и знаю я что лживо а что свято я понял это все-таки давно мой путь один всего один ребята мне выбора по счастью не дано ©*
6.1СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО ДОПУСК УРОВНЯ 'Д' ДЕЛО №17 ПРОЕКТ «ЗИМНИЙ СОЛДАТ»
ПОДОПЫТНЫЙ № 0-4-7 ПОЛНОЕ ИМЯ (при рождении): Барнс, Джеймс Бьюкенен ДАТА РОЖДЕНИЯ: 10.03.1917 ПОЛНЫХ ЛЕТ: 27 МЕСТО РОЖДЕНИЯ: США, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк РОДИТЕЛИ: Долли Уинфред Барнс (мертва), Джейсон Аарон Барнс (мертв) СУПРУГ: нет ДЕТИ: нет ВС/АРМИЯ/ПОЛК/РОТА/ЗВАНИЕ/ЛИЧНЫЙ НОМЕР: Вооруженные Силы США, сухопутная армия США, пехотный полк №107, рота “C” (третья), старший сержант, 3-2-5-5-7 НАЦИОНАЛЬНОСТЬ: американец РАСА: европеоидная ЦВЕТ КОЖИ: белый РОСТ: 183 см ВНЕШНИЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ: брюнет, глаза голубые, спортивное телосложение ОСОБЫЕ ПРИМЕТЫ: нет левой руки (потеряна в результате взрыва на бельгийской базе №60819 в декабре 1944 года); шрам над правой бровью (получен до войны) ЛИЧНЫЕ ВЕЩИ: при подопытном были найдены армейские жетоны, огнестрельное оружие m1911, карманные часы с фотографией (изъято) ДАТА ВЕРБОВКИ: декабрь 1944, Австрия ДАТА ВВЕДЕНИЯ СЫВОРОТКИ: 16.12.1944 ПЕРВИЧНЫЕ ДЕЙСТВИЯ СЫВОРОТКИ: внешних изменений не обнаружено; ускоренная регенерация (примерно в 15-20 раз быстрее, чем у обычного человека (для сравнения, регенерация Стивена Гранта Роджерса (проект «Эксперимент Эрскина») — в 20-25 раз)); ускоренное усвоение информации, улучшена память (за 2 недели запомнил немецкий язык); повышенная температура тела (37,9); ускоренный метаболизм; незначительная потеря веса (5 килограмм) ДАТА ТРАНСПОРТИРОВКИ НА БАЗУ №190071 (Швейцария): 15.12.1946 СОСТОЯНИЕ НА МОМЕНТ ТРАНСПОРТИРОВКИ НА БАЗУ №190071 (Швейцария): множественные переломы (рука (правая): открытый перелом плечевой кости; ноги: левая: перелом лодыжки, раздроблена стопа; правая: перелом большеберцовой кости, перелом 3 (трех) пальцев (большой, безымянный, мизинец); сломано 4 (четыре) ребра); внутреннее кровотечение; травма головы (в теменной доле; ушиб головного мозга 3-й степени, результат: амнезия, слуховые и зрительные галлюцинации, кровотечение из носа и ушей); множественные гематомы и ссадины ЛИЧНЫЙ ВРАЧ: Демидов, Александр Сергеевич, допуск уровня “Д” КОММЕНТАРИИ ЛИЧНОГО ВРАЧА: «При обнаружении тела подопытного №0-4-7 возникли некоторые трудности с раной в голове (теменная доля), образовавшейся в результате падения с 30,3 метров, однако благодаря действию Сыворотки Золы, рельефу стен ущелья, замедливших падение, а также снегу, удалось избежать летального исхода. Подопытный доставлен в критическом состоянии на базу №190071 (Швейцария), оказана помощь медиков» (подписи медиков, участвовавших в осмотре, расшифровка) ДАТА ТРАНСПОРТИРОВКИ НА БАЗУ №09876124 (СССР, РСФСР, Вологодская область): 18.12.1946 РАЗРЕШЕНИЕ НА НАЧАЛО ПРОЕКТА «ЗИМНИЙ СОЛДАТ»: получено КОМАНДУЮЩИЙ: майор Муравьев, Владимир Алексеевич(подпись и расшифровка)
ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ А.С.Демидов
4 января 1947 года, 22:57 Подопытный номер 0-4-7. Состояние на момент начала эксперимента: стабильно. Приходил в сознание один раз. Находится под действием снотворных для обеспечения возможности телу самоисцелиться. При возвращении в сознание (на 8 минут) самостоятельно выбрался из воды и постарался отыскать выход. Предположительно, имеется наличие амнезии (вероятнее всего из-за удара головой). Говорил на английском. Постоянно повторял слово «Стив» (кодовое слово? имя?). На данный момент находится под наблюдением. 7 января 1947 года, 22:41 Ухудшение состояния. Подопытный приходил в себя 2 раза, бредил. Очнулся во время операции, но почти сразу же потерял сознание (болевой шок). Резко скачет температура; в 17:34 температура упала до +33,7 градусов, затем, спустя полчаса, подскочила до +41, 6. Переломы ног и руки зажили окончательно, понадобилось полных 23 дня, однако неожиданно началось воспаление шрамов на левом плече. На данный момент подопытный находится под наблюдением. 14 января 1947 года, 21:33 Эффективность сыворотки резко снизилась. Способность регенерации ухудшилась (прежде была эффективнее регенерации обычного человека в 15-20 раз, теперь упала до 10-12). Внутреннее кровотечение остановлено, но началась лихорадка. Подопытный приходит в себя каждые 2 дня. Психическое состояние нестабильно. Все время зовет некоего Стивагосподи Бак не ешь холодным мы не животные! я сейчас подогрею и... она ж ледяная! Митька ты как зверь дикий ей-богу
...он видел эту картину однажды в далеком смазанном сне, раскрашенном в теплые пастельные тона, и в том сне он улыбался, и подходил к тени, и обнимал его, и он был... Он был Баки Барнсом, а потом был Дмитрием Смирновым, а сейчас он... — Дмитрий? — снова зовет Стив, уже более настороженно. Солдат дергается и резко поднимает на него взгляд. — Ты чего? — Нормально, — хрипит Баки (Дмитрий?). — Выглядишь скверно, — признается Стив, криво усмехнувшись, и достает из холодильника мясную нарезку, ставит тарелку на стол, берет пару кусков и сразу отправляет в рот. — Ты точно... — Ага, — перебивает его Солдат. Стив тянет к нему руку, чтобы поправить выбившуюся прядь отросших черных волос (вот почему отросшим — они были короче, тогда, до поезда, до сыворотки, до программы «Обнуление», до того, как Баки стали звать Дмитрий Смирнов), и тогда Солдат ловит его руку и, вместо того чтобы сломать, подтягивает к себе, а Стив улыбается чему-то своему, вставая между его коленей. Баки подается вперед и приваливается к нему, щекой трется о твердый рельеф живота, и он думает, что так сильно скучал, боже, боже, боже, как же он скучал по нему, так сильно, что сводит ноги и волосы встают дыбом. Стив проводит пальцами по его затылку, Солдат поднимает руки, чтобы обнять его за талию и притянуть к себе еще ближе. Когда Солдат роняет Стива на кровать, тот улыбается и говорит: — Я ведь даже обувь не снял! Солдат (Баки?) целует его так долго, что даже его супергеройским легким становится невмоготу, опускается к его шее, губами мажет от подбородка до ключиц. — Я так по тебе скучал, — шепчет Баки (Дмитрий Смирнов?) и вжимается носом в стык меж плечом и шеей, вдыхает щекотный свежий запах дезодоранта. — Я так скучал, — повторяет, валится на Стива, прижимает всем своим телом, и чувствует, как глаза щиплет. Он даже не понимает, что плачет, как ребенок. Что плачет, как тогда, в 1950, когда русские напортачили с креслом, программа «Обнуление» дала сбой, и там, у себя в голове, он сделался маленьким шестилетним мальчиком с железной рукой, с телом лучшего, идеального бойца — нет-нет-нет, он был ребенком, который рыдал от страха, жался в угол своей камеры, с ужасом глядя на дверь с окошком вверху. — Ты чего? Эй, ты чего, Дмитрий? — тут же напрягается Стив, но Солдат (Баки?) не дает ему отстранить себя, лишь вжимается сильнее, так, что почти чувствует, как собственные пальцы живой и металлической руки красят предплечья и бедра Стива синяками. Он почти дома... Ему нужно только выполнить миссию. 6.3 Солдату — Баки? Дмитрию? — постоянно кажется, что он что-то вспоминает. Странное чувство скребется о стенки его черепа длинными кривыми когтями, а он ничего не может с этим поделать. Голова порою раскалывается так, что кости сводит, и ему даже чудится, будто он наконец-то выудил какую-то очень важную мысль из бездонного котла своей памяти, но он почти сразу же ее теряет, и это ощущение утраты преследует его еще очень долгое время. Ему часто снятся странные сны; они все разные и мало похожи друг на друга: временами он видит прокуренный бар, в котором играет та чудная песня, «The Drunkard Song», а он сидит в одиночестве за барной стойкой и пьет что-то мерзкое и горькое; иногда ему чудится черный русский лес, в бездонном снегу которого он мерзнет, свернувшись в сугробе, а вокруг снуют волки, сверкая глазами во тьме; лес сменяет бездушная лаборатория, холодный гроб, покрытый льдом, и шлем, забирающий его воспоминания и мысли. Однажды ему снится угол в незнакомом бункере, в который он жмется, и плотное кольцо гидровцев с автоматами, наставленными на него. Он следит за собой будто со стороны, видит, как сам же трясется, как царапает короткими ногтями алую кровь звезды на плече, и Пирс, еще молодой, возвышается неподалеку. Там было слово: Сбой. Сбойсбойсбой. он нестабилен это сбой сэр это сбой И он вспоминает — ему чудится, будто вспоминает — как Кроссбоунс, только пришедший на службу, двадцатишестилетний дерзкий боец, медленно подходит к нему, хотя никто больше не решается, садится на корточки рядом, протягивает руку и касается его железного плеча. Тогда он спросил: тебе не нравится твоя звезда, да, дружище? Но Солдат не ответил — он разучился говорить, он сделался животным, не мыслящим и не чувствовавшим, и даже во сне он не в состоянии вспомнить, как ощущал себя тогда, в окружении дул автоматов, бездумно, с видом затравленного хищника, скалящего зубы на охотников, царапал на плече звезду, словно глубокую пулевую рану. Он лишь может представить тот зуд и боль в металлическом протезе. В его сне Кроссбоунс медленно, словно сидел напротив обезумевшего медведя, доставал из кармана жилета черный маркер и подносил его к протезу. Так же аккуратно он нарисовал поверх красного зарева звезды дурацкую кривую рожу с улыбкой. Солдат видит в темноте закрытых век, как смотрел тогда на Кроссбоунса, какими неживыми глазами пялился в его лицо. Он просыпается от того, что скребет звезду на плече ногтями. Он чувствует, как заледенели пальцы на ногах и руках, и сглатывает вязкую слюну. Во рту сухо, кожа побледнела, и ему холодно. Он одергивает руку от плеча и тяжело дышит, смотря в потолок. Он больше не ненавидит эту звезду. Эта