Опер Haute Сouture

Вдох — жим — опустить — выдох. Вдох — жим — опустить — выдох. Штанга поднималась и опускалась в такт размеренному дыханию, мышцы послушно сокращались, и только с обретением душевного равновесия дело по-прежнему было швах. Что не говори, а во всём, что касалось работы, Саше фантастически везло. Как утопленнику. На прежнем месте не жаловали, под занавес и вовсе едва не сделали крайним в пропаже грёбаных пистолетов. На новом... На новом всё пока тоже сложно... Впрочем, проблемы в «Пятницком» — целиком собственная заслуга. Сам, всё сам, чё уж. Всего за три дня наворотил такого… На фоне охуенных степновских достижений померкли легендарные подвиги Геракла. Сколько их там у чела было? Двенадцать? Вот все двенадцать и померкли. Взять хотя бы знакомство с коллегами. Саша заранее был уверен — всерьёз его никто не воспримет. В бывшем отделе уже была такая петрушка. Молод. Слишком молод. Да и внешность... Саша вообще-то хотел родиться талантливым, но, видимо, папа с мамой были не в курсе. Вместо талантов наградили смазливой, почти девичьей наружностью. Родинка эта дурацкая... Вот и вынужден был ещё со школы доказывать идиотам, что внешность не соответствует содержанию. Доказательства закономерно тянули за собой последствия, так что задиристым, вздорным характером Саша обзавёлся сам, без посторонней помощи. ...Когда он распахнул дверь оперской, все находящиеся в кабинете, дружно развернулись в его сторону. Долговязый лопоухий тип, стоявший ближе всех, даже присвистнул от удивления: — Ты кто, пацан? Дверью ошибся? — Трудно ошибиться, услышав ваш гогот. Только опера умеют ржать так, что краска со стен осыпается. Я ваш новый коллега. Какой стол могу занять? Вот тот в углу, думаю, мне подойдёт, вид из окна хороший. Долговязый опешил: — Ничё се заява. Ты всегда такой скромный, зайчик? Разумней было бы промолчать, но когда это Саша действовал по уму? — Скромных людей не бывает, некоторым просто нечем похвастаться, — Сашу понесло. Понимая, что без тумаков он уже не останется, всё равно продолжал напрашиваться. А как ещё можно отвоевать место под солнцем, если не наглостью? Слишком много соискателей. Все теснятся, толкаются, оттирают друг друга. Кто половчей — тот своё возьмёт, остальных передавят. Так что смолчать не получилось. — Вот тебе, к примеру, стопудово козырнуть нечем... пупсик. — И чё с ним делать? — неотягощённое интеллектом лицо растерянно обернулось к присутствующим. — Прибить сразу, чтобы не мучился? — Погоди, Витёк, — ещё один крепкий, коренастый мужик приблизился к Саше. — Ты, парень, вообще соображаешь, куда попал? Или мозги на нахальство променял? Ты зачем здесь? — Я-то соображаю. А вот у вас, похоже, принято встречать незнакомых людей наездом? Или вас раздражает моя внешность? Так я не зелёная купюра, чтобы всем нравиться. Зачем я здесь? А ты подумай. Не получается? Попробуй подумать другим местом… Саша опустил штангу и потёр плечо, на котором расплылся безобразный синяк, оставленный пудовым кулаком коренастого. Андрюха. Андрюха Гаврилов, так называл его темноволосый жлоб, бросившийся их разнимать. Саше от жлоба досталась пара пинков и злобное: — Заткнись, идиот! Нам только трупа в отделе не хватало. Понаберут неадекватов, а мне отвечай? Если я из-за вас, мудаков, от Стаса услышу, вы у меня оба пожалеете, — треснувший гранит лица украсился обещанием пыток. — Сильно пожалеете, уроды. Разошлись быстро! Майор Воронов. Первый зам и правая рука начальника. Со свиданьицем. С учётом вышеизложенного нетрудно понять, что знакомство состоялось. Душевненько так получилось. Зашибись. Саша даже не обиделся. За дело получил, не поспоришь. Так что не придал значения огорчениям, точно зная, что на следующий день у него будут новые. Огорчения не заставили себя долго ждать. Начальник. Вернее, два начальника. Стоило только вспомнить, как бездарно лоханулся, и лицо заливало жаром. Это каким же дебилом надо быть, чтобы принять Савицкого за Карпова? Савицкого! Толкового, но простоватого мужика с характером и повадками вечно ведомого. То-то Ткач ухахатывался, когда Саша обратился к Роман Иванычу «товарищ подполковник». Охуенно