Опер Haute Сouture

Удар Саша пропустил. Впечатанный в живот кулак перебил дыхание, но ни опомниться, ни вдохнуть Стас ему не дал — рванул за плечо и ткнул лицом в стену с такой силой, что не поверни Саша голову, нос оказался бы сломан. — Скучный, говоришь? — Стас навалился всем телом, распластывая Сашу по стене. — Ну, ничего. Сейчас развеселю. Живот и заломленная за спину рука пульсировали болью. — Стас, подожди. Послушай... Но хрен ему теперь, а не послушай — поздно. Одной рукой удерживая Сашу, другую Стас просунул ему на живот, справился с пуговицей и резким рывком содрал штаны до колен. Почувствовав, как в ягодицу впиваются пальцы, Саша задохнулся. Господи, во что он ввязался? Дурак, какой же дурак! Зачем он вообще всё затеял: попёрся в клуб, наплевав на приказ, кривлялся, изображая, что ему типа похуй. А брошенные в запале слова? Сорвался, тормоза отказали от обиды и ярости. Но... Стас ведь сам виноват! Таскается за Сашей как привязанный, на постоянке до дома провожает. Долг командира? Бабушке своей расскажите. Саша, может, идиот, но не слепой. Нотации читает, а сам жрёт глазами, и стояк такой, что вот-вот брюки лопнут. Хочет же, сука, ещё как хочет. Ну и за чем дело стало? Хочешь — бери, нахуя ломаться? Или признайся хотя бы для начала. Саше, между прочим, это тоже не два пальца об асфальт, однако он нашёл в себе силы. А Стасику, выходит, западло? Степнов в его глазах слишком ничтожен и не достоин честного ответа? Сам он решает, чего хочет, грёбаный лицемер. Рожа кирпичом — я не я, и Егор, Егор, Егор через слово. Как будто ни дня прожить не может, чтобы чёрта этого не вспомнить. Вот Саша и ляпнул сгоряча. Дурак, конечно, зря, но как, скажите, было удержаться? Как? Да очень просто. Башку надо было включать, соображать, на кого рот раскрываешь. Карпов не тот, кому можно безнаказанно хамить, оборзевшим сверх меры от него прилетает мгновенно: в лучшем случае кулак, в худшем — пуля. Саша, впрочем, умудрился и тут отличиться, ему перепали ещё и предварительные лас... — Стас! — Саша дёрнулся, пытаясь уйти от руки, которая от бесцеремонного тисканья перешла к решительным действиям. — Стрёмно, гадёныш? — ухо обожгло чужим дыханием. — Уже не хочешь, чтобы скучный Карпов тебя трахнул? Голос Стаса — угрожающе тихий, совсем не похожий на его обычную манеру — сам по себе давал понять, что терпение окончательно иссякло. Саша, идиот, посеял ветер, и теперь настало время жатвы. Закусив губу, чтобы не взвыть, Саша упёрся лбом в стену. Откуда-то изнутри поднималась тоска, горькая, желчная и... бесконечная какая-то. «Ну что, Санёк, об этом ты мечтал? Стас нагнёт тебя прямо тут, в прихожей, и поимеет, как дешёвую шлюшку. Охуенный вышел первый раз. И поделом — доигрался». Вырваться Саша не пытался. Против Стаса шансов никаких, начнёшь сопротивляться — раззадоришь только, а попробовать с помощью слов... Ага, и что он скажет? «Я не хочу? Я хочу, но не так? Я запутался?» Корчить целку-недотрогу, когда сам первый начал, сам себя предложил, откровенно напрашивался, и заработать в комплект к насилию ещё и безграничное презрение? Да Стас после такого, не то что уважать — плюнуть в его сторону побрезгует. Фразу «За всё в этой жизни приходится отвечать» Саша, разумеется, слышал. Авторство принадлежало Стасу, но среди пятницких оперов она давно стала расхожей. Все считали её гениальной и без стеснения юзали. Саша тоже её применял, часто — к месту, иногда — не так чтобы, вот только к себе до сегодняшнего дня не прикладывал. Надо отвечать, иного выхода нет. Вернее, есть, но Саша не готов упасть так низко. Цена за глупость — собственная жопа, но раз такой расклад — он заплатит. Стас не сможет сказать ни сейчас, ни потом — никогда! — что Саша Степнов сыграл труса. — Стас, — Саша всей душой надеялся, что голос достаточно твёрд. — Руку отпусти, я не сбегу. Там