звезда — часть его истории, как и убийства, и кровь на его руках. Он Баки Барнс, он Зимний Солдат. Зимний Солдат — это Баки Барнс. Самый страшный сон Дмитрия Смирнова. Стива нет рядом, он на миссии, ищет похищенных детей сенатора одного из южных штатов, и Солдат один. Ему больше не нравится спать одному. Последние недели он хочет спать с ним рядом, со Стивом, хочет запомнить, что это вообще такое. Он все время думает, смотря на него, как странно — любить. Каждый раз, когда он его целует, или по-звериному притирается носом к его плечу, или вылизывает всего с ног до головы, словно новорожденного котенка, или берет его — он думает, как же любить необычно. С сороковых ему казалось, что любить необычно. Другими вечерами он как будто вспоминает бруклинского Баки Барнса. Не русского Дмитрия Смирнова, а того парня, который работал в доках до третьего пота, потому что Стиву требовалась куча денег на лекарства и более-менее нормальную еду, который снимал котят с деревьев, потому что боялся, что если полезет Стив, обязательно себе что-нибудь переломает, который на войне, сидя в окопе, думал молчаливо: как же хорошо, что он не тут, как же хорошо, что Стив дома. Порою ему кажется, что он вспоминает, как страшно было Баки Барнсу получать письма на войне. Из раза в раз у него бледнело лицо, когда рядовой подходил с письмом в руках: ведь письмо могло оказаться от Эллы, и Элла могла написать, что Стив умер без него, не способный нормально зарабатывать, заботиться о себе во время болезни, не способный защититься в драке, в которой его запинали насмерть черт знает где и кто. Впрочем, быть может, Солдату (или все-таки Баки? или Мите?) это все только кажется. И ему только кажется, что он вспоминает Баки, и стылый русский сугроб в том хвойном лесу 1950 года, и старого седоусого мужчину, называющего его Митей. 6.4 Он лежит на спине, кожу шеи приятно щекочет холодная трава, налитая зеленым, и солнце греет кожу лица. Ветер обдувает все его тело, но ветер не холодный, а похож скорее на теплый летний бриз. Его глаза закрыты, он глубоко вздыхает полной грудью, щурится, глядя на раскаленное яблоко солнца над головой, вновь задремывает. Все вокруг сине-желтое, яркое и теплое, и он будто плывет по ветру, ему хорошо-прехорошо, и протез совсем не громоздкий. Он не думает, как его зовут и кто он такой; каждая его мышца расслаблена, голова свинцовая и пустая. — Эй, — мягко зовет густой ласковый голос, и чья-то тень заслоняет лучи, и тогда он вдруг ощущает, что все это время тяжесть чужого тела лежала на его живом плече приятным грузом. — Не спи. У нас привал на час. — Хорошо так, — вместо ответа шепчет он, шевелит пальцами и обнаруживает, что те гладят чью-то спину, широкую и крепкую. — Полежим еще немного, ладно? Вокруг слышен лишь шум ветра и листвы, и ни одного громкого хлопка разорвавшегося снаряда. Эдем, наверное, не так хорош, как это место, думает он и вздыхает глубоко-глубоко, и чувствует запах цветов, сена, чего-то пряного и сладкого, будто теплого домашнего пирога, который готовила его мама, Долли, на каждое воскресенье. Сверху слышится добрый смешок, и шершавая подушечка пальца проводит по его острой скуле. — Если уснешь, — вновь говорит голос, — я тебя не потащу. — Конечно, потащишь, — усмехается он, не открывая глаз, и ладонью гладит чужую спину под своими руками. — Ты же меня любишь. — Вот засранец, — фырчат сверху, и сквозь слова слышится улыбка. Он и сам улыбается, лениво и сонно, и ему так спокойно на душе, что мурашки бегут по рукам. — Как думаешь, — вновь доносится шепот, — зачем они нарядили елку в июне? Тогда он хмурится. Приоткрывает один глаз, но полностью поднять веки не выходит, и его вновь слепит круг солнца. — Что? — хрипит он. Левая рука наливается болью и тяжестью, и ему вдруг делается холодно. Не может быть, думает он. Не мог он вот так лежать на войне, ведь когда он воевал с фрицами, когда воевал бок о бок с белобрысым капитаном, была зима, промозглая и неживая, злая и стервозная, она кусала ноги, облаченные в осенние сапоги, морозила пальцы. Невозможно... это... это сбой... — Говорю, елку, — вновь отзывается голос, и это голос капитана, капитана, который плакал над ним, когда его, окровавленного, везли на швейцарскую базу 15 декабря 1946 года... или... нет-нет, все не так, капитан плакал, когда ему прострелило шею, и кровь черным зловещим фонтаном залила лицо, куртку, руки в том мертвом снежном бельгийском лесу... — Зачем они нарядили елку в июне? Что еще за елка, думает он, какая к черту елка, но потом в голове больно щелкает, и левую руку резко прошивает жуткой болью, он чувствует пульсацию в висках: елка елка там была елка она была в безымянном городе в котором он лез на раскидистое дерево чтобы достать визжащего котенка и передать его тени... там прямо в центре... там... (мы собирали еловые ветки на катке в центре Бруклина, помнишь, там стояла громадная ель?) Он пытается открыть глаза, но получается лишь щуриться, потому что веки болят, на глазные яблоки будто кто-то давит, и лицо над его головой размытое, получается увидеть лишь глаза голубого цвета в обрамлении светлых длиннющих ресниц, ресниц, которые щекочут кожу, когда капитан ложится головой на его плечо или грудь и трется носом и щеками, прижимается сильно-сильно и задумчиво медленно моргает; ресниц, которые ложатся на скулы пушистым веером и пускают длинные тени по скулам, когда капитан закрывает глаза, а он — Баки? Дмитрий? Солдат? Митя? его имя... он Митя, кто-то называл его Митей, кто-то говорил... — он возвышается над капитаном, смотрит, ласкает его и... — Эй, Баки... Баки?.. — шепчет голос, и он старается что-то сказать, но глотку будто сдавило ошейником, и тогда он... — Дмитрий? Он открывает глаза резким движением и обнаруживает, что вновь лежит на спине, что руки по швам, что голая грудь медленно вздымается, и на ней покоится чья-то теплая сухая рука. Он переводит взгляд куда-то вверх. В утреннем слабом свете различаются очертания фигуры Стива. Тот слабо улыбается и забирается на кровать, скинув тяжелые ботинки. — Вернулся уже, — констатирует Дмитрий(Баки)(Солдат), и голос у него сиплый. — Ага, — улыбается устало Стив, кладет голову ему на грудь, поворачивается, и, когда он моргает, ресницы щекочут кожу около ключицы. — Отмазался от отчета. Таша и сама справится. — Он замолкает, мягко выдыхает, когда Солдат осторожно берет его за руку металлическим тяжелым протезом (почему он сделался таким неудобным? Будто Солдат не привык его носить, а там, во сне, рука казалась столь невесомой, совсем живой, и теперь он скучает по этому ощущению) и гладит пальцем широкое крепкое запястье. — Ты говорил во сне. — Да? Что говорил? — шепчет Солдат. Стив пожимает плечами. — Что-то по-русски, — беззаботно, хоть и устало, отзывается Стив, и у Солдата сжимается в комок его холодное мертвое сердце. Он не хочет думать, как собирается отплатить Стиву за его любовь и преданность — как он собирается с ним поступить. Кажется, впервые его миссия так тяжела. — Что значит «harasho» и «yolka»? Солдат тихо смеется, и чувствует, что Стив улыбается тоже. — Harasho значит хорошо, — делится он; стоит ему на секунду прикрыть глаза, как чудится, словно Солдат в том сне, на том лугу, где пахнет цветами, свежей травой, хвойным лесом и теплым пирогом, а Стив точно так же лежит на его плече. Наверное, это старое воспоминание. Это воспоминание родом из времени, когда Зимнего Солдата звали Баки Барнсом. Его, наверное, и сейчас так зовут. Ведь он человек. Там, в Деле №17, было написано: Джеймс Бьюкенен Барнс — Зимний Солдат. — Слушай, по поводу той базы в Канаде, — негромко говорит Стив, когда Солдат думает, что он уже уснул. Внутри все холодеет; на секунду страшный порыв все рассказать, посвятить его во все таинства, придумать новый план чуть было не заставляет Солдата рассекретить себя. Однако он вспоминает о Гидре, о Деле №17, о Владимире Муравьеве, Александре Демидове и Александре Пирсе, он вспоминает о старце из своих снов, о криокамере, проекте «Антарктида», и, конечно, он вспоминает о Кроссбоунсе. И поэтому он молчит и ждет, пока Стив продолжит: — Фьюри дал добро. Тони, Клинт и Брюс не поедут, зато Сэм и Наташа согласились, хоть Сокол и неэффективен в закрытых помещениях, но он отличный боец. Выдвигаемся послезавтра, сразу как отдохнем. Нормально? Солдат не может выдавить ни слова, потому лишь скупо кивает и в порыве отчаянной нежности целует Стива в лоб. Он даже думать не хочет, что с ним сделал Капитан Америка, ведь никогда прежде Зимний Солдат не знал слова нежность, не знал, что она из себя представляет и как действует на разум; но теперь ему это прекрасно известно, поскольку он, самый страшный киллер Красной Комнаты, влюблен, словно бруклинский мальчишка семьдесят лет назад. 6.5 Старк не доверяет ему. Наверное, потому что он умный и он знает, что Зимний Солдат убил его родителей. Видеть на его лице это выражение — выражение полного нескрываемого недоверия — вдвойне больнее из-за осознания: Старк прав. Прав был с самого начала и прав до сих пор. Солдат принимает из его рук оружие, смотрит ему в глаза: такие же глаза — точь-в-точь — были у Говарда Старка той морозной ночью, когда Солдат вколотил ему в лицо железный кулак три раза подряд, ломая насмерть череп. Смотря в глаза Тони Старка, давшего ему приют и кров ради Стива Роджерса, человека, которого считает другом, Солдат вспоминает, что сделал это — убил Говарда Старка — без сожаления или вины. По его спине прокатывается морозная волна, и он вспоминает голос Говарда, поседевшего и иссохшего, пока смотрит в лицо его сыну. Перед самой своей смертью Говард узнал его. Он помнит. Он помнит, как Говард шептал шероховатым голосом... шептал...Сержант Барнс?...
