***
Неделя, на удивление, прошла довольно спокойно. Если не брать в счет публичные наказания за браконьерство (Гейлу видимо мало досталось, раз явился на проводы Китнисс) или взять, к примеру, введение комендантского часа, когда после девяти вечера стояла мертвая тишина на улицах, а мы чуть не попались на глаза миротворцу, когда поздним вечером возвращались с поляны. Нам крупно повезло улизнуть от стражи порядка, в другой раз такой трюк с ночными похождениями не прокатит. За последнее время много что изменилось. Про разговор с отцом я умолчал, ибо нечего ей знать — выбор стоит за мной и не стоит ввязывать Китнисс в мои же проблемы. И так вечер в президентском дворце висит на носу, так и принужденное решение, к которому я и не пришел. Вновь хожу вокруг, да около, не приняв окончательного ответа. Должен же быть и третий вариант? Я не могу принудительно женить на себе девушку всей своей мечты, при том мы только недавно научились слушать друг друга, опознавать, где искренность, где фарс. А свадьба ухудшит неустойчивые отношения, покачнет их в противоположную сторону, а в данный момент ценно доверие и взаимопонимание. Китнисс не из тех, кто мечтает о браке и семейной жизни и, к сожалению, не поймет нашу обреченность на эту роль. Лучше повременить с этой щекотливой темой… Серьёзный разговор пришлось перенести. Стилисты с самой рани ввалились в купе. Поэтому мне пришлось убраться по-доброму к себе, где поджидала собственная команда подготовки. Следовало ступить на порог своей комнаты, как пара накрашенных павлинов окружила меня и со словами: „Пора готовиться к вечеру в президентском дворце“, они устремились к большому зеркалу, накрепко взяв меня под локоть. Вот ещё чего! Я не намерен терпеть такое обращение. Так или иначе, я уже битый час провожу в кресле, пока они мельтешат рядом, щелкая ножницами над моей головой. Отпихнуться от них бесполезно — у них, видите ли, приказ! — Пит! — верещит одна из „элиты моды“. — В Капитолии поступил новый тренд — губная помада темно-синего оттенка! Как те ягодки, что вы достали на арене. Здорово, не правда ли? — Самый подходящий цвет — мертвецки синий. Но девушка, кажется, не обратила внимания на сарказм в моих словах и продолжает дальше дискуссировать: — У меня одна в запасе. Так и чувствовала, что пригодится на… — Поверь, не пригодится, — на полуслове обрываю её. — Прости, что? Она невинно хлопает глазками, словно до нее туго доходит смысл сказанного. — С вашего позволения, могу я уединиться в укромном месте? Вновь непонятливые взгляды. — В туалет разрешите сходить? — Ах, точно, иди, Пит. Но быстро, нам ещё макияж накладывать и что-то нужно предпринимать с безобразием на твоей голове. Поворачиваясь в сторону ванны, не забываю состроить гримасу и захлопываю за собой дверь, осторожности ради, защёлкиваю на замок. Откручиваю вентиль, и раковину затопляет поток ледяной воды. Ладонями делаю подобние чаши, зачерпываю воду под хлесткой струей и плескаю в лицо, чтобы привести себя в чувства. Пальцами хватаюсь за край раковины, медленно поднимаю голову и вижу собственное отражение напротив себя. Взъерошенные светлые локоны местами потемнели у корней, некогда я различал насколько длинны ресницы, но теперь они намного больше, чем раньше. Несколько светлых волосков прикрывают родинку в виде полумесяца у левого виска. Даже на подбородке начали проявляться светлые проростки щетины и так же на выемке над верхней губой. Из маленького ящичка над головой выуживаю бритвенный станок. Пальцем провожу по лезвию, и несколько алых капель падают, разбиваясь о кафель, а несколько стекают в раковине, слившись с водой. Мылом прохожусь по колющейся щетине и в области шеи. Беру бритву в руку и заношу над подбородком. Одно неаккуратное движение вверх — и острое лезвие оставляет после себя след в виде ровного пореза на кадыке. Дальше стараюсь тщательно сбривать волоски возле уголков губ, но в конечном итоге кожу щиплет и это привело к дополнительному раздражению. Покончив с бритьем, споласкиваю лицо под прохладной водой, способной уменьшить эффект жжения на щеках, и возвращаюсь обратно в комнату, к дальнейшим часам сплошного мучения. Пару раз меня пытались ввязать в их общий разговор, но попытки не увенчались успехом. В то время как я молча был погружен в свои мысли, видимо не настолько, раз мог внимать каждое сказанное ими слово, они щебетали о празднестве и производимом фуроре на кануне очередного показа в Капитолии. Около шести