ о передаче дела в Следственный комитет и даже время от времени забывая о нём в ворохе прочих забот, Коваленко внезапно всё равно мыслями возвращался к нему. Егор и сам не отчётливо понимал, почему выделял это дело из остальных. Конечно, интересные серийные убийцы появлялись не каждый день, но всё же и в его практике были. В этот раз майор чувствовал нечто особенное, что отличало эту череду жертв от почерка предыдущих маньяков. Что-то неправильное. Коваленко советовался с психологами и психиатрами, пытался нащупать то, что не мог сформулировать. Он чувствовал себя меломаном без музыкального образования, который слышит фальшивую ноту, но не может назвать, какую. А, главное, не может объяснить другим. Начальство ещё помнило о его интуиции и пока по-доброму советовало как-то простимулировать столь полезный навык, применить, так сказать, на деле. Знать бы ещё, как? Когда перестали появляться новые жертвы, Егор снова ощутил неправильную ноту. Не должен был этот убийца останавливаться. Коллеги его уже несколько раз успокаивали: раз новых трупов нет, значит, маньяк прекратил охоту. Ну, или куда-то делся. Может, даже под машину попал. Майор спорил. Судя по всему, убийца только начал входить во вкус. Сам он прекратить не мог. Помогли? Ни у следствия, ни у розыска не было никаких зацепок, которые могли бы привести к реальному подозреваемому. Никто не мог подобраться настолько близко, чтобы спугнуть преступника или хоть как-то повлиять на его поведение. За себя и своих ребят Егор в этом плане мог поручиться. Районные сыщики, задроченные привычной бытовухой, зимним недосыпом и валом бумаг, насколько он знал, даже не пытались влезть в дела явно не своей епархии. В отличие от бодрых и красочных сериалов среди полицейских на земле почти отсутствовал, вымерев за ненадобностью, и без того редкий подвид мента-энтузиаста, в свободное от основной работы время расследующего нераскрытые преступления. Была крохотная, сравнимая с чудом надежда на случайных свидетелей, один из которых мог оказаться «барабаном» местного опера. Впрочем, Егор давно уже вырос из юношеских мечтаний и не верил в чудеса. Ещё он умел смотреть правде в лицо и признавать свои ошибки, пусть не всегда вслух. Он сделал всё, что от него зависело насколько мог хорошо. Но если до сих пор не было никакого результата, значит, сделал он не всё или не там. Что-то упустил, на что-то не обратил внимания. Или это был не он, а кто-то из его парней, или местных ребят. Зная за собой привычку возвращаться к незакрытому делу, пытаясь по-новому взглянуть на него, так и эдак крутя известные обстоятельства, Егор уже не обсуждал его вслух, даже среди своих. Не потому, что не доверял, свои были неоднократно проверены в деле. Просто даже у коллег Коваленко временами слыл то занудой – это когда дело выглядело откровенно тухлым и бесперспективным, а то бультерьером, из-за привычки зубами вцепляться в малейшую возможность, в краешек зацепки, в самую скользкую комбинацию, чтобы раскрутить до конца там, где у многих опустились бы руки. Егор потом специально ездил посмотреть на этих собак – вытянутая белая морда, красные глаза, убийственные клыки и бешеная хватка. Пожав плечами, подумал, что в разгар расследования, наверное, выглядит так же, бледным от усталости, с красными от недосыпа глазами. А зубы… Ну, он бы сейчас с удовольствием вцепился хоть во что-нибудь, чтобы вытащить этого ублюдка, который… Стоп, что-то крутится в голове, что-то знакомое, мелькнула какая-то дельная мысль. Коваленко притормозил, свернул к обочине, мельком оглянувшись вокруг, на автопилоте фиксируя обстановку и оценивая безопасность, свою и окружающих. С чего он начал? Почему ублюдок остановился… Вот оно – неразумное, неприятное, но возможное объяснение. Если – помогли. *** В детстве Игорёк Холодченко был «маменькиным сыночком», балованным ребёнком, легко получающим всё, что могли позволить его родители. Знал, как подольститься к матери, ловко скрывая проказы. Отец-военный пытался хоть как-то воспитать из сына мужчину, заставлял делать зарядку, отжиматься и подтягиваться. Игорёк не любил всю эту физкультуру, предпочитая валяться на диване с книжкой или слушать музыку. Всё