на полке, справа — крем. Возьми. Так будет проще. В ответ не раздалось ни звука. Зато как-то сразу попустило: Сашу больше не размазывало по стенке, плечо не ныло, и капкан на запястье разжался. Ещё не веря, Саша повернулся и на миг забыл о своём страхе. Стас смотрел на него в замешательстве. В конкретном таком замешательстве — у него прямо на лбу было написано, что он здорово себя накрутил и теперь нифига не представляет, что с этим накрученным делать. Раньше Саше уже доводилось видеть его обескураженным, и тогда, как помнится, это даже казалось забавным, но сейчас... Саша словно споткнулся о растерянный взгляд, и ему вдруг нестерпимо захотелось дотронуться до Стаса: разгладить пальцами складку между бровей, коснуться щеки, уголка приоткрытого рта. «Рехнулся? — одёрнул себя Саша. — Да он скорее руку тебе сломает, чем позволит такое. Не дури, Степнов. Он не поймёт». Стас оставался Стасом. Чтобы стряхнуть с себя оторопь, ему хватило короткого: — Ну, давай. Чего ты? Всё так же молча он толкнул Сашу назад, к стене, сдёрнул джинсы до щиколоток и ударил носком туфли по голени, заставляя расставить ноги так широко, как позволяла стреножившая тряпка. Его молчание пугало, но сказать что-то или спросить было ещё страшнее. Да и к чему теперь вопросы — намерения, понятные без слов, не оставляли места для иллюзий. Перед глазами у Саши были обои — порядком выцветшие, в серо-зелёную полоску, а за спиной... За спиной были звуки: звон пряжки ремня, короткая возня, щелчок открываемой крышки. Мысль о том, что недостатки иногда неожиданным образом могут обернуться достоинствами (крем для рук, забытый какой-то подружкой, сохранился на полке только благодаря вечной Сашиной лени) помогла отвлечься. Ненадолго. Между ног проникла рука, скользкая от этого самого крема. Протиснулась, протолкнулась к мошонке, потянулась назад, к ягодицам. Когда на вход нажал палец, Саша вздрогнул и крепко, до скрипа сжал зубы. «Не позорься, сука. Стой смирно». Руки развёли ягодицы, и в ложбинку лёг член — твёрдый, скользкий и... Господи. О «внушительном оснащении» Стаса Сашу давно просветили. Юра в порыве откровенности так и сказал — «ого-го». Саша информацию принял, честно говоря, равнодушно: ну, «ого-го», ну, повезло мужику, и чего? Сашу самого природа не обидела, и вообще — счастье, как известно, не в размере. Идиот. Господи ты боже... идиот! Выказывать слабость было, не передать как стыдно, но справиться с собой не получалось: Саша весь покрылся липким потом и его натурально трясло. Стас заметил, прижался теснее, беспорядочно зашарил по бокам. Забормотал что-то в шею. Саша разобрал только: «Не бойся», — и едва не сорвался в истерику. Не бойся? Блядь, серьёзно — не бойся?! Да его пополам разорвёт эта палка! Во рту было сухо, как в пустыне, а в голове ошалевшим шариком пинг-понга панически металось: «Я не выдержу. Не выдержу. Не выдержу». Способность соображать вернулась, когда Саша понял, что ничего не происходит. То есть как ничего — ничего, чего он ждал и боялся. Стас... С ним творилось что-то непонятное. Он как будто растерял всю агрессию: гладил спину и зад, тёрся пахом, целовал — целовал?! — Сашу в шею. Это было так неожиданно и странно, что у Саши на какую-то секунду мелькнула дурацкая мысль: а там, за спиной, точно Карпов? Сомнения развеял голос. Он повторил немного сипло, но внятно: — Не бойся. Больно не будет. Обещаю. *** Стас говорил ещё что-то. Саша не слышал... потерялся. В осторожных прикосновениях, в успокаивающей, мягкой интонации голоса, в поцелуях — мелких, от затылка вниз по шее к плечу, и каких-то почти невесомых. Кто бы мог подумать, что Стас может так. Он обращался с Сашей как с неопытной девчонкой, и это, по идее, должно было обидеть и взбесить, но почему-то ни капли не бесило, наоборот — захватывало дух, вселяло ощущение нужности и