— Сержант Барнс, — зовет Старк с вечным ехидством в голосе. Он постоянно называет Солдата как угодно, только не по имени, и Солдат благодарен ему за это. Пожалуй, он даже будет скучать по Старку. Он ждет не дождется, когда Старк найдет его, чтобы отомстить за последнюю семью — за Мстителей — которую Солдат у него отберет. Снова. — Уверен, что не надо гранатомета в руку? А то я ведь могу устроить. Часик посидишь — и дело в шляпе. — Уверен, — хмыкает Солдат, перезаряжая винтовку. Старк примирительно поднимает руки. — Все готово? — подходит Стив. По какой-то причине Стив терпеть не может, когда Солдат остается со Старком наедине. Вероятно, он и правда думает, что они могут кинуться в драку прямо в Башне Мстителей, но Солдат не стал бы драться со Старком, теперь нет. Может, пару месяцев назад он с радостью вырвал бы светящийся мягким бирюзовым светом круг из его груди, но сейчас он лишь смотрит в его лицо и видит лицо Говарда Старка, молодого и ушлого. — Так точно, капитан, — отзывается Старк и возвращается к голограмме слева от себя. — Уверен, что найдете это логово тьмы? А то мы с Джарвисом что-то никак не отследим. Да, дружище? Что там у тебя. Дай-ка... — Там стоят глушители, — говорит Солдат. — Они не дают отследить место. Придется идти на память, но я знаю дорогу. Нас вряд ли ждут. Старк бросает на него взгляд — этот свой взгляд, взгляд «какого черта ты задумал?» — но так же быстро возвращается к голограмме. — Без проблем, Сусанин, — пожимает плечами Старк. Стив кивает, смотрит Солдату в лицо, словно хочет убедиться, что тот и правда готов вести их. Железный Человек возвращается к Джарвису, словно оставляя их со Стивом наедине, и Солдат не может смотреть ему в глаза, поэтому отворачивается к оружию. Стив поднимает руку и проводит пальцами по его напряженному плечу, затянутому в кевлар. — Выдвигаемся? — раздается голос Сэма позади. Солдат благодарен Сэму за то, что тот рушит момент, в который он готов расколоться. — Конечно, — говорит Солдат вместо Стива. — Пора. 6.6 Последнюю часть пути, примерно двадцать миль, они идут пешком. Джет они оставляют в густом канадском лесу, и лишь Солдат знает, что тот так и продолжит там стоять, в одиночестве и пустоте, пока Старк не найдет его. Солдат знает: у них есть около двух часов, прежде чем ЩИТ поймет, что Мстители не отвечают не просто так. К этому времени им с Кроссбоунсом необходимо завершить их миссию. Капитан и Солдат идут впереди, держа наготове оружие, за ними осторожно следуют Сокол и Вдова. Солдат всматривается в знакомый лес; эти места он выучил наизусть, запомнил карту, зазубрил каждое дерево и каждый ручей. Он бывал на этой базе лишь единожды, в далеком восьмидесятом году, но сейчас память словно оживает под натиском густого запаха мха. Он идет вперед и вперед, крепко сжав винтовку. Когда они подходят к огромному бетонному строению без окон, Солдат встречается с Капитаном взглядами, немо оценивая обстановку. На миг Солдату кажется, что он вновь на войне, в бельгийском лесу, что позади Коммандос, и вот-вот сейчас меж ними пролетит клуб дыма от папиросы Дугана, а Дернье прошипит что-нибудь на французском, что-нибудь про мороз и чертовых фрицев. Тогда Баки Барнс повернется, ухмыльнется им тонкими губами и выдаст что-нибудь по-идиотски смешное — единственное, что способно поднять им настроение, а Стив, белобрысый капитан, плакавший над ним, когда ему оторвало руку, фыркнет со смеху и отвернется, делая вид, что не имеет отношения к этому цирку. Он хочет сказать Стиву: а помнишь, как я был сержантом, как мы сражались с фрицами? Он хочет сказать: я вспомнил, как сбегал с гидровской базы, как тонул в русских сугробах, как искал тебя, искал, искал, а тебя нигде не было. Но он лишь молчит, отворачивается и поднимает винтовку. Момент уходит, обещая никогда более не вернуться. Они продвигаются дальше и дальше. Внутрь проникнуть удается с трудом, потому что их ждут. Они отбиваются от охраны, бегут по этажам, вырубают новых и новых противников. На третьем этаже, под землей, Стив останавливается и оглядывает тянущийся вдаль коридор, в конце которого — плотная металлическая дверь — окидывает взглядом развилку и поворачивается к Мстителям и Солдату, стоящим в полной боевой готовности. — Необходимо разделиться, — говорит Стив, — сейчас тут наверняка снова станет жарко. Дмитрий и Сэм — вы со мной. Нужно расчистить Таше дорогу к здешним архивам. Нат — ты идешь к архивам, пока мы прикрываем. Все данные здесь так же закрыты, как на предыдущих базах, верно? Пока мы будем драться, ты заберешь всю необходимую информацию. Сколько примерно времени тебе потребуется? — Минут десять хватит, — отзывается Вдова, перезаряжая Скорпион. — Я дам знать, как закончу. Выйдем через черный ход, и я запущу самоликвидацию. — Идет, — соглашается Стив. — Сэм, ты прикрываешь, мы идем впереди. Если увидишь, что дело плохо — не суйся к нам, а беги к Наташе, ей понадобится помощь. Мы справимся и сами. — Он поднимает щит перед собой и кивает в сторону коридора, темного и мрачного. — Пора. — Есть, Кэп! — отзывается неугомонный Сокол. Вдова скрывается за массивными дверьми, замуровывает себя там шифром, и Кроссбоунс ждет ее внутри, в самом сердце базы, за массивными тяжелыми дверями, и он вот-вот ее заполучит. Капитан ведет их к развилке, чтобы по коридору прийти прямо в круглый безликий зал, похожий на сердце муравейника, с кучей дверей и выходов. Визжит сирена, и механический голос отчитывается: «Проникновение на базу, проникновение на базу, введено чрезвычайное положение, протокол №1RT091». И выглядят они, как команда, выглядят они так, будто и правда что-то друг для друга стоят. Может, Солдат хотел бы стать Мстителем. Он бы носил эмблему с буквой «А» на плече, быть может, даже наклеил ее в центр кровавой звезды. Ходил бы на миссии вместе со Стивом, обучал агентов ЩИТа, защищал людей. Может, он даже стал бы героем. Может, не в этой жизни. Бой длится недолго, но для Солдата проходит сотая по счету вечность. Он начинает считать до десяти. Раз. Стив ломает щитом очередного гидровца, прямо как в сороковых, на той холодной злой войне; он преобразуется в Капитана Америка, словно Брюс Беннер — в Халка; его глаза следят, кажется, за каждым агентом на этой чертовой базе. Два. Сокол обрушивает на гидровцев шквал огня, выбивает дух из подкравшегося к Солдату сзади боевика. Солдат кивает ему. Три. Солдат пускает пулю безымянному агенту меж глаз из блестящей беретты. Четыре. Капитан Америка мощными ударами откидывает противников от себя на несколько метров. Пять. Слышится рык, и Сокол валится на землю, подстреленный. Шесть. Стив кричит Соколу что-то, зовет его, интересуется, жив ли вообще, но Соколу не до разговоров — он отбивается от гидровцев с раной в боку. Семь. Солдат незаметно кивает силовику без имени и звания, и тот передает ему в руку шприц, пока они танцуют в бою. Восемь. Никто никогда не заметил бы этот шприц в столь смертоносной, безвременной драке. Только они. Зимний Солдат и безымянный преступник. Девять. Солдат ломает последнюю шею и разбивает дымовую шашку о бетонный пол. Десять. Он группируется, и дуло винтовки смотрит прямо Капитану Америка в затылок. 