разом изменилось, когда машина родителей была сметена с дороги неуправляемым «КАМАЗом», за рулём которого оказался пьяный среднеазиат. Мальчика отправили в детский дом. Домашний, неприспособленный к жизни ребёнок попал в ад. Взрослым там до него не было никакого дела до поры до времени, и им занялись подростки постарше. Побои и физическое насилие, на которое он поначалу не мог отвечать, не сломали его, но сильно озлобили. Оказалось, характер он унаследовал от отца, а от матери – способность притворяться до последнего. Тайком от других он находил время и место, чтобы скрытно заниматься ненавистной прежде физкультурой. Он убегал из детдома, его возвращали, били и снова насиловали, пока он не нашёл силы отомстить обидчикам, калеча их не в открытой драке, а подлавливая тайком, по одиночке. Ему удалось не выдать себя, так что большинство дел списали на нечастные случаи. Но к тому времени Игорёк подрос, похорошел, даже на скудных сиротских харчах, и им заинтересовались уже взрослые любители мальчиков. Драться, а тем более подстраивать подлянки взрослым, особенно тем, что зачастую были окружены охраной, у парня возможности не было. У него осталась только жгучая, почти животная ненависть к «педрилам», усилившаяся в силу необходимости тяга к скрытности, поразительная способность притворяться и полностью искалеченная психика. Ни одно из этих качеств не помешало ему служить в армии, которую он, в отличие от сверстников, воспринял как избавление. Она же дала ему путёвку в жизнь, и сирота начал строить свою карьеру в военной юстиции. Двое его приятелей из детского дома, таких же, как и он, мальчиков для удовольствия, став сослуживцами, со всем рвением служили не столько государству, бросившему сирот на съедение, сколько своим, точнее, его, Игорька, амбициям и далеко идущим планам. Он многого хотел добиться, и на многое был способен. Но недаром в народе говорят: если хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Чтобы не попасть под раздачу после одного слишком уж неряшливо сляпанного дела, друзьям пришлось выйти в отставку. Репутация, знакомства и боевой опыт Игоря Холодченко давали ему приличную фору в поисках дела по душе. Он и выбрал – служба безопасности одного из многочисленных бизнесменов, которого при удобном случае можно было не просто пощипать, но и полностью обнести. Своих приятелей Игорь тоже пристроил весьма удачно, с тем, чтобы в любой момент они могли быть на подхвате. Каково же было его изумление, тут же перешедшее в ярость, когда Игорь узнал, что его работодатель как раз из тех «педрил», которых он ненавидел больше всего в жизни, а он многое успел повидать. Конечно, пристрастия хозяина никак не касались самого Игоря – да и попробовал бы кто-нибудь теперь посягнуть на его неприкосновенность! Удавил бы гниду, не поморщившись. Валдиса интересовали мальчики из персонала его заведений или вообще посторонние парни. К удивлению Игоря, многие соглашались терпеть «это» вполне добровольно. Холодченко понадобился весь предыдущий опыт, чтобы сохранять на лице хоть и брезгливое, но нейтральное выражение, не выдавая глубины его отвращения или желания убить. Игорь взращивал свою ненависть, даже находил в ней своеобразное удовольствие. Ведь теперь тотальное ограбление хозяина с последующим убийством было для него не просто целью, но актом высшей справедливости. Из банального грабителя и убийцы Игорь становился карателем за грехи, палачом, намеренным свершить правосудие. Ещё больше выдержки и терпения ему понадобилось, когда он столкнулся с чиновником, которого «подкармливал» Валдис. «Решала» был весьма полезен его бизнесу, настолько, что Валдис вынужден был не просто покрывать его убийства, а практически поставлять новых жертв. Как начальник службы безопасности, Игорь непосредственно участвовал и в том, и в другом. Надо ли говорить, насколько это его бесило? Холодченко сам предложил прятать убитых «Решалой» парней, чтобы не раздражали полицию и общественность. Хозяева не вникали в подробности, но вывоз трупов Игорь организовал как раз в то болото, которое должны были осушать по плану области. Заложив бомбу замедленного действия, Игорь предполагал, что потом, когда он сам уже