Опер Haute Сouture

Будильник звенел где-то рядом. Настойчиво и непрерывно. Саша вытащил руку из-под мокрой от пота подушки, зашарил над головой. Мобильник нашёлся в куртке, во внутреннем кармане, усилия, которые пришлось приложить, чтобы его достать, окончательно развеяли сон. Саша выцарапал телефон, наощупь нажал на кнопку. Звон оборвался. Попытка перевернуться на спину обернулась катастрофой — затылок прошило болью. Уй, бля-я-ядь! Потихоньку выдыхая сквозь зубы, Саша переждал приступ и осторожно приоткрыл один глаз. «Где я?» От вида знакомого бардака слегка полегчало. Родная квартира. Уже хорошо. Дальше посыпалось, как горох: «Что вчера было? Как умудрился так нажраться? Как оказался дома?» Ответов не было — воспоминания отсутствовали напрочь. То есть он помнил, как всё начиналось: как наливали, пили, стебались, напропалую подкалывая друг друга. Помнил, как ушёл к себе Стас, и даже свой внутренний раздрай. А потом всё. Как отрезало. Саша приподнял голову и осмотрелся. Расшнурованные, валяющиеся возле дивана кроссовки и расстёгнутая рубашка добавились к череде непоняток. «Кто мне помог? Ведь кто-то же помогал? Сам бы я точно не справился. Чёрт, нифига не помню». Глаза под веками жгло. Хотелось пить и выключить солнце. «Надо позвонить Ткачику, — пришло в гудящую голову. — А потом рысью в душ — воняет как от бомжа». Паша ответил сразу, будто давно ждал звонка, держа телефон под рукой. — Ты где? — спросил он вместо приветствия. — Дома, — Саша вдохнул и поморщился: пот, перегар... фу, блядь. — У себя? — Ну... — Саша ещё раз огляделся, желая убедиться, что собственные глаза ему не врут, и потому замедлил с ответом, — ...да. — Ты один? — в Пашином голосе сквозь напряжение пробивалось жгучее любопытство. — Один, — вопросы были какие-то мутные, но вникнуть, в чём именно заключается странность у Саши не получалось: опция «соображай быстро — делай выводы правильно» была ему пока недоступна. — Паш... а что вчера было, м? — А ты что... — кашлянул Ткачёв, — совсем ничего не помнишь? — Помню, — дурацкая викторина уже начинала подбешивать. — Но не всё. Что я... Как вы меня до дома-то допёрли? В трубке воцарилось молчание. — Это не мы, — наконец сказал Паша. — Это Карпов. — Что-о?! — Саша вскочил так резко, что в голове прогремел салют, и вместо вопроса вышел вопль. — Стас?! — Ага, — подтвердил Паша и добавил обеспокоенно: — Сань, ты там вообще как? — Нормально... — выдавил Саша, борясь с головокружением и подступающей тошнотой. — Я... нормально. Рассказывай. Через пару минут он отшвырнул телефон и без сил упал на подушку. Стас... Он вчера попёрся на разборки к Стасу, и страшно даже представить, чего он там наболтал. А Карпов его после этого ещё и домой повёз... ой, мама... «Значит, это Стас меня... кроссовки, рубашку...» Саша зажмурился и задышал глубоко, пытаясь справиться с паникой. Ствол? Нет, табельное он вчера сдал перед банкетом. Яда в доме тоже, к сожалению, нет. Оставалось вспомнить, есть ли в хозяйстве верёвка, и идти проверять на крепость держатель для душа в ванной. Стас... Ё-моё, Стас! Всё. Приплыли. *** — Степнов, что у тебя по разбою в гаражах? Саша поднялся. — Потерпевший Алдонин позавчера пришёл в себя и дал описание нападавших. Он плохо их запомнил, но у одного успел рассмотреть приметную татуировку на запястье: скорпион жалом вверх, а ниже год наколот — две тысячи третий. Иваныч... то есть товарищ майор, — кивнув на Савицкого, быстро поправился Саша, — подсказал, что такие татухи били себе участники боевых действий