вечера приносят наряд, а парочка благополучно вываливается из купе, довольная своей работой. На постели опрятно разложен комплект одежды, состоящий, в целом, из рубашки, пиджака и брюк. Рубашка угольного цвета с невысоко стоячим, плотно облегающим шею, воротником, по краям которого рассыпанны золотые блески. В память врезается недавний разговор, и всплывает точное название пиджака — строллер. Если всё правильно запомнил. Строллер темно-серого цвета с укороченными полами. Лацкан с тупым углом и французские манжеты с запонками. В тон строллеру — облегающие брюки без защипов. Низ брюк оформлен нешироким отворотом, что прикрывает часть обуви. Неудивительно, что подслушав пару предложений от коренных Капитолийцев, начинаешь искать различия в одежде, знать фасоны каждой вещи. До чего же это нудно.***
С Китнисс встречаемся не сразу, и то после всех процедур. Только тогда нам разрешается навестить друг друга, если это назовешь «навестить»… Как только ступаю с поезда, шурша по гравию, под дулом автоматов, мирно топаю к бронированным машинам, стоящим в метрах от вагонного состава. — Без рук! — взметнувшиеся руки миротворцев тут же опадают вниз и позволяют мне самостоятельно втиснуться на пассажирское место. В оставшееся время, потраченное на проезд по главной площади, приходится гадать, где же все остальные. Как только машину резко качнуло влево на очередном повороте, она тут же сбавляет скорость и вовсе останавливается. Распахиваются дверцы с моей стороны; немалое количество миротворцев услужливо выстроились в ряд по бокам от остановившихся машин и с каменными лицами крепко прижимают автомат к груди. Вряд ли это входило в чьи-то планы — подстраховка на случай, если победитель нападет на кого-нибудь на вечере в разгар праздника. Повсюду раздаются щелчки фотоаппаратов, яркий свет режет глаза, отчего не так быстро привыкаю к освещению — глаза слезятся, и часто приходится щуриться, чтобы хоть что-нибудь, да разглядеть. Оторопело отшатываюсь, когда замечаю внезапно появившуюся Китнисс. Игра началась. За её слащавой улыбочкой кроется лютая ненависть к народу Капитолия, перенимаю её манеры и натягиваю, что ни на есть счастливую улыбку. Подставляю локоть, и Китнисс, словно утопающая, намертво вцепляется за руку, продолжая держать бурлящие чувства под маской безудержного счастья возлюбленной. Она прекрасно вжилась в свою роль. Улица кишит народом, нигде не пройти. Эффи устремляется вперед, пробираясь через толпу и прочищая нам путь. Начинаем движение к дворцу, где только-только начнется представление. Реальное шоу, где мы, несчастные влюбленные — изюминка развлекательного зрелища. Делаю чуть заметное покачивание в сторону девушки и, наклонившись к её уху, приторно шепчу: — Прекрасное платье, дорогая. Она вздрагивает всем телом, но не показывает этого. Однако, когда вглядываюсь в черты лица, не нахожу никакого подтекста о былой смущенности, лишь пустота в глазах. Она никак не отреагировала на лестные слова, но отлично держится на камерах — посылает воздушные поцелуи, машет ручкой. Такое поведение пробирает до костей, выводит из себя. Это тоже самое, что держать в руках бесчувственную куклу. Ни грамма присутствия чувств… одна отстраненность. Боковым зрением слежу за приближением к моему лицу, поворот — и я в плену теплых губ Китнисс. Не смотря на жар поцелуя, почему-то, кажется, что ее губы веют презрительным холодом. И вправду — стоит посмотреть в серые глаза, сразу приходит понимание: мы ещё в игре. Посылаю ей в ответ не менее обворожительную улыбку. Не трудно раскусить замысел — Китнисс задумала играть по-крупному. Ставки выше, жертв больше. А жертвой, естественно, являюсь я. Конечно же, я не остаюсь в долгу: посылаю многозначительный взгляд и грубо завлекаю девушку в новый захлестывающий поцелуй. Само собой, этот номер не прокатит без последствий для меня. Прервавшись на пару секунд, мы и не заметили, как упустили из виду Эффи. Прибавляем шагу, Китнисс постоянно спотыкается на ступеньках, поэтому я вынужден половину дороги нести её на руках. По сторонам раздаются вздохи, умиления или хлопки в ладоши. Буркнув себе под нос нечленораздельное „разукрашенные павлины“, оставляем их позади, а сами окунаемся в мир роскоши Капитолия. Дорогая мебель, приличного состояния украшения, гламурный интерьер — по-другому никак не описать тщеславие „сердца“ Панема. Мы ходим в ошмётках, голодаем в Дистриктах, а они устраивают очередное празднество. Хочется взять и