Опер Haute Сouture

Он безнадёжен. Совсем. То есть абсолютно. Какой нормальный чел, стоя на пороге увольнения (с любимой, между прочим, работы!), полезет к начальнику с откровенно тупыми вопросами? Саша сам не знал, зачем спрашивал — увидел кровать на полкомнаты, и прорвало. Сперва опешил, подумал, что Стас завёл его сюда по ошибке. Потом... что не по ошибке. Подумал ещё, но понял только, что думать получается плохо — порнуху с вариациями, лезшую в голову, к здравым мыслям отнести нельзя было даже с большой натяжкой. Кабинет, если не заглядывать в неприметную комнату в торце, выглядел совершенно обычно, и, конечно же, глупо было предполагать, что Стас его выбрал нарочно. Более того, он вообще вряд ли задумывался о наличии здесь траходрома — скорее, просто толкнул ближайшую дверь. А то, что кого-то не в меру впечатлительного при виде койки расплющит и расколбасит... так это не Карпова проблемы. «Ну, блин, ты что, правда решил, что он позвал тебя вот за... этим? Он? Тебя? Нельзя тебе пить, Степнов. Тупишь по всем направлениям». От нелепости ситуации накрыло дурным весельем. Перегруженный траблами мозг требовал чего-то простого и однозначного, даже если простое и однозначное выглядело совершенно по-идиотски. Саша оценил габариты монстра под плюшевой розовой накидкой и пьяно хихикнул — не, ну а чё? Чем ещё заниматься в «Оргии»? Название как бы располагает... Не посвящать Стаса в свои фантазии ума хватило, но цирк всё равно вышел самый настоящий. Всё те же, блин, — на манеже. Десяток вопросов вертелся у Саши в голове, и ни один из них нельзя было задавать. Поэтому он задал наименее опасный, но по сути бестолковый и несвоевременный — последнее, о чём ему стоило сейчас беспокоиться, было название кабака. Саша сам понимал, что метёт пургу, но болтливый язык жил, сволочь, собственной жизнью. Что касается Карпова, то он от очередного Сашиного прогона натурально прифигел: затормозил посреди кабинета и, враз растеряв свой сарказм, застыл. Только глазами хлопал, как филин, — никак, похоже, понять не мог, откуда подобные долбоёбы берутся. Было так непривычно, просто дико видеть его ошарашенным, что Саша мгновенно протрезвел и пожелал себе повалиться сквозь землю. Желательно немедленно. И ведь заметно было, что на языке у Стаса исключительно междометия крутились, да и те, все подряд — нецензурные, но он — учись, студент! — всё же сумел сдержаться. Спросил только, насколько всё это важно, задал вопросы официантке, а вот заёбы степновские оставил без комментариев. Сам промолчал и Саше на всякий случай ужином рот заткнул: жуй типа и, христом богом прошу, — помалкивай. Саша не спорил (да и с чем было спорить — некоторым реально лучше жевать, чем говорить) и не стал упираться: сосредоточился на придвинутой Стасом тарелке и принялся за еду — жрать в самом деле хотелось зверски. Вернувшийся к прежней невозмутимости Стас продолжал молчать: с видимым удовольствием наворачивал мясо, пил водку в одно лицо и молчал. Может, хотел удовольствие растянуть, а, может, в натуре решал, что с сидящим напротив недоразумением делать. Саша косился из-под ресниц: Карпов поглядывал на него, переводил взгляд на стену, словно ответы на ней искал, и вновь возвращался к Саше. Лицо у него было серьёзное, задумчивое и какое-то, блядь... вдохновенное. Как у охотника, наблюдающего в прицел за живым до поры зверьком. Мечтал, наверное, как набьёт опилками, смастырит чучелко и поставит его на полку. Или на стену приладит где-нибудь в тайной комнате, где таких вот чучелок — пруд пруди. Коллекция трофеев подполковника Карпова: вход на выставку — рубль, выход... А выход не предусмотрен: посетители остаются в качестве