на Кавказе. Я съездил в райвоенкомат, сделал выборку тех, кто призывался в Чечню в тот период. Таких нашлось семь человек. Теперь надо сделать запрос в миграционную службу, взять фотографии и показать потерпевшему. Может, кого-то опознает. — В паспортный сам поезжай, по запросу неделю будешь ждать, а время уходит. По угнанной машине есть подвижки? — Пока никаких, товарищ подполковник. В угон заявлена, но в камеры ГИББД эта «Ауди» пока не попадала. Видно, припрятали до поры. Страхуются, пережидают. — А частные камеры? Там же возле выезда из кооператива супермаркет. — Я проверил. Камера, что на дорогу выходит, у них уже месяц, как не работает. Жмотятся заменить. На остальных — ничего. Но я дал наколку своему человечку: если уроды надумают тачку кому-то из местных «жестянщиков» сдать, он маякнёт. — Понятно, — Карпов пристукнул по столу ручкой. — После планёрки занесёшь мне дело — сам посмотрю. Садись. Саша коротко, по-строевому кивнул, сел, и, только опустившись на стул, почувствовал, как ноют шея и плечи, и понял, как сильно был напряжён. Никому, впрочем, не было до него дела. Помятые, вялые с похмелья коллеги чихать хотели на чужую нервозность, а Карпов... Ну, Карпов — это Карпов: понять, что он задумал, по его лицу не представлялось возможным. Саша и не пытался. В конце концов, в каком бы ключе не высказался Стас, как бы не оценил вчерашний эстрадный номер — он в своём праве. Саше придётся это принять. И он примет. Его не беспокоила перспектива нагоняя, не волновали возможные насмешки. В этом не было ничего нового: скилл «сделай глупость — выиграй головомойку» Степнов успел прокачать ещё в «Мневниках». Всерьёз, признаться, он боялся того, что... ничего не случится. Что Стас промолчит, не посчитает нужным возвращаться к вчерашнему и даст тем самым понять, как мало для него значат любые Сашины выходки. Насколько они нелепы. Насколько нелеп сам Саша. Такой вариант нельзя было сбрасывать со счетов. Более того, судя по сухому, безличному тону Карпова, он был как никогда вероятен. Пугал своей вероятностью. «Ничё так у тебя страхи, — усмехнулся своим мыслям Саша. — Раньше при подобном раскладе вздохнул бы от облегчения, а теперь сам готов приползти и подставить Карпову шею. Всё, что угодно, только бы не игнор? Всё за каплю внимания? Чёрт, как же это убого». * * * Убеждённость, что хуже уже быть не может, продержалась до того момента, как Саша открыл свой сейф. Папки с делом не было. Саша хорошо помнил, что положил её сверху, но не поленился и перелопатил всю стопку. Потом пересмотрел стоящие на полке, и те, что лежали на столе. Папки не было. Саша упал на стул и замер, чувствуя, как бежит по шее противная щекотная капля пота. — Саш, что случилось? — обратил на него внимание Рома. — Ты чего такой бледный? Саша повернул к нему голову. — Иваныч, ты у меня дело по разбою гаражному не брал? Удивлённое «нет» Савицкого лишило его надежды. — А что... — Найти не могу. — Что значит, не можешь? — Рома оставил свои дела и подошёл к Саше. — Ты в сейфе смотрел? — Смотрел. Туда я его и убирал. А теперь его нет. — Погоди... — рука Савицкого зависла в воздухе, так и не коснувшись лежащих на столе папок. — Ты что, хочешь сказать, что дело пропало из сейфа? Саша посмотрел в нахмуренное лицо и сглотнул застрявший в горле комок. — А... да. — Открывай сейф. — Так, — сказал Рома, после того как они в четыре руки по-новой перебрали все папки. — Ты точно помнишь, что положил его в сейф? Когда ты его в последний раз видел? — Вчера. Я утром справку