неподдельной, искренней желанности. Сашу словно в туман окунули — густой, по-летнему тёплый. Как так вышло, он не понимал: ещё минуту назад его единственным желанием было оказаться как можно дальше от Стаса, а теперь он до слабости в коленях боялся, что Стас передумает, уйдёт, и он так ничего и не узнает про этого Стаса. Про Стаса, который вдруг открылся с незнакомой стороны, оказался сложнее и глубже, гораздо глубже, чем думал о нём Саша. В нетерпении и страхе, что Стас отстранится, Саша сам подался навстречу, прогнул спину, подставляя и выпячивая зад, как готовое к соитию животное. Волнение теснило грудь, и ему стало всё равно — будет больно, не будет. Наплевать ему стало на боль и на прочее. Только бы Стас не отступился. Только бы он... только бы с ним... Его вёл не рассудок — наитие. Вело безошибочно. Стас за спиной то ли охнул, то ли поперхнулся. Выдохнул зло: — Ты что творишь? Злость в его голосе не смогла замаскировать потрясения, и Сашины губы тронула улыбка торжества, может, идиотского, может, неоправданного, может... да не может — наверняка Стас уже назвал его в сердцах и про себя ебливой сучкой, но ради этой потрясённой дрожи Саша был готов назваться кем угодно. Наизнанку готов был вывернуться, снова и снова. Осмелев и не желая больше ждать ни секунды, он совсем уж по-блядски оттопырил зад и потребовал: — Давай. Блин, Стас, не тормози! За что и поплатился. Звонкий шлепок и предупреждающий рык поменяли роли местами, обозначили, кто намерен вести, а кому самое время подчиниться. Стас облапал и смял ягодицы — уверенно, жадно, что Саша сразу и одобрил довольным мычанием. Да-аа, это то, что надо! Нахуй нежности. Он не робкая девственница, вернее, не девственник, вернее, в этом смысле он девственник... блядь, о чём он вообще... Пока Саша путался в смыслах, Стас не мешкал: протолкнул член ему между ног, надавил на поясницу, понукая прогнуться сильнее, и приказал: — Сожми. Саша выполнил приказ беспрекословно: свёл ноги вместе и замер, ожидая, что последует дальше. Стас толкнулся. Ещё. И ещё раз. Ткнулся носом в затылок. — Сильнее. Сожми сильнее, Саша. Бляяя... Вот, значит, что он... Секс без проникновения не был для Саши в новинку, но провалиться ему на месте, если он думал, что здесь и сейчас Стас предпочтёт этот способ. Не думал, опять, выходит, дурак. Надо было сразу догадаться. Если Стас сказал — «обещаю», значит, изначально и чётко определил допустимые границы. Напугать хотел и напугал, но и в мыслях не держал Сашу калечить. Жалел, получается? Берёг? Для чего? Для кого? Для себя? Саша всем нутром ощущал, кровью чувствовал — да. Стасу не нужен одноразовый трах. Ему нужен весь Саша. Весь. С потрохами. Господи, кажется, я тебе должен. — Стас, пожалуйста, — Саша уже умолял и собирался умолять, сколько надо. — Стас... Стас не отозвался. Отозвалось его тело. Руки легли на Сашины бёдра, член задвигался, заскользил, потираясь о ляжки, тыкаясь головкой под яйца и прижимаясь на возврате к ложбинке; пряжка ремня на приспущенных брюках с тихим звяканьем забилась о ноги, царапая кожу. Саша упёр ладони в стену и, немного помедлив, стал отвечать: сперва нерешительно, потом энергичнее. Старался подстроиться под движения Стаса и прислушивался к своим ощущениям. Выступать в принимающей роли, ощущать чужой член у себя между ног было непривычно и немного странно, и вместе с тем... Это был Стас, принимал он от Стаса, от того, кого выбрал он сам, кого сам захотел и уже не чаял добиться. «Это Стас. Здесь. Со мной. Это Стас», — осознание давало по шарам круче самой забористой шмали. Саше будто на все эрогенные точки разом нажимали и транслировали кайф прямо в мозг. Всё случилось, срослось: он хотел узнать о Стасе больше — и узнал, он мечтал его заполучить — и получал, вот прямо сейчас получал. Стас дышал ему в затылок, дыхание оседало на коже, поднимало