экспонатов. Царившее в кабинете молчание всё больше напоминало дань памяти павшему, но собственные туманные перспективы Сашу уже волновали мало. Эта встреча с самого начала не сулила ничего хорошего, а нервотрёпка выжрала силы, оставив взамен пустоту. Пустота разрасталась и, преодолев какие-то неизвестные Саше пределы, превратилась в абсолютный безграничный похуизм. Сейчас он просто хотел... ждал, чтоб Стас с ним закончил побыстрее. Закончил и отпустил: хоть тушкой, хоть чучелком — пофиг. Карпов, понятно, его желаний не разделял и на время как будто вовсе забыл о Саше. У него, похоже, разболелась голова (про спонтанные карповские мигрени в Отделе не знал только нелюбопытный), он ссутулился, тяжело опёрся на стол и сжал переносицу, не замечая, что за ним наблюдают. Впрочем, спустя минуту Саша засомневался в диагнозе: Стас повёл плечами, как ни в чём не бывало потянулся за стопкой и вернул на лицо ставшую такой привычной бесстрастность. Ну чистый, бляха, сфинкс: захочешь угадать, о чём думает — остатки мозгов набекрень свернёшь. Саша угадывать не рвался, он всего лишь хотел уйти. Демонстративно стукнул вилкой по тарелке, привлекая к себе внимание. Ну и привлёк, конечно. «Спасибо» Стас проигнорировал, попытку расплатиться отверг, а на вопрос, мол, какого ж тебе рожна, отреагировал нестандартно. Вернее, очень даже стандартно, просто Саша был не готов. Подобное он видел не раз: ледяная, застрявшая в углу рта усмешка, тяжёлый давящий взгляд — таким подполковник Карпов становился при общении с коммерсами, с которых после сдирал три шкуры. Ну, или с теми, кого хотел проучить. Сашу неизменно восхищала его способность добиваться многого минимальными средствами, и он мечтал (напрасно, конечно), что когда-нибудь сам научится так. Это было непередаваемо, просто высший какой-то пилотаж — вроде бы ничего особенного, а ноги отнимались. Но одно дело — наблюдать со стороны, и совсем другое — стать объектом, оказаться в фокусе пристального карповского внимания. «Что хочу? Дай-ка подумать...» Стас свободно откинулся на диване, осмотрел кабинет и надолго задержал взгляд на распахнутой двери. И опять — ни слова, ни полслова. Играл в свою долбанную в молчанку и лениво, неспешно что-то прикидывая, разглядывал чёртову кровать. Вот так. Одной скупой, но выразительной мимикой, единственным, сука, поворотом головы нажимал на все болевые и безжалостно бил под дых. Ни на что ты не годен, Саша. К делу не приставишь, серьёзного ничего не поручишь. Даже в койку... а оно кому надо? Ничего не надо. Балласт. Не презрение, гораздо хуже — осознанное, спокойное равнодушие. Фразу «мне пофиг» пришлось проговорить про себя многократно. «Мне пофиг чужое мнение», «Мне пофиг — ведь я увольняюсь», «Мне пофиг, потому что... потому что должно быть пофиг». Толку от такого самовнушения было чуть, но ничего лучше Саша не мог придумать. Он как раз изобретал очередной довод, когда Карпов повернулся, окинул его хищным акульим взглядом... Не факт, что Саше не показалось, но сложилось впечатление, будто бы Стас... смутился? Нахмурился, из-за чего между бровей пролегла глубокая складка, взгляд ушёл в сторону, чтобы через пару мгновений вернуться, налиться густой темнотой. С другой стороны — кто сказал, что акулы в принципе умеют смущаться? Как бы там ни было, только Стас опять изменился: всем корпусом подался вперёд, через стол и превратился в подполковника Карпова «сейчас-ты-мне-выложишь-всё». — Ну, так что с рапортом, Степнов? Готов с начальником поделиться? — Чем? — оторопел Саша. Глаза напротив гипнотизировали, отключая соображение напрочь. — Причиной, — довольно резко ответил Стас. — Судя по попытке отшить меня в зале, ты