из военкомата подшил и положил папку сверху. Точно. — Тогда, — собираясь с мыслями, Рома потёр подбородок, — выходит, что его кто-то взял, другого объяснения я не вижу. Кто-то, у кого вчера оказался твой ключ... И кто же это мог быть, а Санёк? — Ну... я думал — ты. Или Паша. В арсенале майора Савицкого были разные взгляды. Адресованный Саше имел гриф «как солдат на вошь». — Нет у меня привычки по чужим сейфам шарить. У Пашки, насколько я знаю, тоже. Да и зачем ему? Своих, что ли, дел не хватает? — Но больше никто... — начал Саша и осёкся. — Вот-вот, — покрутил рукой Рома, подбадривая. — Давай, развивай мысль. Думаешь, он просто так у тебя именно это дело потребовал? — Но... он не мог! — Ошибаешься. ОН может всё. — Но зачем?! Рома вздохнул. Саша узнал этот вздох. Все увещевания и нотации Савицкого начинались именно так. — Да затем, что слова до тебя не доходят. Сколько раз я говорил, что ключ от сейфа всегда должен быть при тебе? Сколько предупреждал... Отповедь грозила затянуться, но вернувшийся с перекура Ткачёв прервал педагогическую поэму на взлёте. — Э, что за шум, а драки нет? По какому поводу митинг? — Вот, полюбуйся, Ткач, — сказал Рома, сходу меняя менторский тон на прокурорский. — Наш красавец умудрился папку с делом профукать. — Как это? — А вот так! Лежала себе папочка в сейфе. Лежала, лежала, а вчера вдруг исчезла. Сечёшь, в чём засада? Паша сёк. — Дело по разбою? — предположил он и, получив утвердительный кивок, сделал вывод: — Карпов. Больше некому. — И что теперь будет? — выдавил Саша. — «Строгач»? — Это если сильно повезёт, — кисло скривился Савицкий. — За такое вообще-то увольняют. Паша покачал головой: — Умеешь ты, Ромыч, утешить. — Хуле утешить?! — взорвался Рома. — Вы что, не понимаете? Представьте, что дело действительно пропало. Это же чэ пэ! Внеочередная проверка и нахлобучка всему Отделу обеспечены! Да любой начальник за такую подставу насадит на всем известный орган и провернёт, не спиливая мушки. И будет прав, потому как нехуй! — Короче, мне пиздец, — окончательно скиснув, констатировал Саша: — Кранты. — Да погоди... — начал Паша, но его перебил Савицкий. — Я с тобой пойду, — заявил он с мрачной решимостью. Паша и Саша уставились на него в недоумении. — Я за тебя отвечаю. Недосмотрел — значит, моя вина. — Да нихера! — Саша вскочил со стула. — Какого... Я тебе что, дитё?! Я сам пойду! Лицо Савицкого пошло некрасивыми пятнами. — А давай, ты не будешь геройствовать! — А давай, ты не будешь лезть в адвокаты! — А давайте, вы оба заткнётесь, — встал между ними Паша, — и послушаете меня. Чего орёте, горячие финские парни? Хотите, чтобы Карпов в гости нагрянул? Аргумент подействовал: спорщики разошлись, каждый на своё место, и продолжили испепелять друг друга взглядами из-за редутов столов. Паша остался на линии разграничения. — Папку забрал Карпов, — с нажимом повторил он, — это очевидно. Значит, никакого увольнения не будет. Будет разбор полётов и выдача наград. Насчёт последнего, кстати, я не уверен. Ты в натуре не помнишь, — обратился он к Саше, — как вы вчера... Ничего-ничего? Совсем? Саша зыркнул на него неприязненно: — Да я вообще не понимаю, нафига я к нему попёрся. Почему вы меня не тормознули? Услышав вопрос, Савицкий продемонстрировал мастерство закатывания глаз, а Ткачёв воззрился на Сашу в весёлом изумлении. — Тормознуть? Радость моя, мы и рот открыть не успели! Ты же как гоночный болид стартанул — с места и сразу до ста. У нас просто не было шанса. Господи, да кто бы сомневался. Саша