дыбом волоски на загривке и с каждым новым толчком становилось всё более хриплым и частым. Саша слышал, как рвано он дышит, чувствовал мозолистость ладоней, крепко, до боли сжимающих бёдра, пульсацию члена между ногами и отвечал на физически ощутимый, дикий жар нетерпения, нёсшийся к нему от Стаса. Желание, которое долго, неимоверно долго подавляла воля, освободилось наконец, нашло выход и подобно гигантской волне накрывало с головой их обоих. Это Стас. ЭТО. СТАС. Стас наращивал темп, толчки учащались, переходили из мерных в прицельные, мощные. Член уже не скользил — вламывался тараном, яйца с сочным звуком шлёпали по ягодицам. Взмокший Саша тыкался в стену, плавился под Стасом, словно масло, и всхлипывал уже не стесняясь. В промежности сладко свербело, яйца поджались и ныли, с торчащего члена, пачкая живот, сочилась смазка, но подрочить себе Саша не пытался. Ему почему-то казалось — дотронься он до себя, и взорвётся, осыплется под ноги Стасу тысячей острых осколков. Не хватало сил оторвать ладони от стены, получалось только подставляться, хватать воздух ртом и выстанывать вслух: — Ста-аас. Дава-аай... Ста-аас... Стас давал: держал мёртвой хваткой, дёргал за бёдра, натягивая Сашу на себя, и долбил, долбил, как заведённый. А потом вдруг остановился, навалился, почти лёг на спину, потянулся к Сашиному члену, обхватил, сжал... и задвигал кулаком, чуть выкручивая запястье и сладко — до одури сладко — потирая большим пальцем головку. Стас дрочил. Ему. Дрочил. Сука, я же сейчас сдохну! Всё произошло одновременно: рука на члене заходила быстрее, Стас сомкнул зубы у Саши на загривке, прихватил по-звериному и вкрутил свой палец ему в зад. Через Сашу словно ток пропустили. Его тряхнуло — раз, второй, и он спустил в кулак Стасу, подавившись собственным стоном. *** Стас говорил, что он молодец, называл как-то странно — Алехандро, но перед глазами у Саши плавали круги, и слова тонули в белом шуме. Оглушённый силой оргазма он не понимал, о чём Стас его просит, и тому пришлось повторить. — Повернись, — сказал Стас и потянул за плечо. — Повернись ко мне, Саша. Саша развернулся, путаясь в джинсах, неуклюже переступая ногами. Стас придерживал, но он всё равно пошатнулся, и они оказались нос к носу, так близко, что даже через муть в глазах Саша разглядел испарину на лбу у Стаса — мельчайшие капельки пота, как конденсат на охлаждённой коле. Стас отклонился, с заметным беспокойством разглядывая Сашино лицо. — Как ты? — Нормально, — Саша слабо улыбнулся, губы пока слушались плохо. — Я хорошо. А ты? Спросил и сразу понял — как. В бедро ему упирался член Стаса. Ничуть не опавший. — Стас, ты не... — испугался Саша. — Ты... Тебе не зашло? К губам прижались пальцы, призывая заткнуться. — Зашло, — его же словами мягко ответил Стас. — Просто я не могу уже так. О. Ну понятное же дело — не может. Стас не пацан зелёный, чтобы кончить, просто повозив членом между чьих-то сомкнутых ног. Ему нужно что-то посерьёзней. Но что? Пусть только скажет. Что Саше сделать? Подрочить? Отсосать? Спросить Саша не мог, мешали пальцы. От них пахло спермой, хотя рука была почти чистой. Когда и обо что Стас её вытер, Саше было в высшей степени начхать. Его занимало другое — эти горячие, остро пахнущие пальцы, очуметь как хотелось попробовать на вкус. Всосать. Облизать. Ему хотелось — он и сделал: вцепился Стасу в запястье, протолкнул пальцы в рот и заелозил по ним языком. С губ Стаса сорвалось шипение, ресницы дрогнули и опустились, пряча за веками глаза. Но всё-таки Стас не отпрянул и не одёрнул руку, как раньше. Только головой мотнул — не надо. Аккуратно вытащил пальцы изо рта, положил ладони на Сашины плечи и слегка надавил — опустись. Минет? Всё-таки, значит, минет? Блин. Хьюстон, у нас проблема. Сашин опыт в высоком искусстве отсоса носил характер сугубо однобокий, в