будет далеко, эта могила ещё так добьёт его хозяев, что даже их подельникам будет не до поисков пропавшего начальника службы безопасности. Как известно, если пружину сжимать и сжимать, она рано или поздно вырвется и уже раскрутиться так, что снесёт всё вокруг. Терпению Игоря тоже наступил предел. Его уже тошнило при одном взгляде на Валдиса, а уж на «Решалу» он просто старался не смотреть, чтобы не сблевануть. Устал даже не притворяться, это давно въелось в кровь, стало второй натурой, утомился терпеть рядом гомосексуальную грязь. Ему казалось, от хозяев несёт дерьмом в прямом смысле, тонкий запашок следовал за ними даже в сауне. Игорь старался как можно меньше быть с ними рядом, сам обливался туалетной водой больше обычного, как о спасении мечтая о банальной простуде, чтобы нос заложило как следует, чтобы свалиться с температурой и не видеть омерзительные рожи. Он ловил себя на желании всадить полную обойму им прямо в жирные животы. Дошло до того, что его обуяла нервная чесотка. Было ясно, что дальше так продолжаться не может. С операцией «Обувание педрил» пора было кончать. Очередную жертву разбушевавшегося с весенним обострением «Решалы» Холодченко не потащил ни в какие болота бескрайней Московской области, а велел аккуратно подкинуть к груде разбитых бетонных куч возле строящейся высотки. Нашли беднягу довольно быстро. Гастарбайтеры на стройке очень пугались полиции и перспективы загреметь за убийство, но их бегло опросили и отпустили восвояси. Труп имел настолько характерные прижизненные повреждения, что сообщения о находке мгновенно разлетелись в десяток учреждений. На место обнаружения тела прибыли специалисты из тех, кто понимал, с чем работает, так что версия о причастности узбеков-строителей даже не поднималась. О новом трупе Егору позвонили двое разных людей, и лишь после них дозвонилось начальство с тем же самым. Коваленко честно ответил, что уже на месте. Маньяк снова оказался непредсказуемым, возникнув после долгого перерыва. К сожалению, он не попал под автобус. Зато теперь Егор мог проверить своё предположение – маньяк никакой не одиночка, ему помогают. Майор только уточнил, кто выезжал на место обнаружения. Не будь Егор к тому времени стойким и циничным материалистом, ответ мог бы заставить его поверить в происки высших сил. Ну вот, Стас, нам всё-таки придётся встретиться. *** Давно приучив себя не откладывать неприятные дела в долгий ящик по принципу «раньше сядешь – раньше выйдешь», Коваленко выбрал первое же свободное окно в расписании, чтобы направить колёса своего вороного немецкого «коня» в сторону «Пятницкого». И только в пути спохватился, что подумал о предстоящей встрече безо всякого удовольствия. Это никуда не годилось. Понятно – весна, авитаминоз, накопившаяся усталость. Но наглый маньяк всерьёз интересовал майора, а желание раскрутить дело было горячим и неподдельным. Стало быть, всех причастных к расследованию надо было увлечь идеей, замотивировать чем-то личным, им интересным. Солидный опыт, накопленный майором за годы службы, говорил только об одном: на голых приказах никто никогда не выдаст нужного результата. Даже если будет смотреть в нужную сторону – ничего не увидит. Потому что неинтересно. Ключики подбирать приходилось разные. Казалось бы, Стаса Егор знал лучше многих, все его сильные и слабые стороны были известны, а вот поди ж ты – заинтересовать Карпова было ещё той задачкой. Подполковника равным образом не волновали трескучие фразы и просьбы о помощи, он бы всё равно не поверил ни единому слову. Стас его тоже знал как облупленного. А ведь план Егора далеко выходил за рамки обычной рутинной работы. Дерзость оперативной комбинации зашкаливала даже для такого авантюриста как Коваленко. Заставить Карпова? Ну, можно попробовать заставить медведя танцевать, но долго ли выдержишь безумное напряжение, когда разозлённый зверь на тебя же и бросится. А угрожать по-настоящему Егор не стал бы, хотя и было чем. Личные отношения, даже когда они в прошлом, многое усложняют. Времени собирать новый компромат уже не было. Оставалось рассчитывать только на своё личное обаяние, чтобы отвлекать и провоцировать. А уж линию разговора придётся выбирать