надумал уволиться. Так? Чего?! Если бы Саша мог, он бы рассмеялся. Надумал? Он надумал?! Вот, значит, как это теперь называется. — Я жду, — поторопил его Карпов. — Односложный ответ! Ну да, точняк! Чё тянуть? К чему тратить время на Степнова? Глухая тошнотворная злоба скрутила внутренности узлом и вырвалась наружу грубым, даже презрительным: — Да! Доволен?! Довольства что-то не наблюдалось. Верхняя губа Карпова дрогнула и поднялась, обнажая оскал — ещё секунда, и зарычит. На его лицо стало страшно смотреть, но и отвести взгляд, казалось, невозможно: яростно раздувались ноздри, кривился рот, а зрачки превратились в точки, сделав посветлевшие глаза угрожающими. Едва ли его расстроил ответ. Скорее, взбесил борзый тон, вызов, прозвучавший в коротком «да». Ещё бы! Какой-то молокосос... «Не буди лихо...» — пришло на ум осторожное, но додумывать Саша не стал. Пойти сейчас на попятную значило растерять последние крохи самоуважения и окончательно упасть в глазах Стаса. Нет, блядь. Пусть лучше пристрелит. Саша ощерился. Несколько ударов сердца, в тишине, нарушаемой лишь дыханием, они схлестнулись свирепыми взглядами. А потом Стас отступил. Просто взял и отступил: убрал со стола руки и отодвинулся, перестав нависать над Сашей. Не было в этом ни капли рисовки — естественный шаг человека, осознающего свою силу. Уверенного в себе. Не бравировал, не притворялся — уступал добровольно тому, кто проигрывал изначально. Очередной урок. Без слов. Всё наглядно. Щекам стало жарко почти мгновенно. Саша отвёл глаза и поник, опустив голову. Стас прав. Прав опять. Куда ты, придурок, лезешь? Нет ничего хуже, чем рычать, не имея возможности загрызть. Времени на сожаления Карпов ему не оставил. — И чем же, позволь узнать, мы тебе не угодили? Вопрос он вновь сформулировал так, будто увольнение — Сашина прихоть. Странным показалось ещё и неопределённое «мы», но сейчас было не до нюансов. Невольно перенимая холодноватый карповский тон, Саша ответил: — А что, надо было подождать, пока ты попросишь меня на выход? Уж лучше я сам. — Попрошу? Будь Саша в чуточку ином состоянии, подними он голову, он непременно заметил бы, насколько Стас удивлён. Но голос Карпова звучал спокойно и сухо, а голову Саша не поднимал. — Ну да, прости, не подумал, — невесело хмыкнул он. — «Попросишь» — это не про тебя. — А что про меня? Издевается? — Слушай, Стас, — Саша собрал все силы, чтобы прямо взглянуть на Стаса, — я понимаю расклад. Я самоуверенный идиот и всё такое... Не надо мне было в одиночку соваться на Вишнёвую... Чёрт, да мне вообще не стоило туда соваться! Только хуже сделал. — Ты... — Стас смотрел на него с подозрением, словно не верил ни единому слову. Повторил глухо: — Ты... Так дело в комплексе? — Дело во мне. Я облажался и ты, конечно, можешь... — Отставить! — неожиданно рявкнул Стас, и Саша невольно вздрогнул. — Отвечай быстро: ты с кем-нибудь ссорился? — Что? — В Отделе ты с кем-нибудь ссорился? Конфликты, кроме Антошина, с кем-то были? Не вздумай сейчас мне врать. — Нет, — Саша настолько удивился, что пропустил оговорку про Антошина. — Я ни с кем... Почему... — Пономаренко? — С Юрой?.. При чём тут Юра? Чего мне с ним... Стас шумно выдохнул и обмяк, словно вместе с выдохом вытолкнул из себя что-то. Что-то, что мешало ему, давило и жгло, а теперь вдруг ушло и больше уже не вернётся. Он поднял руку, медленно, заторможено как-то провёл по лицу ладонью и, сжав подбородок, замер. Выражение его лица, оно было... ну, понятным. Так бывает, когда облегчение и ёбвашумать сливаются в одно целое, и ты никак не можешь решить, психовать или ржать в голосину. Стас явно склонялся ко второму варианту и держался лишь благодаря