6.7 — Почитай мне, — просит у него Стив; голос его сиплый, словно Стив долго-долго кричал и повредил голосовые связки. Баки поджимает губы и мягко улыбается ему. Несмотря на усталость во всем теле, сонливость и резкую головную боль, он не может отказать: сегодня Стив выглядит как-то особенно плохо, под глазами у него темным-темно, а цвет кожи сделался совсем нездоровым и приобрел бледно-сероватый оттенок. Баки не хочет отказывать Стиву ни в чем — он никогда не может отказать Стиву, особенно в период его болезни. Поэтому он берет в руки книгу, покоящуюся на тумбочке рядом с кроватью, и открывает на закладке. Закладка представляет собой черную одинокую нитку, которая тут же падает куда-то на пол и оседает безликой змейкой на холодных досках. — Пятая глава. Баки хмыкает и забирается к Стиву в кровать. Тот горячий настолько, что, когда притирается к боку Баки и заваливается ему на грудь, кажется, о него всерьез можно обжечься, но, тем не менее, Стива все равно трясет от холода. Он пристраивает ступни к голени Баки, греется об него, поджимая пальцы. Его дрожь вот-вот да и передастся. Баки проводит рукой по взмокшим волосам на его голове; Стив льнет к нему, как слепой котенок, и Баки вспоминает, что не спит уже вторую ночь, потому что страшнее всего — проснуться в обнимку с трупом. Разумеется, вряд ли он сможет изменить что-нибудь, если Стив начнет умирать — по-настоящему, неотвратимо, надсадно, болезненно — но Баки будет рядом, чтобы держать его, а спустя несколько минут после остановки его сердца умрет следом. Он открывает «Тома Сойера» и начинает читать. Стив хлюпает носом прямо у него под ухом, надсадно кашляет в кулак, из глаз у него время от времени брызжут слезы. Баки гладит его по голове. Он знает, что будет здесь всю ночь и, скорее всего, большую часть завтрашнего выходного. Ему шестнадцать, он работает в доках и приносит деньги сразу в две семьи — своей матери, оставшейся без мужа три года назад, и миссис Роджерс, зарплата которой чересчур маленькая даже для одного. — Завтра нужно сходить к Митчеллу, — бормочет Стив ему в ключицу. — Он мне обещал работенку. Нарисовать открыток. Баки фыркает в его макушку, продолжая гладить по голове. — Тебе бы отлежаться, — замечает он и тянет носом исходящий от волос Стива запах — хозяйственного мыла и уксуса, которым миссис Роджерс пропитывала мокрые холодные тряпки и клала их на его раскаленный лоб. — Ты работаешь за двоих, Бак, — говорит Стив с усталым упрямством. Баки чувствует, как тощими костлявыми пальцами Стив гладит его грудь сквозь рубашку. В жесте этом так много скрытого и интимного, что ни один из них этого не замечает. Для них спать в одной кровати столь близко друг к другу — нормально, ведь им шестнадцать, они совсем молоды и лучшие друзья на всем белом свете. Стив его лучший друг, самый важный его человек, важнее нет никого, и Баки, на самом-то деле, будет работать за десятерых, лишь бы Стиву хватало на выжить. Потом, когда чуть подрастет, Баки сможет достать для него что угодно. У них будет все на свете, просто необходим разгон. — Я хочу как-то помочь. Ты сам знаешь. Пока не могу даже из дома выйти — хоть порисую. За каждую открытку Митчелл обещает по пятнадцать центов. — Стив прерывается на кашель и утыкается Баки в ключицу. — Черта с два, — тверже говорит Баки. Хмурится и хватает его за запястье, чтобы сжать, мягко, но ощутимо, и прижать к своей груди. — Будешь туда-сюда шататься, лучше тебе не станет. Пока что я достаточно зарабатываю, и если что не так, дам тебе знать. К тому же в доках сейчас большой спрос на свободные руки. Поэтому... — Ничего ты мне не скажешь, — грустно перебивает его Стив. Он хлюпает носом, его большой палец гладит впадину между грудными мышцами Баки, и сам он внимательно следит за этим движением покрасневшими мутными глазами. Баки вздыхает. — Какая разница, подохну я тут, в кровати, или на улице, если все равно подохну? По крайней мере откину коньки не нахлебником своей матери и лучшего друга. Так гадко от того, что ты меня обеспечиваешь, когда я и сам могу. Когда я сам должен. Понимаешь? — Заткнись, или я заткну, — резко обрывает его Баки, так резко, что сам удивляется. На мгновение, пока Стив говорит свою хриплую страшную тираду, он по-настоящему пугается, приходит в ужас: Стив никогда прежде не произносил этого вслух — не произносил того, что умрет, что может умереть — и Баки вдруг столь ярко представляет себе, как находит его остывший посеревший труп, как Сара кидается ему в объятия и рыдает до хрипа, как он сам несет дешевый гроб по молчаливому кладбищу, и на глаза вдруг наворачиваются слезы. Он их смаргивает. Стив молчит. — Не смей заикаться даже. Сдались тебе эти открытки — я сам до Митчелла схожу. Но еще раз... Еще только раз я услышу такое, можешь со мной больше даже не заговаривать. Усек? Ты кто, девчонка, чтобы плакаться раньше времени? — говорит, а сам вот-вот да и разревется, как кисейная барышня. Стив молчит. От шума его молчания пусто и холодно во всем теле. Баки ощущает, как ему становится невыносимо тоскливо, будто Стива он уже потерял. Поэтому, когда тот наконец подает голос, с его плеч будто гора падает. — Все умирают, Бак, — бормочет Стив, пристыженный. Спустя полминуты трется о рубашку Баки, прижимается к нему еще сильнее. — Прости меня. Баки не отвечает, только целует его в макушку. 6.24 Солдат открывает глаза. В джете шумно и прохладно, они летят над океаном, Мстители надежно упакованы в капсулы, спят беспробудным неуютным сном, будто замороженные в вечном льде. Капсула с Капитаном Америка — со Стивом — расположена между капсулами Сокола и Вдовы. Солдат не сумел заставить себя взглянуть в глаза Стиву, потому всадил ему транквилизатор прямо в шею со спины. Ему казалось, повернись Стив в тот момент, Солдат не сумел бы, не смог; его правая рука, которой он свершил это предательство, до сих пор мелко трясется. Левая же в свою очередь неприятно ноет и болит, будто плоть более не желает уживаться с железом; после сна, в котором у Баки Барнса его не было, протез какой-то особенно тяжелый. — Агент, — кивает стоящий неподалеку силовик, — вы в порядке? Он интересуется по инструкции — Солдат знает. Все находящиеся здесь гидровцы проинструктированы для ситуаций, если Зимний Солдат вдруг вновь будет нестабилен. После прочтения даже маленького кусочка собственного личного дела Солдату кажется, что вся его история — один сплошной сбой; все, что он делал, — будучи Баки Барнсом, будучи Дмитрием Смирновым — это был нестабилен. На такой случай у каждого из присутствующих агентов есть транквилизатор и для него. — Состояние стабильно, физических повреждений нет, — спокойно и размеренно диктует Солдат. От звука его голоса агент напротив едва сдерживается, чтобы не вздрогнуть. Он кивает и отходит на шаг назад. Солдат поднимается с неудобного сиденья, расправляет плечи, незаметно разрабатывает левую руку, горящую, словно в агонии, и отправляется вперед, к месту управления. Кроссбоунс в сероватой броне с белым крестом на груди стоит неподалеку мрачным охранником. Порою, смотря на него, Солдат вспоминает. Обычно это только обрывки, которые слепить вместе не удается, ведь они не связаны, но бывает и так, что в голове всплывает целый эпизод — эпизод жизни Зимнего Солдата, а не Баки Барнса; временами Солдат вспоминает черный хмурый лес, сосновый бор с тонкими, словно спички, деревьями, благодаря которым видно все пространство вокруг, будто на ладони; Солдат помнит — он правда помнит, он уверен, что это не вымысел — как развел костер среди нескольких сосен. Ветки и сучки трещали, но ночь была столь темной и немой, что костер не мог осветить и малой его доли. Тогда Солдат сидел чуть поодаль от четырех агентов, среди которых был и новенький — Брок Рамлоу — и он совсем не обращал на них внимания, чистил оружие и молча следил за местностью. Он был единственный, кому не требовался ежесуточный сон, потому всегда стоял на стреме в случаях, если миссия предполагала пару дней. В ту ночь Солдат уже знал, что черноволосый новенький агент — его новый куратор. Карпов ему сказал об этом перед самым заданием и представил его, Брока Рамлоу, вытянувшегося по стойке «смирно», смотрящего темными, заволоченными страхом и интересом глазами. Брок Рамлоу был особенным. Солдат это и сейчас понимает, временами скашивая на него глаза. Его единственный соратник. Тогда и сейчас. Той ночью агенты расселись у костра, говорили о чем-то и щелкали крышками консервов. Солдат сидел поодаль безмолвной глыбой льда, во тьме русского леса и шипении ветра. Он размеренно чистил пистолет, когда услышал краем уха надсадный смех. Затем раздался голос: — Эй, старина? — и Солдат не обернулся, поскольку, очевидно, обращались не к нему, ведь никогда к нему так не обращались. Его звали Солдатом, Агентом 0-4-7, Дмитрием Смирновым, но не «старина», лексическое значение которого в данном контексте означало «дружище». Ведь у Солдата никогда не было друзей. — Ты что, чокнулся? — послышалось вслед слитое в единый гул шипение; агенты, сидевшие вокруг костра, застыли на месте и пораженно наблюдали. Молодой куратор не ответил, только поднялся и подошел ближе, держа что-то в руках; его тяжелые сапоги ломали сучки под ногами. Когда он встал поодаль, Солдат не поднял взгляда, продолжая чистить автомат. — Агент, слышишь? — вновь позвал Кроссбоунс, агент 1-1-3, Брок Рамлоу, человек, который спустя двадцать с лишним лет помог ему захватить Мстителей. — Да отвали ты от него, Рамлоу! — зашептал другой напарник, словно Солдат не мог его услышать. Тогда Кроссбоунс повернулся и с холодной злостью рыкнул: — Закрой рот, — и вновь взглянул на