интуитивно, на ходу. На этой оптимистичной ноте Коваленко свернул к воротам Отдела, но въехать не успел – хищный силуэт знакомой «Инфинити» промелькнул по встречке, встраиваясь в поток и не оставляя никаких шансов догнать. Егор и не торопился. Он пропустил всех, неторопливо припарковался справа от ворот и пешочком прошёлся ко входу. Как известно, кот из дома – мыши в пляс, так что в отсутствие Карпова можно было без помех поводить жалом, узнать о настроениях и даже, чем чёрт не шутит, подцепить последние сплетни Отдела. Тёплая погода этой цели всячески способствовала – народ выполз покурить на воздух, наслаждаясь весенним солнцем и не особо торопясь обратно к осточертевшим делам. Курящие и примкнувшие к ним делились на несколько групп, кучкуясь то ли по интересу, то ли по службам. Во всяком случае, офицеры ППС стояли отдельно, дамы в теле – бухгалтерия или канцелярия, а, может, дознаватели, щебетали между собой, а парни в штатском с характерным цепким взглядом оперов держались и вовсе особняком. На ходу доставая сигареты, Егор шагнул именно к последней группе. Ещё на подходе он заметил знакомое лицо. Русоволосый, среднего роста опер, похоже, тоже его узнал. Имени его Коваленко не помнил, но был уверен, что тот и раньше работал со Стасом. Если опер его знает, есть шанс хоть немного разговорить в нужную сторону. – Здорово, мужики, – Егор прикурил, выдохнул ноздрями дым. Навязываться в друзья тут категорически не следовало, требовалось лишь обозначить дружелюбие. Он хорошо умел встраиваться в разговор, продвигаясь вперёд по шажочку, мягко продавливая недоверие и настороженность. – Стас у себя? – Только уехал, – знакомый опер ответил сдержанно, но без враждебности к чужакам, значит, точно помнил, кто такой Егор. – Эх, – Коваленко показал лёгкую досаду, вполне искреннюю, – а надолго? Обедать или на дело? Стоит подождать-то? Опер пожал плечами, но рядом с ним стоящий темноволосый парень помоложе стрельнул глазами на гостя, на приятеля и, словно что-то прикинув, сверкнул белозубой улыбкой, поделился: – Думаю, пару часов не будет. – Откуда такая точность, Ткачик? – тут же поддел молодого локтем третий мужик, постарше. – Он тебе своё расписание докладывал или секретарём взял на полставки? – Тоже мне, бином Ньютона, – фыркнул Ткачик. – Ромыч, ты опер или где? Он всегда туда настолько уезжает. – Да куда туда-то? Ты по-человечески можешь… Ромыч было вспылил, и у Коваленко уже забрезжила надежда узнать подробности, но знакомый Егору опер кашлянул многозначительно, и свара сразу стихла. Только Ткачик, не перестав многозначительно лыбиться, попытался на пальцах показать непонятливому другу, куда и зачем именно усвистал их начальник. И только после второго, более строгого кашля, унялся со своей пантомимой. Егор даже пожалел, пальцы были красивыми и достаточно информативными. Но тут знакомый ему опер решил, видно, сжалиться над Коваленко, и уже словами сказал: – Стас по личному делу отъехал. Да, примерно на пару часов. Что-то передать? Егор максимально обаятельно улыбнулся с благодарностью и отказался от посредничества, сказав, что сам попозже Стасу перезвонит. Личные дела в рабочее время? Ну надо же, Карпов, ну надо же. Егор уже двинулся обратно к воротам, как заметил ещё одно знакомое лицо. Тот симпатяга оперок с третьего трупа маньяка, Саша Степнов, которому майор устроил перевод в «Пятницкий», прошёл мимо, не глядя по сторонам. От Егора, напротив, не ускользнули перемены, произошедшие с парнем. Теперь он выглядел совсем не таким озябшим и нахохлившимся, как при первой их встрече. Но вид у него был задумчивый, даже, пожалуй, озабоченный и невесёлый, хотя и такой же упрямый, как раньше. Возможно, свежая ссадина на лице имела к этому какое-то отношение. С точки зрения Егора, она его ничуть не портила, напротив, придавала задиристой физиономии дополнительный шарм, которого у парня и так было хоть отбавляй. Что ж ты, Стас, мотаешься к своей личной жизни, когда у тебя в Отделе торчит такой мальчик? Непорядок. Надо с этим что-то делать. Жаль, опера уже не видели хищную ухмылку Коваленко. В такие моменты Егор сам себе казался коброй, чей бросок стремителен и смертелен. Змей, натуральный змей.