силе воли. Вопросы его были странными, если не сказать больше, реакция — неожиданная, но так ли это важно на самом деле? «Может, тут в водку какую-то дрянь добавляют? Ты тоже вон нехило отжёг». — Я хочу остаться, — внезапно выпалил Саша. Зачем? А хрен знает. Показалось, что момент подходящий. Приподнятые брови Карпова сообщили, что Саша услышан, но не понят. — Я. Хочу. Остаться, — тщательно арткулируя, повторил Саша и гораздо тише добавил: — Не хочу уходить. И сама заява, больше похожая на жалобу, и взгляд, и нервный тон — всё это выглядело как полный отстой. Да, именно отстой, по-другому и не скажешь. Но как ему, сука, объяснить?! Саше хотелось, чтобы Стас понял, что он всё понял, а если чего-то не понял, то всё равно... Бля. — Степнов... — Стас сел посвободнее, сложил в замок руки и, прокатив желваки по скулам, продолжил: — У меня был чертовски тяжёлый день. Я не в настроении разгадывать шарады. Так что давай-ка ты не будешь испытывать моё терпение и просто скажешь, что с тобой, на хрен, происходит? Под его серьёзным внимательным взглядом отчего-то внезапно стало легче, затеплилась смутная надежда. Стас не спешил рубить с плеча, готов был слушать — в самом деле, казалось, хотел разобраться. Что ж, самое время объясниться. — Стас, я понимаю... понимаю, что создаю проблемы. С комплексом этим и вообще... Проку от меня никакого, а тебе точно не нужен лишний геморрой, но я не хотел... — Саша глотнул воздуху и заговорил быстрее: — Я должен был сразу тебя послушать и не лезть в эту баню сам, но я, правда, думал, что справлюсь, а потом... Не смотри так, я знаю, что раздражаю... Чёрт, Стас, я не хочу уходить! — Ты не хочешь уходить, — отчётливо повторил Стас. Пару секунд помолчал, потом криво усмехнулся, и в углу его рта прорезалась горькая морщина. — А я, упырь этакий, хочу тебя из Отдела «попросить». Я правильно понял? Мрачная колкость покоробила. — Стас, ну зачем ты так? Я ведь не это имел в виду. Ты не... — Я не? — изобразил удивление Карпов. — А как ещё тебя понимать? С чего ты взял, что я собираюсь тебя уволить? — Но... — растерялся Саша. — Но я же тебе... — ...соврал, — закончил за него Стас и предупреждающе рыкнул, пресекая попытку опустить голову: — В глаза смотреть! Саша дисциплинировано замер. — Ты соврал, — веско повторил Карпов. — А я, опасный психопат, за такое, конечно, сдираю шкуру, не дожидаясь полнолуния. Но тут проблема. Кровь младенцев не пью. Не гурман. Саша вспыхнул: — Ты надо мной издеваешься? — Посмотри на меня и скажи — издеваюсь или нет? — Не могу. Я вообще тебя не понимаю. И смотреть на тебя без толку... — Ну, в этом мы, пожалуй что, сходимся, — неясно хмыкнув, ответил Стас. — Я тоже, мягко говоря, теряюсь, пытаясь разглядеть причинно-следственные связи между тем, что ты делаешь и тем, что хочешь делать. Уходить ты не хочешь, но поступаешь так, что у меня появляется повод тебя уволить. Ввязываешься в драку с Антошиным и сам же его покрываешь. Объективно — тебе незачем его выгораживать, тем ни менее, ты молчишь. Из этого вытекает закономерный вопрос: ты мазохист? Ощущение от его взгляда было такое, будто кожу с лица счищали мелкой наждачкой, и Саша вдруг ясно понял, чего от него ждёт Стас. Не ответа, нет. Капитуляции. «Невыносима недосказанность, да, Стас? Недостаточно самому докопаться, ещё и чистосердечное тебе подавай? Чтобы фамилию вслух озвучил, выложил то, о чём утром смолчал? Не та путанная ахинея, которую я тут нёс, а такое — по полной, наизнанку чтобы... Это твоя цена за то, чтобы остаться? Сдать Антошина? Настучать? Но, знаешь... я не готов. Пусть я дурак, а Антошин — конченный чел, но... Нет». — Понятно, — сказал Стас, задумчиво оглядев