Солдата, который поднял голову и смотрел в упор на Кроссбоунса поверх своей маски бесстрастными глазами, блестящими в темноте огоньком от костра. Кроссбоунс застыл на миг под его взглядом; казалось, Солдат его парализовал. В темноте было не видно, как зрачки его налились чернотой и расползлись по радужке в молчаливом страхе. Несмотря на ужас, пережавший глотку, Кроссбоунс тяжело сглотнул и подал голос: — Здоров, Солдат. Мы тут сухпаек разбирали. Не хочешь? Солдат посмотрел на зажатую в его руках банку. За пару мгновений он отметил, что понадобится около двадцати пяти-тридцати секунд, чтобы переломать юному куратору хребет — необходимо просто захотеть. Солдат молчал и молчал в ту секунду; он смотрел тяжелым взглядом на банку. Ему не полагался сухпаек, если миссия длилась меньше трех дней, ведь ему не требовалось ежедневное питание. Спустя минуту или две гробовой лесной тишины, один из агентов наконец подал нетвердый голос: — Да он не говорит, — донеслось со стороны костра. Кроссбоунс продолжал возвышаться над Солдатом с протянутой рукой и игнорировал доносящиеся оклики трех агентов за своей спиной. — Внатуре, Рамлоу, — сказал второй. — Он же бешеный. Отстать от него, пока он тебе череп не проломил. Карпов говорил... — Карпов говорил, он не нападает без приказов, — негромко заявил его приятель. — Черта с два! У меня кореш... — начал было третий, когда Солдат приглушенным маской и оттого еще более жутким голосом спросил: — Что это? — и воцарилась такая тишина, что можно было услышать, как в ветвях шуршат белки. Агенты замерли, будто заледеневшие статуи. Рамлоу встал как вкопанный в том же мертвом молчании. Ему понадобилась по меньшей мере минута, чтобы наконец отозваться: — Сгущенка. Воспоминание обрывается, словно кто-то выключает телевизор. Солдат плохо помнит первые свои миссии с Рамлоу. Каждый раз, заканчивая очередное задание и возвращаясь на базу, он забывал о нем — все воспоминания и даже намеки на них стирала машина. Затем его клали в ледяной гроб, где он чах, словно зачарованный, а когда его размораживали, Солдат снова и снова вынужден был знакомиться с двадцатишестилетним парнем Броком Рамлоу, кодовое имя — Кроссбоунс, который каждый раз скуривал по пачке сигарет, пока они были в работе. Смутно узнавать его Солдат начал лишь в начале нулевых, то есть спустя почти десять лет с момента их первого знакомства. Прибытие на базу №11212 сопровождается громким оповещением и шумом приземляющегося джета. Кроссбоунс кидает на него вопросительный взгляд, Солдат почти незаметно кивает и берет в руки тяжелую винтовку. Прямо сейчас ему необходимо отчитаться о миссии, и, стоит ему выйти на взлетную площадку, к нему стремится конвой. Половина конвойных занимается перевозкой капсул, другая сопровождает генерала Швейгера, главнокомандующего Гидры в Европе. Солдат встает по стойке «смирно». Его внешний вид оставляет желать лучшего: копоть и кровь пропитали кевлар, волосы спутались, железная рука покрыта алыми брызгами, но, тем не менее, Швейгер все равно смотрит на Солдата довольно. — Хайль Гидра, Агент 0-4-7, — приветствует его Швейгер. Солдат возвышается напротив седого мужчины в строгом черном костюме. — Я готов отвечать, — ровным голосом отзывается Зимний Солдат. Он смотрит прямо в лицо генерала своим мертвым взглядом. — Вы прекрасно выполнили задание, — ухмыляется генерал. — Все, что Вы сделали, изменит ход истории. — Он выжидает, пока Солдат немо кивнет. — За это герр Зола лично пожелал увидеться с Вами. Перед началом проекта «Восход». Солдат вновь ничего не отвечает. Проект «Восход» — это полное обнуление Мстителей и преобразование их в солдат Гидры, верных и беспринципных. На его осуществление потребуется около трех месяцев, гораздо меньше, чем в пятидесятых, ведь у Гидры было семьдесят лет, чтобы совершенствоваться. — Что ж... — говорит Швейгер. — Думаю, Вам стоит восстановиться и пройти медицинское освидетельствование. Приведите себя в порядок, Агент 0-4-7, прежде чем появитесь перед герром Золой. С этими словами генерал уходит, и Солдату остается только следовать за конвойными в недра мюнхенской базы, пока капсулы со Стивом и его друзьями увозят прочь, на подготовку. 6.9 Ему выделяют отдельное помещение. После прохождения всех медиков и техников, которые латают мелкие раны и чинят железную руку, он неподвижно лежит на почти казарменной кушетке в квадратной комнате и смотрит ввысь. Около получаса он напряженно пялится в потолок: у него перед глазами стоит образ: невысокий худенький мальчик, прижимающий винтовку к груди, сидит напротив него в окопе и рвано выдыхает пар. Каска сползает ему на глаза, и он постоянно ее поправляет, недовольно морщит нос и поджимает губы. Его пальцы — обтянутые белой пергаментной кожей кости — крепко сжимают ствол оружия. Он что-то говорит — его губы шевелятся — но Солдат никак не может разобрать, что. Он пытается изо всех сил, стискивает кулаки до боли в пальцах, но прочитать слова все равно никак не может, ровно как и услышать их. Ему почему-то кажется, что там есть «3...2...старший», но больше ничего не выходит, и он перестает пытаться. Солдат прикрывает глаза. Он устал так сильно, что гудят ноги и болит в висках. Ему кажется, он больше не пройдет и шага; он упадет и умрет, не в силах нести это бремя. Впервые его миссия так тяжела. Она кусает его кости и скребет органы. Ему плохо плохо плохо, и он вспоминает — ему кажется, что он вспоминает — он хочет, чтобы это были воспоминания — как юнец сидел напротив Баки Барнса в окопе и что-то ему говорил. Перед его глазами — образ мальчишки. Мальчишка преследует его, когда он идет по длинному коридору, наполненному конвойными, охраной, под потолками — огромное количество камер, повсюду мигают какие-то лампочки различных датчиков. Сбежать отсюда невозможно, если не уничтожить сердце — Парижа и Золу — и у Стива не выйдет покинуть базу, даже если он каким-то образом сможет вырваться из металлических пут, в которые его заковал преступник с лицом его друга; тот самый, что притворялся Баки Барнсом, что брал его, что жил с ним под одной крышей. Солдат знает: сегодня или завтра ему придется встретиться с Капитаном Роджерсом. Того приведут к Золе перед началом проекта «Восход», потому что Зола не смог бы отказать себе в удовольствии поиздеваться над ним, показать, что он, наконец, победил. Мальчишка перед его глазами очень похож на Стива Роджерса из времени, когда в его тело еще не попала сыворотка, но это совершенно точно не он. Невысокий, светловолосый, узкоплечий; у него прямой нос — без горбинки, как у Стива — тонкие губы, глаза карего оттенка. Солдат почему-то видит его так, словно перед ним стоит расплывающийся призрак, сотканный из пыли и лучей солнца; он стоит неподалеку, не ожидая чего-то, а просто смотря. Солдат смотрит в ответ; он хочет разлепить ссохшиеся губы и спросить, что ему нужно и зачем он здесь — кто он вообще такой? — но слова застревают прямо в горле. Ему не нужно говорить, иначе узнает Париж; узнает Париж — узнает Зола, и тогда его вновь сочтут нестабильным, посадят на стул и отправят в криосон. А он не должен забыться. Поэтому он закрывает глаза и засыпает, чувствуя, как чужие призрачные глаза рассматривают его лицо. 6.11 Он лежит в холодной кровати. Руки и ноги дрожат, губы пересохли, ресницы трепещут. У него боль во всем теле, она — словно паразит, поселившийся под его кожей. Он страшно мерзнет — кажется, он соткан изо льда и снега, и он вздрагивает всем телом. Ему плохо плохо плохо, он... — Я позову врача, — говорит голос над его ухом; он поворачивает голову вправо, чтобы в слабом мерцании огарка свечи различить очертания маленького человека. Тонкая шея, светлые волосы, стоящие торчком, изломанные в сострадании брови, напряженная поза. Мальчишка сидит на краю чужой узкой кровати, повернувшись корпусом, и смотрит ему прямо в лицо, прямо в глаза, перед которыми все плывет. Он задыхается, хочет что-то сказать, но изо рта вырывается лишь жалкий шум. — Боже, сержант Барнс, вам нужно... Я позову санитара. Подождите, я позову... — Нет, — удается выдавить ему, выскоблить со стенок своего судорожно сжимающегося горла. Он сглатывает холодную вязкую слюну и снова разлепляет глаза. — Нет, пожалуйста, я в норме, я... Все хорошо, Крот, все хорошо... — Тогда нужно позвать капитана Роджерса, — не сдается тем не менее кто-то со странным именем Крот. Крот — это имя рождается столь