разворошить это помещение. Не обращая внимания на заинтересованность в глазах Китнисс, иду дальше по коридору, покуда не выходим в зал, где собрались самые почитаемые люди Капитолия. Первым делом решаю взять пример с Китнисс — она мигом налетела на накрытый всякими вкусностями стол, стоило мне ослабить хватку, и за обе щеки уплетает пирожные. — Вкусно? Девушка отлетела бы на милю, если бы я не обхватил её за талию. Едва не подавившись, с набитым ртом отвечает: — Попфобуй. И тычет мне в нос что-то сродни похожее на пончик. Когда прокусываю тесто, крем брызжет на язык, такой сладкий, прям тает во рту. Очевидно, Китнисс намеривается откормить меня за все сожженные калории на арене. — Ты видел себя в зеркале? Исхудал, но ничего, я ещё возьмусь за тебя. — Вскидывает она голову вверх, игриво грозя пальчиком. Прежняя холодность испарилась, сменилась на оптимистический настрой, который очень важен на данный момент. Если учесть, что за нами наблюдает большая часть Капитолия вместе со Сноу, который удобно расположился на балконе. Телевизионщики так и норовят ухватить кадр, подбираясь ближе, но на достаточном расстоянии от нас, будто мы можем их не заметить. Уже на пятом кругу она сбавляет темп, и мне приходится доедать за неё, не оставлять же? — Мисс Эвердин, подарите мне танец? — наклоняюсь перед ней в позе преферанс и протягиваю ладонь, как истинный джентльмен. Щёки Китнисс вспыхивает моментально, словно я спросил что-то противозаконное. — Только один, — дарит мне тёплую улыбку. Нет сомнений, что она послана мне, а не охотникам за лучшими кадрами, ни каких сомнений, что она искренняя. — О большем и мечтать не смею. Увожу её в центр зала, и начинаем кружиться в вальсе. С виду наши движения напоминают неуклюжих медведей, но вскоре попадаем под общий ритм и каждый шаг наполнен легкостью и воздушностью. Элементарным движениям научили нас в классе втором, когда ставили танец на Новогодний бал. По иронии судьбы её поставили в пару с задирой класса, а меня с завышающей личностью — Сью Матер. Она была еще той занозой в заднице, ей всегда что-то не нравилось, а про писклявый голос вообще умалчиваю. Не представляю, как мы смогли найти подход друг к другу, если она, что ни случись, визжала и стучала взрослым. Нашу идиллию прерывает неуместное приветствие мужчины. Да только он увлечено пытается внедриться Китнисс в доверие (только слепой этого не увидит, но, к сведенью, я зрячий и не настолько глуп, чтобы не понимать о чем он толкует). Глазки забегали по разрезам на её платье, похотливый взгляд, хищный… Меня начинает воротить от него, и не только меня — Китнисс всеми стараниями вежливо дает понять, что разговор закончен. Однако собеседник оказался назойлив. — Огненная Китнисс, позвольте пригласить Вас на танец. Китнисс кидает на меня испуганный взгляд, где читается мольба в поддержке. Но я сам себя ненавижу за свою беспомощность в нужный момент. В моих глазах, видимо, читается обреченность, поэтому Китнисс коротко качает головой в знак согласия, и с довольной физиономией мужчина незамедлительно уводит её подальше от меня. Опрокидываю бокал странной на вкус жидкости стоящий неподалеку, чтобы держать их в поле зрения. Внимательно слежу за каждым их движением, особенно за тем типом. Не допущу такой оплошности, если не угляжу за ней. Не доверяю я таким, впрочем, как и самой столице — все они похожи, внушают доверие, а в душе чернота граничит с похотью. Из неоткуда появляется президент и, с бокалом янтарной жидкости в руках, становится возле меня, что вблизи чувствуется запах роз. Причем ненастоящих, скорее модифицировано выведенных. Настоящие розы не имеют такой аромат, аж глаза слезятся, а дышать становиться всё труднее. — Неплохо смотрятся вместе. Она стала бы истинной капитолийкой, останься здесь навсегда, — выждав, президент продолжает. — Представьте, что она достанется ему. Не сразу доходит, что к чему. К чему полупрозрачные намеки, если можно сказать напрямую? Действительно, но, выходит, ему от этого легче, нежели раскрыть суть данной ситуации. — Что Вы хотите этим сказать? Оказывается, я этот вопрос задал впустую. Я так увлекся танцующей парой, что и не заметил, как он исчез. Ловлю взволнованный взгляд Китнисс с конца зала. Посылаю ей одобряющую улыбку, мол, все отлично. Было бы так на самом деле… Позже понимаю, что танец затянулся, слишком затянулся. Уверенным шагом топаю к ним, но тут же останавливаюсь в меньше метра от них, под осаждающим