запустил пальцы в волосы и издал звук подозрительно похожий на всхлип. Что-то подсказывало ему, что уж он-то свой шанс не упустил. Озвездюлился по полной программе. А теперь ещё эта чёртова папка... «Внимания тебе недоставало? Вот и получишь. Столько, что хрен унесёшь». Проницательный Ткачёв с лёгкостью прочитал его мысли. — Санчо, харе страдать. Не съест тебя Стас. Вчера же не съел, — Паша склонил голову к одному плечу, затем к другому, рассматривая Сашу с разных ракурсов, и отметил тоном полным сожаления: — Даже не надкусил. Ехидная шуточка, как не странно, приободрила. — Мне бы твой оптимизм, — фыркнул Саша. И всё-таки улыбнулся — да что он в самом-то деле? Раскис как баба. Савицкий на этот раз ограничился вздохом, что несомненно далось ему с огромным трудом. А Паша в ответ просиял: — А то! Оптимизм — наше всё! Карпов, как известно, личное и служебное не смешивает, так что выхватишь только за папку. Но... — он прищурился, собрав в уголках глаз лукавые морщинки, — тебе ведь не привыкать? Давай, Александр, банзай! Вперёд, на мины. * * * — Принёс? — Нет. Саша стоял у стола, кончиками пальцев касаясь столешницы, расправив плечи и приподняв подбородок, как обычно во время доклада. Голос звучал отрывисто, но ровно. Карпов отвлёкся от блокнота, в котором что-то писал. — Почему? — Потому что у меня его нет. Ты лучше меня это знаешь. — Вот как? — Стас захлопнул блокнот и кивнул Саше на стул — «присядь». — А что знаешь ты? — Я знаю, что виноват, — Саша сел. — Недосмотрел за ключами — моя ошибка. Объяснительную писать? — Ошибка? — Карпов покопался в ящике, выложил на стол брошюру в мягком переплёте и постучал пальцем по обтрёпанному краю. — Скажи мне, Степнов, тебе вот эта книжечка знакома? — Знакома, — вздохнул Саша, узнав в брошюре дисциплинарный устав. — Это проверка такая, да? Как Глеб Жеглов: «Ты вот этот вот плакатик внимательно изучал?» Он развернулся всем телом и отбарабанил, глядя Стасу в глаза: — Грубым нарушением служебной дисциплины сотрудником органов внутренних дел является совершение виновного действия или бездействия, повлекшего за собой разглашение сведений служебного характера или утрату документов, создание помех в работе или приостановление деятельности федерального органа исполнительной власти в сфере внутренних дел, его территориального органа, подразделения, либо причинение иного существенного вреда. — Ух ты, — ухмыльнулся Стас. — Готовился, что ли, Шарапов? — В школе оперов на экзамене билет был. До сих пор помню. — Прекрасно. Тогда, раз ты в теме, может, скажешь, что там насчёт взысканий? — Строгий выговор, предупреждение о неполном служебном соответствии, перевод на нижестоящую должность, увольнение со службы, — перечислил Саша без запинки. Руки он положил на стол. «Не дрожат, — отметил про себя Стас. — А взгляд напряжённый, выжидающий — совсем не то, что вчера. И натянутый как струна. Ну это как раз понятно — на Страшный суд явился. Понять бы теперь, чего больше боится. Выговора? Или из вчерашнего что-то вспомнил? Добрые люди уже наверняка просветили, как всегда от души приукрасив действительность: — Ну ты, Санёк, вчера да-а-ал! Чтобы Карпов кого-то из отдела на руках, как невесту, выносил?! Да-а, брателло... Гадом буду, не забуду!» * * * В том, что Олег не удержал язык за зубами, Стас убедился прямо с утра: поймал по пути к кабинету несколько липких от любопытства взглядов, внутренне подобрался, поискал в себе злость и... не нашёл. Дело, конечно, было не в Олеге: ни при каких обстоятельствах Карпов