внезапно, что он не совсем понимает, откуда вообще его взял, но на языке оно лежит так, будто уже бывало там. — Я сейчас, туда и обратно, он наверняка внизу, в баре, и... — Крот, мать твою, — рычит в ответ он. Тогда Крот замолкает, кусает губы и сжимает кулаки. — Просто... боже... — Я тут, — говорит Крот. Крот приближается, и тогда можно ощутить, как его дыхание оседает на влажной коже чужого виска. Пальцы Крота гладят по мокрым волосам. — Я никуда не ухожу, сержант Барнс. — Мне холодно, — отвечает некто, кого называют сержант Барнс. Но он не сержант Барнс, он... три два пять пять семь... он... ноль четыре семь... — Я не ухожу, — повторяет Крот. Тогда он чувствует, как руки Крота сжимают его трясущиеся руки в замок, словно согревая; и он вновь разлепляет веки, сморит в лицо напротив; язык прирастает к небу, он борется с ним, прежде чем выдавливает: — Останься со мной, пожалуйста, — стонет он. Чувствует, что боль сжимается в тугой ком в животе, груди, горле. Он не может вытерпеть эту боль в одиночку. Он хочет позвать кого-то другого — другое имя вертится, жжется на языке — но он не зовет. Рядом с ним — мальчишка по имени Крот. Глупое имя, дурацкое. Но он так тянется к нему, словно сейчас умрет — может, он и правда сейчас умрет — и тогда мальчишка не отстраняется, он льнет к нему в объятия, как льнул когда-то другой человек, которого вспомнить невозможно, образ которого горит в мозгу, но никак не может идентифицироваться. Крот ложится к нему в кровать, холодную, пахнущую пылью, кладет голову на его рвано вздымающуюся грудь, обнимает руками и греет. Волосы Крота пахнут землей и хозяйственным мылом, он угловатый, худой, но отпустить его почему-то совершенно невозможно. И он не отпускает. Он жмурит глаза, закусывает губу так, что, кажется, прокусывает ее до самой челюсти, сжимает трясущиеся руки вокруг Крота и старается уснуть, потому что ему кажется, что он должен уснуть. Если он не уснет, он умрет, прямо сейчас. Когда он засыпает во сне, Солдат просыпается наяву. 6.11 Когда Солдат заходит в главный зал «В», где его ждут герр Зола и генерал Швейгер, Капитан Америка сразу находит его взглядом. Он прикован металлическими наручниками, его руки скованы за спиной, и он стоит на коленях. На его лице — запекшаяся кровь, из губы и рассеченной брови. Его глаза мечутся по Солдату сверху вниз, будто проверяя, цел ли он. Солдат подходит к конвою из трех гидровцев, встает немного впереди них, скрепив руки за спиной и расставив ноги на ширину плеч. — Агент 0-4-7 готов отвечать, — говорит он. Голос ровный и несгибаемый, как и обычно, как и полагается специалисту его уровня. Швейгер уважительно склоняет голову, приветствуя его. Он куда более вежлив с Солдатом, чем был Александр Пирс — тот думал, что лучшее средство защиты от Зимнего Солдата — это иллюзия того, что Пирс сильнее. Швейгер считает, что лучший способ контроля — признания того, что они оба равны. Капитан разлепляет ссохшиеся из-за разводов крови губы. — Дмитрий, ты как? — хрипит он. Выглядит так, будто действительно интересуется, как интересовался бы на любой их совместной миссии. Солдат продолжает молчать и смотреть в одну точку. — Узнаю Капитана Роджерса, — тут же слышится знакомый голос. Солдат помнит этот голос — он доносился до него сквозь лед криокамеры. Он слышался на каждом обнулении, на каждой тренировке на каждой базе Гидры. В России, в Европе, в Штатах — он везде, он сердце Гидры, само ее нутро. Все головы растут из него. — Что вы с ним сделали? — пробует Капитан. Он явно вымотан — наркотиком и боем. Его плечи опущены, глаза готовы слипнуться, но он продолжает смотреть на Зимнего Солдата и видеть в нем лучшего друга и возлюбленного мужчину, который попал в плен к неприятелю. Солдат не имеет права опустить на него взгляд, но — нет, опускает, одаривает его всем возможным холодом русской зимы, и на дне черных расширенных зрачков Стива Роджерса вспыхивает синим огнем безудержная боль и страшное опустошение. Он хмурит ровные брови. — Дмитрий? Они же не... Они не снова... — Он не обнулен, Капитан, если вы об этом, — вмешивается в их псевдодиалог Зола. Голос услужлив, будто он принимает Капитана Роджерса в гостях, а не держит в плену на главной базе Гидры. — Он в чистом сознании и трезвой памяти. Зимний Солдат собственной персоной. — Но... Дмитрий, ты же... — наверное, он хочет сказать нечто вроде: ты же был с нами. Ты же пришел мне сдаться. Ты же был на нашей стороне. Ты же спасал мне жизнь, приходил за мной в лапы врагу. Ты же спал со мной на одной кровати, занимался со мной сексом, ставил засосы на моем теле. Ты же вылитый Баки Барнс — тот самый единственный мужчина и единственный человек, которого я любил, сколько себя помню. Ты же говорил, что любишь меня в ответ. Но вместо этого Стив только говорит: — Но зачем? — Вот за этим, Капитан, за всем этим, — вновь отзывается Зола, будто разговор ведется с ним. Солдат продолжает молчать. Ему нельзя говорить, иначе все будет кончено. Он продолжает сверлить Стива ледяным взглядом, смотреть так, будто не засыпал у него под боком три месяца до этого. — Зимний Солдат — наш самый ценный актив. Когда русские нашли его — то есть, сержанта Барнса, само собой — я был несколько обеспокоен тем фактом, что будущий агент Гидры будет носить лицо вашего адъютанта. Я знал, что вы придете за ним, если скоропостижно не скончаетесь. — Он выдержал паузу, будто раздумывая над чем-то, известным лишь ему. — Но, так вышло, что вы пришли бы за ним и после вашей смерти. Тогда мы решили не ждать — и отправили его к вам сами. Солдат наблюдает за ним, за Капитаном Америка, за тем, как тот неверяще качает головой, так медленно, будто силы оставляют его с каждой новой секундой. Он опускает подбородок на грудь, продолжает отрицательно кивать. — Я не верю, — говорит он. — Он бы не стал. Он меня... — Вспомнил? — подсказывает Зола. Капитан устремляет полный яростной безнадежности взгляд в огромный, во всю стену, монитор, на котором без помех, в идеальном качестве светится зеленым на черном фоне уже встреченное им прежде лицо. — Жаль вас разочаровывать, Капитан Роджерс. Удивлен, что вы все еще так яростно пытаетесь отрицать очевидное. Хотя... Вы же Капитан Америка. Как я мог забыть? — Капитан прикрывает глаза. Его руки, сцепленные позади, дрожат. Он перенапряжен и явно готов вот-вот свалиться замертво от усталости и измотанности. Все его тело — сплошной оголенный нерв. — Как бы там ни было, не думаю, что имеет смысл продолжать эту беседу дальше. Все, что мне было нужно, я уже сказал. Как я и говорил ранее — отсечете одну голову, Капитан, и на ее месте вырастут две другие. Вы, вероятно, подрастеряли хватку — Гидра стала вам явно не по зубам. — Стив резко дергается на его слова, но все тщетно. Конвойные даже не шевелятся, чтобы остановить его — они и так знают, что он рухнет наземь через два-три шага. Он полностью обессилен. — А сейчас агент 0-4-7 услужливо проводит Вас в Ваше временное пристанище до завтрашнего утра. Если позволите так сказать — до следующей эпохи. С этими словами Зола пропадает с экрана, а Капитан Америка поднимает взгляд на устремившегося к нему Зимнего Солдата. Тот подходит, встает рядом. Стив глядит на него снизу вверх, его глаза синие, а ресницы слиплись из-за крови. Солдат думает, чтоэти ресницы щекотали его кожу, когда Стив наклонялся близко близко, когда он моргал; они были столь длинные и пушистые, что пускали на его скулы длинные тени, и когда Солдат входил в него, ресницы трепетали, будто бабочки