том смысле, что ему отсасывали много и часто, а он до сих пор — никому. Опускаясь перед Стасом на пол, он лихорадочно пытался припомнить хоть что-то из теоретической части. На ум приходили только зубы, которые вроде надо прятать, накрывать губами, а сами губы при этом, кажется, нельзя напрягать. Кто бы объяснил ещё, блядь, как это можно совместить? Впрочем, оказавшись на полу, Саша забыл про вопросы. Он вообще забыл обо всём, потому что наконец увидел. Большой. Солидного размера, перевитый венами ствол, скорее толстый, чем длинный, с крупной выпуклой головкой, поневоле внушал уважение. В порно Саша видел и побольше, но Стас, если чисто гипотетически прикинуть, на экране бы выглядел достойно. Его партнёр или партнёрша стопудово словили бы кайф... Не-еет, нафиг, нахуй прикидки! Нахуй партнёров и партнёрш! В жопу их всех. Только Саша. Над головой раздался хриплый выдох, член дёрнулся и закачался, словно сам просился на губы. На блестящей от крема головке выступила капля, и Саша, кажется, утратил всякую способность дышать. От мысли, что сейчас он будет сосать Стасу, горло перехватило спазмом, сердце заколотилось о рёбра, а во рту собралось целое озеро слюны. Он хотел этот член, он в жизни не помнил, чтобы вообще хотел чего-то так сильно, но стоило ему оторвать зад от пола и потянуться к паху, как Стас схватил его за плечи и толкнул обратно. — Нет. Не сегодня. «Не сегодня» хлестнуло обидой, и согрело вспышкой надежды. Не сегодня — значит, будет завтра? Завтра, послезавтра и... всегда? Саша поднял голову. Стас нависал над ним, уперев ладонь в стену. Глаза, прикованные к Саше, блестели, как у температурного больного. Саша очень хотел к нему прижаться. Обхватить руками. Держать. Не отпускать. Очень. Очень. Он не понимал, что нужно Стасу, а спросить почему-то не решался. Только смотрел, ловил намёки, как собака, готовая броситься куда-то по первому хозяйскому зову. «Ну же, скажи. Я сделаю всё, что попросишь». Он не понимал, а Стас понял. Прочёл по лицу. Расставил ноги пошире, обхватил член ладонью... — Сиди. Просто посиди так, лады? Саша сидел. Смотрел не отрываясь: как ходит кулак на члене, то оттягивая кожицу назад, то закрывая крайней плотью головку; как член, налитой и твёрдый, уверенно скользит между пальцев; как сокращаются мышцы на бёдрах и подрагивают тяжёлые яйца, нависающие над поясом брюк. Всё. Невозможно больше терпеть, он должен хотя бы дотронуться. Саша задрал голову, посмотрел на Стаса и, протянув руку, погладил ему яйца самыми кончиками пальцев. Стас зарычал, шарахнулся назад — и кончил. В никуда, между ними, на пол, себе на туфли и Саше на колени. *** — Чёрт... В голосе Стаса помимо облегчения прозвучала откровенная мука, словно он никак не мог поверить в то, что с ним сейчас произошло. Саша промолчал, не отозвался, даже головы не поднял, чтобы посмотреть ему в лицо. Чувствовал, опять, как та собака — сейчас ни в коем случае нельзя. Стасу нужно время, чтобы оклематься. Выдохнуть. Вдохнуть. Прийти в себя. Саша его не торопил, разглядывал пока свои колени, пол, туфли Стаса и осевшие на них белесые капли. Заметил и валяющийся рядом скомканный платок — ключ к загадке про чистые руки — незаметно накрыл его ладонью, подгрёб и зажал в кулаке, абсолютно не думая, зачем. Низачем. Пусть будет. Он просто ждал. И дождался. Ноги, застывшие перед его глазами, вдруг переступили и исчезли. А ещё через секунду клацнул выключатель, и прихожая потонула во мраке. Дальше всё читалось по звукам: быстрые шаги, щелчок замка... Гулкий хлопок входной двери... Сбежал. Подполковник Карпов, начальник оперов, гроза района испугался и слинял из квартиры, как нашкодивший сопливый малолетка. И никто ему, понятно, не расскажет, как оставленный в прихожей Саша закрыл глаза, откинул голову на стену и победно улыбнулся в темноту.

Конец четвёртой части