не опустился бы до мести дежурному. Прессовать болтуна, чей пост сродни скамейке у подъезда, а пересуды — единственный способ хоть как-то скрасить монотонность суточных бдений — всё равно что наказывать ветер, швырнувший в лицо пригоршню песка. Глупо и бесполезно. Непонятной ему показалась собственная эмоциональная глухота. Никогда не относивший себя к натурам чувствительным, приученный к нелестным характеристикам и приучивший окружающих к своему сияющему комплексу полноценности Стас, однако, не мог сказать, что пресловутое «общественное мнение» совершенно его не волнует. Заработанная репутация не давала шанса заподозрить его в уязвимости, но избавиться от досады на то, что его имя полощут по поводу и без оного, не удавалось, хоть тресни. Повод они со Степновым накануне предоставили шикарный. Усаживаясь за руль, Стас не сомневался, что сплетня уже вовсю гуляет по Отделу, готовился давить в себе раздражение, но, прибыв на службу, оказавшись, так сказать, в эпицентре, неожиданно понял, что роль «героя дня» его не напрягает. Что вопреки обыкновению, как-то ему... никак. Ответить себе на вопрос «в чём причина?» оказалось проще простого. Сияющий взгляд. Пьяное, но абсолютно искреннее: — Классный... зашибенный. Не все готовы в этом признаться, но все мы хотим одобрения. Так уж устроены люди: даже самодостаточному одиночке, живущему наперекор и вопреки, нужно хоть изредка слышать: «Ты прав». «Ты прав», — и можно двигаться дальше, забив на хор злопыхателей. Что тебе до них, если есть тот, кто скажет: — Ведь ты не такой. Такой тоже, но, нет. Ты добрый. «А больше тебе и не надо, да, Стасик? Один раз по шерсти погладили, и поплыл. Купился на пьяную лесть. Самому не смешно?» Что-то в нём изменилось, он чувствовал. Чувствовал вечером, когда вернулся домой и вместо того, чтобы вызвать проститутку, как собирался, протупил допоздна в телевизор, так и не вникнув, что смотрит. Когда ворочался без сна, сопротивляясь каждой мысли, брился утром (особенно тщательно) и когда опомнился возле зеркала с кителем на «плечиках» в руках. «Да ты никак на свидание собрался?» Стас вгляделся в своё отражение и тяжело осел на стоящую у зеркала тумбочку. Вот что он делает? Решил ведь — ничего не будет, а сам... Совсем рехнулся. * * * — Строгий выговор, предупреждение о неполном служебном соответствии, перевод на нижестоящую должность, увольнение со службы. Стас откинулся в кресле. — Как предлагаешь поступить? Если Степнов и удивился вопросу, то виду не подал. Сосредоточился на сцепленных в замок руках, ответил спокойно: — Не знаю... Как хочешь. Как решишь, так и будет. Как хочешь... Знал бы ты... Несмотря на расхожее мнение, что Карпову только дай попрессовать подчинённых, реальность выглядела несколько иначе. Стас признавал необходимость «практики кнута», однако видел в ней функцию скорее воспитательную, чем карательную. В целом процесс воспитания был спартанским, различались только подходы: понятливым, чтобы осознать, хватало пары фраз и фирменного карповского взгляда, альтернативно одарённые же срывали джекпот и огребали на полную катушку. В чём Карпова нельзя было упрекнуть, так это в банальности. Слепо следовать инструкциям, штампуя выговоры в личные дела, ломая людям карьеры — такую тактику Стас откровенно презирал, считая уделом бездарей и дилетантов. Не хватает ума разрулить ситуацию без потерь? Собирай манатки и вали сторожить стоянку. В начальниках тебе делать нечего. Уроки подполковника носили индивидуальный характер, не повторялись и, как