это не будет такой уж тяжелой работой — довести его до восточного крыла, в одиночную камеру, подключить к аппаратам для проверки состояния его организма. Ему нужно лишь отдать его врачам. Ничего сложного. — Это же не по-настоящему? — тихо шепчет Стив, когда они идут по коридорам. Позади, метрах в двух-трех, за ними следует конвой. — Это все игра? Ты же это не по-настоящему, Дмитрий. Я тебя знаю. Солдат молчит, на его реплику он только грубо толкает Капитана в плечо, веля поторапливаться. Стив кусает губу изнутри. Солдат жестко сжимает металлические пальцы на задней стороны его шеи, направляя, словно щенка. Стив послушно идет, не предпринимает попыток вырваться, будто не он вовсе перебил дюжину человек в том злополучном лифте, а затем сбежал. Словно не он продолжал сражаться с Зимним Солдатом, невзирая на ножевые и огнестрельные ранения. Солдат знает: будь на его месте кто угодно другой, Стив давным-давно предпринял бы хоть единую попытку вырваться. — Встать у стены, — бесстрастно бросает ему Солдат, когда они приближаются к мощным дверям. Он подходит к сенсорной панели и вводит код доступа. Красный огонек сверху меняется на зеленый, и двери разъезжаются перед ними. В помещении Стива ждет капсула. Эта капсула похожа на криокамеру, в которой Солдат много лет спал. Она со стеклянным пуленепробиваемым корпусом, на котором тоже имеется сенсорная панель, и выбраться оттуда невозможно — Солдат знает, он пробовал, много-много лет назад, в той жизни, в которой еще пытался пробовать и противостоять. — Зачем тогда? — спрашивает Стив. Его голос севший, неживой. Конвойные помогают Солдату поместить его в капсулу; металлические крепления сходятся на его запястьях, ногах, груди, бедрах и шее. Он слабо дергается, что, конечно же, бесполезно. — Зачем ты тогда сказал мне свое имя? Зачем говорил, что любишь меня? — Он щурит глаза, всматриваясь в лицо Зимнего Солдата. — Ты не прикидывался Баки Барнсом, — горько говорит Стив. — Это был ты. Все время. И если ты думаешь, что я поверю, будто ты... Будто все это... — Цель быстрее перестает сопротивляться, — неожиданно отзывается Солдат, — если надавить на эмоциональную ее составляющую. Стив молчит. Он больше не пытается оправдать его — не вслух уж точно. Пока стеклянный корпус медленно закрывается, Стив размыкает губы и тихо спрашивает: — Что с Сэмом и Наташей? Они будут в порядке? Солдат смотрит ему прямо в глаза и не отвечает. Стив принимает это за ответ и в немом отчаянии закрывает глаза. Он облажался. Капитан Америка по-настоящему облажался. 6.12 Генерал Швейгер услужливо сообщает Солдату, что процедура назначена на завтра, на двенадцать, и что герр Зола очень хотел бы увидеть Зимнего Солдата на проведении первого в жизни Капитана Америка обнуления. Это значит, что Солдат будет смотреть, как в Стива Роджерса сначала вводят разработанный Золой препарат, чтобы подготовить его мозг для очистки, а затем посадят на то самое кресло, в каком сам Солдат сидел множество раз — так много, что никто никогда уже и не вспомнил бы. Предложение Золы звучит как приглашение — будто у Солдата есть выбор, присутствовать или нет — но он знает, что откажись он, его мигом засунут в криокамеру, ведь теперь, с рождением Мстителей Гидры, Зимний Солдат вряд ли понадобится в ближайшее время. Его вновь заморозят, оставят на дне ледяного гроба, и он будет спать без снов, пока Стив убивает своих друзей наяву. Он принимает предложение Золы одним кивком, пока идет на встречу с Кроссбоунсом и его отрядом, который будет охранять базу во время проведения процедуры первой очистки, первого «Обнуления». Под предводительством Кроссбоунса — сто сорок человек выдрессированных гидровских головорезов, послушных, словно щенки. Когда Солдат появляется в огромном оружейном зале, где происходит инструктаж и проверка огнестрелов, Рамлоу на миг задерживает на нем взгляд, будто проверяя, он ли это вообще. Солдат знает, чего тот опасается — обнуления. — Агент, — приветствует его Рамлоу, чуть склонив голову. Солдат сдержанно кивает. Три идеальных шеренги боевиков стоят по стойке «смирно». Когда Солдат подходит к Рамлоу и ровняется с ним, тот бросает толпе: — Вольно, дамы. Возьмите свое оружие и заступайте на посты. Гидровцы так и делают. Не проходит и минуты, как в зале остаются только Солдат и Кроссбоунс. — Думал, я обнулен? — как бы между прочим интересуется Солдат, пока они оба идут в сторону казарм. — Честно говоря, предполагал, что так может быть, — соглашается Кроссбоунс с ухмылкой. — Если бы твои мозги опять пихнули в блендер, тяжеловато было бы с тобой работать. — Раньше как-то работал, — фыркает Солдат. Тогда Рамлоу скалится. — Ну, да, а куда было деваться, — они останавливаются у очередных дверей с двумя охранниками и горящим красным огоньком сверху. — Было смешно осознавать, что я из кожи вон лез, чтобы тебе понравиться. Ты же вроде самый крутой терминатор в Гидре. Быть твоим другом было пиздец как престижно. Но стоило мне с тобой зачекиниться, как тебя обнуляли, а на следующих миссиях ты уже и в ус не дул, кто я нахрен такой. Забавно. Солдат позволяет себе кривую ухмылку. Он стоит напротив Кроссбоунса и смотрит. Этому человеку он собирается доверить свою жизнь и жизни трех Мстителей, среди них — Капитан Америка, Стив Роджерс, с которым у Рамлоу личные счеты. — Теперь-то я твою рожу вряд ли когда-нибудь забуду, — хмыкает Солдат. Кроссбоунс издает смешок и пожимает плечами. — Ага, Солдат, — говорит он, — буду надеяться и верить, как всегда. Они стоят в молчании еще около нескольких секунд, прежде чем Кроссбоунс коротко кивает и разворачивается, чтобы уйти и лечь спать. Солдат смотрит ему в спину, а затем, неожиданно даже для себя, говорит: — Я помнил. — Кроссбоунс останавливается, оборачивается через плечо в недоумении. Тогда Солдат поясняет: — Я начал вспоминать тебя после обнулений в начале нулевых. Кроссбоунс смотрит на него какое-то время. Затем кивает, разворачивается и уходит, бросив на прощание лишь: «Удачи, Солдат». 6.13 Во вторник начинается запуск проекта «Восход». Солдат это знает и уверен, что его отправят смотреть на введение препаратов Мстителям — раз уж его так и не заморозили обратно. Это ему, разумеется, на руку, но он все равно какое-то время сидит в своей камере в полнейшей прострации. Если что-то пойдет не так, все будет кончено, и это будет его вина. Готов ли он понести наказание? Первой на проект «Восход» поставлена Черная Вдова. Когда Солдата вызывают в главную лабораторию базы около полудня, он видит капсулу с Черной Вдовой, скованной по рукам и ногам. Та находится посередине огромного зала, прямо перед экраном с Золой и генералом Швейгером. По периметру — конвойные, и все это похоже на показательное выступление. Боевики Кроссбоунса встречают Солдата синхронным «Хайль Гидра!». — Агент 0-4-7, — приветствует Солдата Швейгер. Солдат встает рядом, сцепив руки за спиной и смотря на капсулу с Вдовой. Вдова в сознании, следит за ними из-за стекла. — Рад, что Вы пришли взглянуть. Я буду польщен, если Вы лично активируете программу. Солдат лишь коротко кивает. Проходят последние приготовления, ученые в белых халатах рыскают вокруг, настраивая аппаратуру и необходимые препараты. Солдат знает, что Сокол и Капитан Америка еще в своих камерах, и, скорее всего, сыворотка будет введена им дистанционно. Все начинается ровно в двенадцать. Швейгер и Зола внимательно следят за реакцией Вдовы, но та совершенно холодна и держится крайне профессионально. Она неотрывно следит за всеми действиями Солдата: за тем, как тот подходит к стойке с пультом управления, как подносит живую руку к сенсорной панели. Солдат уверен, что в ее жилах кровь стынет точно так же, как и в его собственных; ему кажется, он может услышать шум ее сердца даже отсюда. Она откидывает голову назад, до тихого стука, и, когда Солдат наконец касается панели управления, прикрывает глаза с длинными ресницами. Смотря на нее, он как-то непроизвольно вспоминает снега, в которых тонул, сбегая с гидровской базы в 1950. Ее кожа — как снег сама по себе. Холодная и белая, словно колючие снежинки. Точно такая же, как сугроб, в который Солдат уходил с головой в 1950 году — нет, не Солдат, Баки Барнс, напуганный, потерянный и беспамятный. Он помнит как сейчас: тот Баки, только что улизнувший из рук Гидры, искал Стива. Господи, даже будучи обнуленным, искалеченным и совершенно дезориентированным, он искал Стива, даже не помня, кто это такой. Он бежал и бежал, и мороз кусал его полуголое тело; протез болел, скрипел и вот-вот готов был отвалиться, а Баки Барнс искал, черт подери, Стива Роджерса. Солдат старается выкинуть эти образы из головы и вводит код. Ему это ничего не стоит — ввести последовательность из букв и цифр. Порхая пальцем по сенсорной панели, Солдат думает о Стиве. О маленькой тени, скользящей вокруг него в черном лесу, наполненном стонами боли и ужаса. О человеке, ринувшемся закрывать его от пуль. О человеке, которому он — не Баки Барнс, совсем не чертов Баки Барнс, а Дмитрий Смирнов — сказал «Я люблю тебя», не умея даже толком произносить эти слова, не зная до конца всего их значения. Именно с этими мыслями Солдат активирует программу. Перед ним всплывает красная кнопка. И перед тем, как коснуться ее, он еще раз смотрит Вдове прямо в глаза. Белый сугроб и алые капли, орошающие его. Это и есть Вдова. Кожа — снег, волосы — кровь. Солдат отводит взгляд. И запускает программу. Поначалу все молчит. Его рука, протянутая вдоль тела, трясется. Глаза прикрыты и веки дрожат. Он нажал кнопку. Он... Пронзительный писк раздается лишь спустя пару секунд напряженного молчания. Все лампочки в помещении вспыхивают красным. Под потолком доносится ровный голос Парижа: — ЗАПУЩЕН ПРОТОКОЛ: А-4-1-3-8-S-E-0-R-Ю. САМОЛИКВИДАЦИЯ НАЧНЕТСЯ ЧЕРЕЗ 10 МИНУТ. 