его сжатый рот и упрямо выпяченный подбородок. — Молодогвардеец на допросе в гестапо. Жаль. Всё могло быть проще на самом деле. — Проще? — кто такой молодогвардеец, Саша решил погуглить самостоятельно. Потом как-нибудь. Если его что и раздражало в Стасе, так собственно вот эта его манера вечно выражаться загадками. — Что именно? — Всё. Всё было бы проще, если бы не твоя баранья упёртость и тяга к неуместному геройству. Может, поделишься, откуда в твоей голове столько заскорузлых дурацких представлений о том, что есть «хорошо», а что — «плохо»? — Может, они и дурацкие, — обидевшись, огрызнулся Саша, — но они у меня, во всяком случае, есть. — Камень в мой огород? Справедливо. Быть причисленным к лику святых мне не светит. Но у тебя не полная картина. Я, чтоб ты знал, не только аморальный и беспринципный, но ещё и очень предусмотрительный. Не выгодно мне избавляться от ценного сотрудника... Чего ты на меня вытаращился? С заданием ты справился — точка поставлена на рабочие рельсы, спорные вопросы улажены. Тобой улажены. Так что можешь спать спокойно, увольнять я тебя не собираюсь. Не в моих интересах. Его не выдали глаза, не подвёл голос — характерно едкий от сарказма, но усмешка... Вытянутая краем рта усмешка, поразительно похожая на судорогу... «Степнов, ты мудак, — справедливо решил про себя Саша. — Кому ты тут предъявляешь? Стасу?! Стасу, который нянчится с тобой, идиотом, вместо того, чтобы просто послать тебя на хрен? Стасу, который вкалывает, как проклятый, подставляется ежедневно, чтобы обеспечить своим операм (и тебе, тебе в том числе, мудила!) достойные условия работы? Стасу, который, не раздумывая, полез за тебя под пули?! Это его ты попрекаешь отсутствием принципов? Ты, воин света сраный!» — Стас, прости! — выпалил Саша. — Я опять не соображаю, что несу, и мне жаль... Стас прервал его, выставив руку: — Так, Степнов, покаяние давай-ка оставь для исповедальни, я не самые лучшие уши для этого. Скажи лучше вот что... Пить будешь? *** За разрушенный момент Саша был Стасу благодарен. Не останови его Карпов, неизвестно, как далеко бы он зашёл в буйном порыве сожаления. Запросто мог наболтать лишнего, а там, глядишь, и в чувствах бы признался. С него бы сталось. «Эмоционально нестабильный» когда-то отзывались о Саше учителя, и именно так он себя и чувствовал: сорвавшейся со склона лавиной, способной натворить много бед. Непоправимого, к счастью, не случилось. Стас раньше него распознал симптомы, мастерски поменял тему и успешно предотвратил. И слава богу, на самом деле, — вряд ли его бы порадовали сенсационные степновские откровения. — Пить будешь? Саша захлопнул рот и кивнул. Стас достал телефон, отдал распоряжения, и уже через пару минут в кабинете появилась официантка — та самая, что накрывала для них на стол. Снимая с подноса графин и меняя тарелки, девушка косилась на Стаса, а на Сашу взглянула с сочувствием и, подбадривая, улыбнулась — не робей, воробей, хвост держи пистолетом! Саша улыбнулся в ответ — ага, мол, спасибо. Постараюсь. Карпов, склонив голову к плечу, молча наблюдал за пантомимой, а когда за девчонкой закрылась дверь, перенёс полный скепсиса взгляд на Сашу. — Что? — тотчас напрягся Саша. Стас небрежно пожал плечами, вот только впечатление было такое, будто руки у него просто чешутся от желания отвесить подзатыльник. — Выпьем? — Выпьем, — согласился Саша, который не мог взять в толк, чем опять раздосадовал Стаса. Он хотел было спросить, но почти сразу передумал. Да ну, нафиг. Не хочет он ничего знать, не будет ни о чём спрашивать, и вообще предпочёл бы, чтобы его не потрошили взглядом, словно предназначенную к столу рыбу. Хватит. Он просто выпьет.