в рекламе, гарантировали «неизменно превосходный результат». Но сегодня воображение буксовало — Карпов не мог придумать, как поступить со Степновым. По всем гласным и негласным правилам мальчишку следовало наказать: утрата дела (пусть условная, но всё же) — серьёзнейший проступок. Однако чем дольше Стас размышлял над задачей, тем меньше она ему нравилась. Все приходящие в голову варианты казались либо слишком мягкими, либо чрезмерно суровыми и притянутыми за уши, не имеющими ничего общего с его обычным холодным прагматизмом. «Отвлекись, — приказывал он себе, рассматривая плотно сжатые губы сидящего через стол Степнова. — Забудь вчерашнее. То, что он говорил, то, что чувствуешь сам — сейчас не важно. Отбрось эмоции, взгляни на ситуацию беспристрастно». Беспристрастно, ага. Особенно, если речь идёт о том, чтобы пялиться на его рот, больше всего желая... Так, стоп! На этом остановимся. Просто прекратим. Стас отвернулся к сейфу, погремел ключами, и на стол перед Сашей легла злополучная папка. Кадык Степнова дёрнулся. Он расцепил руки, осторожно погладил обложку. Потом поднял голову. Выражение его лица... «Оглашай приговор, не тяни. Я готов». Да какого чёрта! — Забирай, — сухо бросил Стас. Саша нахмурился. Он пытался разобраться — это было заметно. Настороженная недоверчивость постепенно сменилась пониманием. — Не пьёшь кровь младенцев, да? Надо же, запомнил. — Не пью. Но мозгами пошевелить рекомендую. При уровне ответственности, который ты демонстрируешь, пропажа документов — наименьшая из твоих проблем. Соображаешь, к чему веду? — Стас поднял бровь. — Нет? Тогда представь ситуацию... Ты только представь: привёл ты к себе в кабинет «клиента»... — Я с задержанными в кабинете не разговариваю, — попытался возразить Саша. — Я в допросной... — Со свидетелями ты тоже в допросной беседуешь? Не перебивай, слушай сюда. У тебя в кабинете свидетель — приятель твоего подозреваемого. Или родственник — какой-нибудь, к примеру, дядя Вася. Начинаешь ему вопросы задавать: с кем дружит племянник, где бывает, чем дышит и тэ дэ. Чел отвечает — всё в рамках, ничего экстраординарного. Ты слушаешь, записываешь и вдруг понимаешь, что тебе срочно нужно выйти — отлить, скажем. Не будешь же ты добропорядочного гражданина дядю Васю ради пары минут из кабинета выгонять? Так? Теперь представь: идёшь ты в сортир, а когда возвращаешься, в лицо тебе смотрит дуло твоего же пистолета. Ты ведь табельный в сейфе во время рабочего дня держишь? Не отвечай — знаю, что держишь. А ключ ты, как всегда, оставил в куртке — ну кто ж полезет в твой карман, да? Так вот — дядя Вася полезет, будь уверен. Потому что это для тебя задержанный — преступник, а для него — родная кровинушка, которую ты, мусор, засадить пытаешься. По его логике ты не прав, и теперь, когда у него ствол, он намерен тебе это доказать. Что, скажешь — фантастика? Ан, нет — бывали прецеденты. Пуля — дура, юноша, она не выбирает. И дело, между прочим, нехитрое. Щёлк! Открыл сейф. Раз! Прицелился. Бах! На полу труп. Дзынь! Алё, из похоронной конторы беспокоят. Гранит или мрамор? Что им передать, Степнов? — Да... — ошеломление и растерянность Степнова были такими неподдельными, что Стасу мгновенно захотелось самому себе врезать — перегнул, идиот. — Да. Ты прав. Об этом я не подумал... — Подумай, — Стас распрямился в кресле, показательно накрыл ладонью устав. — Правила, Саша, они не просто так написаны. «Praemonitus, praemunitus» — слышал такое выражение? Саша кивнул: — «Предупреждён, значит вооружён». Да. Я