взглядом Китнисс. Проницательно серые глаза будто спрашивают в чем дело, в то время как она несвязно отвечает на заданные собеседником вопросы. Несмотря на покладистость Китнисс, ему не нравится то, с каким рвением, выраженном в одном взгляде, она посылает мне неопределенные жесты, передает свои эмоции, вследствие чего, он грубо сдавливает её талию, заставляя уделять внимание ему, а не мне. Стремлюсь к ней, но кивком она дает понять, что всё в порядке, и я притормаживаю, так и не сделав шагу. Я не был уверен до конца, что дела обстоят хорошо, однако деваться некуда, кроме как послушно стоять в сторонке и следить за танцующей парой. Я не спускал глаз с жирной хари, внимательно рассматривая, куда он тянет свои руки, мечтая поотрывать их при любой возможности, представься только шанс. Жаль, за каждым нашим шагом — верным и неверным — следят все присутствующие гости во дворце, а за такое самоволие вывод один — расстрел, если не виселица. Девушка то и дело изворачивается, показывая свою неприязнь рядом с этим человеком, тот явно этого не замечает, а может, и вовсе не желает замечать, и намерено кладет ладони ниже спины, чуть сжимает. Тогда я не выдерживаю и молниеносно оказываюсь около них; грубо отталкиваю его руками подальше от Китнисс, не позабыв заехать кулаком по жирной физиономии. Все происходит как в замедленной съемке: полное удивление чиновника, руководящая мной ярость, удары за ударами сыпятся на него. Наношу удары куда попало, не отдавая себе отчета. Кто-то даже намеревается оттащить меня, только попытки ограничиваются неудачей. Невменяемый. Неконтролируемый. Вынужден прибегнуть к крайним мерам. Все происходящее как в тумане. Тишина гулко звенит в ушах. Крик Китнисс призывающий меня остановиться. Он не получил и половины за циничное обращение с девушкой, он должен ответить за необдуманный поступок, пусть узнает, что будет при следующем разе, если хоть тронет её пальцем. К тому же, послужит ему уроком, а остальным — примером. Разъединяет нас, а точнее оттаскивает меня от лежачего тела, Хеймитч. Отбрыкиваюсь у него в руках, но и Хеймитч не из слабых, тогда позволяю ему увести отсюда от любопытных глаз. Позади покорно плетется Китнисс, склонив голову. Неужели и она считает, что я неправильно поступил? — Успокойся ты, — рычит мне на ухо ментор. — И так дел натворил. Вам обоим сказочно повезет, если на следующий день окажетесь в своих тепленьких постельках, нежели повисшими на веревке перед публикой. Или ты желаешь этого, Пит? — Нет, — шиплю я, когда силком тянет подальше от места, где я только что разошелся не по-детски. До сих пор руки в крови, а костяшки стали иссиня-фиолетовыми. — А чего-то не расслышал. — Я все понял. Теперь отпусти меня. Сам дойду. По его команде ногами ощущаю твердую почву и, сбросив по дороге разорванный пиджак, влетаю в машину, около которой поджидали миротворцы. В долю секунды мы прибыли на станцию, где поезд ждал отбытия. Вихрем вношусь к себе в купе, хлопнув дверью погромче. Когда уже думаю, что всё закончилось, а сегодняшний инцидент утрут повседневными новостями, как дверца в купе отодвигается в сторону и осторожно вваливается Китнисс. Она обходит левую сторону кровати и присаживается на самый край, грозясь упасть при первой возможности. Вид её задумчивый, резко отличающийся от безудержного счастья, изображаемого на камеры. Поэтому предположения и доводы приходят на ум невеселые. Горестно усмехаюсь про себя; ещё бы весело было сейчас, когда в любой момент нас могут расстрелять, а все из-за меня и моего проступка. А нарёк себя на смерть, а также навлек беду на Китнисс и наши семьи. Всё оставшееся время мы растягиваем в тишине при тусклом свечении от настольной лампы. Свет слабо отбрасывает наши теневые силуэты на противоположную стену. Размышляю о последствиях моих действий. Теперь я сам не уверен, что правильно поступил. Совершенного не исправить, как бы этого не желал. Но и не жалею, он получил за дело. У него не было равного права облапывать мою девушку публично, впрочем, как и непристойно разглядывать каждый разрез на её платье. — Пит? — тихо зовет девушка, чем выводит меня из раздумий. Но продолжаю сверлить взглядом узоры на обоях, упрямо пялясь в стену. Обдумываю, как извернуться перед ней, хотя после всего не могу напросто взглянуть ей в глаза. Вот только не мне одному было что сказать. Все планы рушатся в одно око от единого её предложения: — Пит, нам срочно нужно пожениться. Вот так вот просто.