выступил. А Карпова не узнать? Ёбаный стыд, как сказал бы тот же Ткачёв. Возможно, Сашу немного извиняло то, что с подобным он столкнулся впервые. Его бывший начальник, щирый хохол майор Петренко отличался любовью к подношениям, говнистым характером, слабостью к горилке с салом и… пожалуй, всё. Остальные руководители подразделений тоже достоинствами не блистали. Да чего там, у него даже нач «Мневников» полковник Злобин, не смотря на говорящую фамилию, не вызывал особого пиетета. Во всяком случае, в его присутствии Саша ни разу не испытал желания слиться с пейзажем. А рядом с Карповым испытал. С первого… ну, ладно — со второго взгляда. Да такое нестерпимое, что аж зубы заломило. Хочешь не хочешь, а приходилось признать: всё слышанное о подполковнике ранее — чистейшая правда. Саша уныло вздохнул: воображаемый поезд «Москва — Магадан», на котором незадачливый капитан Куликов отбывал в ссылку, поменял направление и медленно потянулся назад. Карпов был глыбой. Нет, не так — ГЛЫБОЙ. Его опера, все как на подбор, мужики битые, стрелянные и не верившие, казалось, ни в бога, ни в чёрта, перед подполковником тянулись в струну. Уважали, доверяли и боялись. Доверяли, боялись и уважали. Было за что. Карпов (как Саше уже успели рассказать) начинал в «Пятницком» простым опером, не имел никаких покровителей, и его путь от рядового летёхи до подполковника и начальника СКП не был усыпан розами. Он и сейчас не был, но за время службы Стас развил интуицию, заработал авторитет и отрастил такие клыки, что переходить ему дорогу опасались самые влиятельные бизнесмены и вконец отмороженные уголовники. Карпов кошмарил район, никому не давая спуску, но и не скатываясь в откровенный беспредел, собственных подчинённых держал в чёрном теле и вполне заслуженно приобрёл репутацию жёсткого, но справедливого командира, волкодава, что зря не гавкнет, спит в полглаза, а при нужде, не раздумывая, перекусит горло. Опасный, непредсказуемый, кладезь оперской мудрости — это всё о нём. О Стасе. И такую одиозную личность полудурок Степнов при всём честном народе поименовал «хреном с горы». Теперь за его спиной шептались, гнусно хихикали и азартно делали ставки, как скоро борзый опер героически погибнет на задании. Карпов, как всем было известно, обид не помнил. Он их записывал. В свой знаменитый «молескин». Счастливчику, попавшему на карандаш подполковнику, предлагалось озаботиться составлением завещания и заказом панихидки в одном из многочисленных бюро ритуальных услуг. Саша, конечно, не верил, что всё закончится столь печально, но в любом случае, ситуация складывалась — врагу не пожелаешь. Была, правда, надежда. Маленькая, крохотная совсем. Саша мимоходом один разговор подслушал... Да-да, подслушал. Не специально, ну так у него всё выходило не специально. Талант такой просто, да. ...После той приснопамятной планёрки он сразу направился в туалет: охладить под краном пылающую рожу и подумать о своих невесёлых перспективах. Успел умыться и даже зашёл в кабинку отлить, а вот с «подумать» не вышло. Переговариваясь, в туалет зашли двое. Опера: Паша Ткачёв, с которым Саша уже почти подружился, и Юра Пономаренко, напарник и закадычный друган так полюбившегося Степнову Воронова. Саша хотел было выйти, но, услышав о чём, вернее, о ком идёт речь, притормозил, выглянул в щёлку и прислушался. — … страшно повезло, что Стас его прямо там не закопал. Другой бы вальнул, не раздумывая. Юра скрылся в соседней кабинке, а Паша остался стоять возле стены, сплёл на груди руки и насмешливо фыркнул: — Ой, а вам лишь бы вальнуть. Никакого сочувствия к ближнему, упыри кровожадные. — Ага, мы такие, — Юра вышел и направился к раковине. — Где уж нам, неотёсанным мужланам до вашей чувствительной натуры. У хлопчика, скажу тебе, большие проблемы с адекватностью, так что Гаврилова я понимаю. Есть вещи, которые лучше не спускать. Сминдальничаешь в малом — аукнется в большом. У Стаса просто выдержки больше. Но это выступление он ему припомнит, зуб даю. — Эт, да… — согласился Паша. — Припомнит. Но по-своему… Стас не Андрюха, он сперва думает, потом делает и верняк просёк, что зуботычина не вариант. Санчо — правильный пацан, с ним по особому надо... поделикатней какбэ... — Ого! — Юра закрутил кран, подошёл ближе и иронично прищурился. — А ты чё это за него так впрягся? Запал? Э, нет, ты рожу-то погоди воротить, колись давай! Приглянулся малец, а? А? Вместо ответа Паша подтянул к себе Юру за поясницу и… У Саши отпала челюсть. Ни-хре-на себе!!! Это они чего? Это… это они чё? Того?! Ох, ты ж… Ох, ты ж ёбаный нахуй! Бля-я… Саша уже и сам засомневался в своей адекватности. Нет, он отнюдь не гомофоб, у самого кое-какой опыт в прошлом имеется (пара дрочек и один весьма приличный минет ведь можно считать опытом, да?), но выяснить, что работаешь бок о бок с людьми, которые… Это… Это как-то уже слишком. Даже для него. Хотя… Подглядывая за целующейся парочкой, Саша не мог не признать, что есть в них что-то будоражащее. Такого горячего страстного поцелуя он давненько не видел. А Пашка-то… Пашка… Охренеть! Саша, как выяснилось опытным путём, тот ещё знаток человеческих душ, но отчего-то полагал, что Паша не способен так сильно… Ткачёв показался ему беспечным и ветреным, как все красавчики, этаким мачо, с душой нараспашку и лёгким сердцем. Поверхностным. А он, оказывается… Так не целуют, когда не серьёзно… Так в глаза друг другу не смотрят. А эти смотрели. Смотрели! Обалдеть! Интересно, а прочие товарищи знают, какие страсти кипят у них под носом? А Карпов? Он-то уж точно не производит впечатления наивного и простодушно-доверчивого. Не знает? Или знает? Или догадывается? И как к этому относится? Пока Саша терялся в догадках, парни разомкнули объятия, и Пономаренко, о котором судачили, как о самой въедливой заразе в отделе, не сходя с места, эти слухи подтвердил. — Выкрутился? Думаешь, прокатит? Не-а… Давай, облегчай душу. Приглянулся бутончик? Паша привалился к стене, нарочито медленно облизал покрасневшие губы и препохабнейше ухмыльнулся: — А тебе, типа, нет? — Ну-у-у… — Гну! Не мылься, сладкий, бриться не придётся. Не про нашу честь тот бутончик расцветает. — О-хо? — А-ха! Посолидней ценители есть. — И? — с интересом изогнул бровь Юра. — Стас. — ??? — !!! — Да ладно, — Юра даже отступил на пару шагов и с сомнением уставился на Пашу. — Гонишь? Антошин… — Чепушила твой Антошин, — с лёгким презрением отозвался Паша. — Все полимеры просрал. Раньше надо было думать, а теперь всё — ветер поменялся. Поздно пить боржоми. — Да не… — голос Пономаренко по-прежнему был полон скепсиса. — Степнов же ему нахамил. Думаешь, Стас после такого… — Ещё как! — с пуленепробиваемой уверенностью заявил Паша. — Карпов у нас дерзких любит. Всю планёрку на него зыркал. Стопудово запал. — Да-а? — задумчиво покусал губы Юра. — Блин, а я и не заметил. Чё, в натуре пялился? — Как собака на кость, — хохотнул Паша. — Я прям опасался, что косоглазие словит. Прикинь, косой Карпов, ёбт... Ржака. — А чё, это тема. Я б не отказался попырить... Значит, считаешь, есть интерес? Приживётся пацан? — Ну! Карпов слабаков не держит, а Санчо точно не слабак. Не всегда пока догоняет, но ничё... Научим. — Ага, — ехидно согласился Юра. — Учиться, как и лечиться, никогда не поздно. Просто иногда бесполезно. Ладно, Паш... Погнали арбайтен. Родина ждёт. Хлопнув, закрылась дверь, а Саша так и остался стоять в полном ахуе. Интерес? Какой ещё, нафиг, интерес? О чём они вообще? Да если и есть у Карпова интерес, то исключительно гастрономический. Целиком сожрать Степнова или по кусочкам, растягивая удовольствие? За каким ещё хреном нужен строптивый сотрудник? Интриги и подковёрные игры, мать их так! А Саше-то как себя вести при таких раскладах? Классно попал — не успел окунуться в работу, а уже отплёвываться приходится. Делать-то что ему? А? А что если Паша прав? Если Стас и в самом деле имеет на него виды? Не те, конечно, на которые намекал Ткачёв, но... Что если проницательный подпол сумел разглядеть в Степнове какие-то охуенно глубоко заныканные достоинства? Саша и сам-то о них не догадывается, но, чем чёрт не шутит? А вдруг? Так и этак покрутив в голове варианты, Саша решил не париться и не бежать впереди паровоза. Главное сейчас — выжить в дружном серпентарии, а там... Там видно будет.