понял. Я понял, Стас. — Хорошо. Дело твоё, — Карпов указал глазами на папку, — я посмотрел. Ровно там всё. А по поводу угнанной «Ауди»... — он достал из блокнота и протянул Степнову сложенный листок. — Держи. Здесь адреса мастерских, где раньше занимались разбором тачек. Сервисы левые, в делах оперучёта не засвеченные. Наверняка какие-то уже не работают, но проверить не помешает. Саша развернул записку и с жадностью вгляделся в убористые строчки. — Из личных запасов? — Ага, винный погребок Стаса Карпова. Пошарь там, только аккуратно. И не вздумай напрямую с вопросами лезть. Там народ тёртый, сразу спалишься. — Да-да, понял. Я аккуратно. Спасибо, Стас! Глаза его горели охотничьим азартом. Он уже забыл о всех своих невзгодах и рвался в бой. Сыщик. — «Спасибом» не отделаешься, — осадил его Стас и поинтересовался без паузы: — Какой второй вопрос в билете был? — В каком билете? — не понял Саша. — На экзамене. В учебке. — А-а... Второй... «Подготовка документов к передаче на спецхранение». — Ты смотри, всё в масть, — Карпов даже не скрывал, что ситуация его забавляет. — И что, тоже хорошо всё помнишь? — Ну... — Саша посмотрел озадаченно, — да. Помню. — Отлично. Пора применить изученное на практике. Папки видишь? — Стас указал на сложенную на углу стола приличную стопку. Саша кивнул. — Это закрытые дела. Берёшь их, относишь к себе. Сверяешь комплектность с перечнем, вынимаешь скрепки и прочие железки, прошиваешь, ну и дальше всё, что по процедуре положено. Потом возвращаешь мне. Всё понял? Учить, надеюсь, не надо? — Не надо, — кисло ответил Саша. — Стас... может, я лучше по адресам, а? Энтузиазма в его голосе заметно поубавилось. «Ну ещё бы, — позлорадствовал Карпов, — это тебе не в бегалки-стрелялки рубиться. Никакого экшена, ага». — Я, Саша, лучше знаю, что лучше. Успеешь ещё по адресам. Сперва — папки. — Но у меня даже допуска нет, — попытался отмазаться «образец усидчивости». — Мне не положено... — Не борзей, — не дал ему соскочить Стас. — Бухим к начальнику тоже являться не положено, но что-то я не заметил, чтобы тебя это останавливало. Бери папки и дуй работать. Намёк на вчерашние события возымел эффект. Краска стыда поползла по лицу Степнова: поднялась по шее, оплеснула скулы, всеми оттенками багрового расцветила уши. Саша схватился за папки, как утопающий за спасательный круг — наложенная «епитимья» уже, должно быть, не казалась ему суровой. Забыв о возражениях, он сгрёб папки в кучу, прижал к груди и поплёлся на выход, но пороге притормозил и обернулся. — Стас... — было видно, что слова даются ему с большим трудом. — Я вчера не наговорил чего-нибудь... ну, ты знаешь... лишнего? — До хрена, — отрезал Стас, решив оставить подробности за кадром. — Вот я молодец, — упавшим голосом заключил Саша и вышел. После его ухода настроение стремительно пошло на убыль, уступая место острому ощущению дежавю. Разом вспомнились все те случаи, когда он также снисходительно относился к закидонам Антошина, смягчая наказания, а порой и вовсе делая вид, что ничего не происходит. «Знакомая дорожка, да, Карпов? Напомнить, куда она тебя привела?» В кармане зазвонил телефон. Высветившийся номер принадлежал Зотову. «Вот только тебя мне сейчас не хватает!» Стас нажал на кнопку, коротко рыкнул: «Я занят!» — и отключился. Не успел он убрать телефон, как в дверь постучали. Вежливо, но настойчиво. Да что за день такой сегодня!? Сговорились, что ли? Стас кинул мобильный в ящик, хлопнул дверцей. — Войдите! Дверь распахнулась. — Здравствуй, Стас.