9:59... 9:58... — Что ты сделал?! — тут же начинает верещать Зола. Солдат оборачивается, чтобы увидеть, как его изображение начинает рябить и крошиться. — Занес в твою программу вирус и пустил код самоликвидации всех баз в системе «Альфа», — ровно диктует Зимний Солдат. Он достает пистолет с транквилизаторами из кобуры на левой ноге и пускает один дротик Швейгеру в плечо. — Кроссбоунс, «Альфа» запущен, здесь все разнесет через девять минут, — говорит Солдат в приемник. Слышатся помехи, затем ровное «Принято». Солдат идет к капсуле и открывает ее за пару секунд. Вдова валится на пол, но он мигом ее подхватывает и вручает Беретту. — Ты... — шипит она, но сказать ничего не может. — Сокол в северном крыле, камера «6-2-1-1», Кроссбоунс открыл ее, иди за ним, я за Стивом. Она смотрит на него своими большущими глазами лишь пару секунд. Ей хватает этого времени, чтобы убедиться в его словах. Вдова кивает, больше ничего не говорит, выпрямляется, стискивает оружие и бежит вперед, на выход из лаборатории. Солдату хватает минуты, чтобы добраться до камеры со Стивом. По дороге он убивает в коридорах дюжину конвойных и нескольких ученых. Он бежит так, как не бегал в своей жизни никогда. На секунду ему мерещится та проклятая гидровская база, на которой он потерял руку почти сто лет назад; видится прямо перед глазами то, как он бежал к телу незнакомого мальчишки, замученного в ее стенах. Он подлетает к дверям, едва успев затормозить, и влетает внутрь просторной камеры с сотней кнопок и лампочек. Все пышет алым. Везде визжит сирена тревоги. Париж отсчитывает секунды до того, как все здесь — Зола, ученые, кресла для обнулений, препараты для Мстителей — станет прахом. Не больше, чем просто пепел на кончике пальца. Капсула со Стивом оказывается переведена в аварийный режим. Солдат чертыхается, осознав это, бьет кулаком металлической руки по стеклу. Стив внутри не реагирует, и Солдат решает, что тому уже ввели препарат. — Дерьмо! — рычит он злобно, подлетает к сенсорной панели. — Солдат, чего там у тебя? Я только что выпроводил Вдову и Сокола, — отчитывается ему в наушник Кроссбоунс. — Тут проблема, — ровным голосом говорит Солдат. — Мне нужен код уровня «А». Можешь достать секунд за сорок? — Издеваешься? — отзывается Брок. — Здесь сейчас все разнесет к черту! — Я его тут не брошу! — срывается Солдат. Снова ударяет по стеклу. — Блядь, Брок, просто дай мне код. Я выберусь. Но мне нужен код. На линии — тишина. У Солдата закладывает уши от воя сирены. Ему кажется, он глохнет. — Сука, — ругается Кроссбоунс от души. Но добавляет: — Пятьдесят две секунды. Солдат ждет, считает вслух. Слышит топот ног откуда-то сзади, не глядя стреляет в пятерых подоспевших рысцой агентов. Смотрит на Стива, бледного, как полотно, как тот чертов снег в пропасти, в которую Солдат падал, падал и падал. Не Солдат. Баки Барнс. Но Солдат — и есть он, так ведь? — Я тебя вытащу, — говорит Солдат, смотря на него. — Клянусь. Жизнью клянусь. Я тебе отплачу. — 6! — оживает наушник, так резко, что Солдат дергается. Кроссбоунс очевидно отстреливается на том конце провода, но продолжает отрывисто диктовать: — 5-7-9-9-D-2-W-W-1-1-... Сука! -6... -5-Q! Солдат оказывается у капсулы быстрее, чем та успевает открыться и выплюнуть Стива ему прямо в руки. Он подхватывает его и несется прочь. — Принято! Брок, сколько у нас времени? — кричит он, перекрикивает ор сирены, шума автоматной очереди. Стреляет, прячется за угол, прикрывает Стива от пуль металлической рукой. Сердце у него в груди колотится так бешено, что, кажется, сейчас просто проломит ко всем чертям ребра. — Меньше трех минут, — говорит Кроссбоунс. — Хватай Швейгера и вали оттуда, усек? — отзывается Солдат, отправляя пулю одному из боевиков промеж глаз. — Я за щитом. Встретимся, где условились. — Солдат... — начинает Брок, но Солдат не дает договорить — обрывает связь. Он бежит так быстро, как только может. Щит оказывается в одном из хранилищ под пуленепробиваемым стеклом. Солдат хватает его так быстро, что сам диву дается, держит левой рукой и бежит дальше, вниз по коридору, к черному ходу северного крыла. У него есть время. Он успеет. Он подбегает к огромным дверям-воротам с мигающей лампочкой, когда те уже начинают съезжаться. Париж диктует: «До разрушения осталось десять... девять... восемь... семь...» Солдат делает еще рывок. Боль в металлическом плече такая чудовищная, что сводит зубы. Стив в его руках совершенно бездвижен, словно уже мертв. — ОДИН, — заканчивает Париж. Солдат прыгает. Двери съезжаются за его спиной, и взрывная волна сбивает его с ног. 6.14 Железный Человек приземляется быстрее, чем успевает сесть квитджет. Он смотрит с пригорка, как чуть поодаль, среди густого немецкого леса, складывается, будто карточный домик, гидровская база, замаскированная под научный центр. Раздается мощнейшей силы взрыв, такой, что прижимает к земле близрастущие деревья. — Вижу мисс Романофф и мистера Уилсона, — говорит Джарвис. Клинт чертыхается и направляется в их сторону вместе с тремя агентами ЩИТа и медиками. — Мистер Роджерс не обнаружен. Продолжить сканирование? — Продолжай, — бросает негромко Старк. Он внимательно вглядывается в дорожку перед собой, словно ждет, что Капитан Америка материализуется на ней сам по себе. Этого, конечно, не происходит; и ребенку ясно, что, если Кэпу не удалось покинуть базу до взрыва, скорее всего, выжить у него не было шансов. Но ни один из Мстителей не движется с места, ожидая, когда тот появится на горизонте. — И года не прошло, — фыркает Наташа, видя команду и агентов. Ее буквально на себе тащит Клинт, забросив руку себе на шею; она одета во что-то белое, вся в пыли и крови. Сэм следует за ней — кажется, ему досталось не меньше. — Нам подали сигнал только час назад, — говорит стоящий рядом со Старком Брюс. Тони хмурится, когда понимает, что за Вдовой и Соколом не следует Стив. — А где Кэп? — спрашивает он. Наташа смотрит ему прямо в глаза и безвольно качает головой. Все замолкают. — Что там произошло? — подает голос Мария Хилл. — Солдат, — бормочет до этого молчавший Сэм. Поднимает усталый взгляд: — Канадская база была ловушкой. Все было подстроено. — О, мы уже поняли, — фыркает Железный Человек. Из-за маски выражение его лица различить невозможно, но каждый из присутствующих уверен, что его саркастичный голос — лишь ширма. Тони Старк облажался, и это его абсолютно не радует. — Кто вообще подал сигнал? — хмурится Наташа. Ее уже латают медики, но, очевидно, серьезных повреждений у нее нет. — Он был анонимным, — отвечает за Старка Беннер. — Мы подоспели, как смогли. Воцаряется тишина. Старк все еще смотрит вдаль, как и каждый его сокомандник. Они молча ждут, и молчание столь напряженное, почти скорбное, будто Стива они уже похоронили. В то же время каждый уверен: если был хоть малейший шанс выжить — Стив им воспользовался. Даже будучи без сознания, раненным, накаченным наркотой — он выбрался, если была лазейка. Поэтому каждый из присутствующих заметно расслабляется, когда Джарвис наконец говорит: — Обнаружен мистер Роджерс. С ним мистер Барнс. Железный Человек кивает и поднимает лицевую панель. — На позицию, ребята, — говорит он агентам. Клинт держит наготове свой лук. Старк поднимает руки в готовности стрелять. Он хочет уточнить, где именно, чтобы подобрать Капитана, и, по правде говоря, Старк вполне серьезно настроен отбивать Стива у Барнса, если того потребует ситуация. Но, когда он наконец видит его фигуру вдалеке, он не двигается с места. Зимний Солдат поднимается на пригорок, заметно хромая. Все его лицо в копоти, а протез дымится. Волосы растрепаны и порван костюм. На руках у него одетый в те же белые безличные штаны и майку Капитан Америка, совершенно обездвиженный и молчаливый, и белый, как труп. Все агенты ЩИТа, находящиеся рядом с Мстителями, синхронно наставляют на Солдата оружие. Старк было намеревается подойти, но Солдат наставляет на него пистолет, зажатый в правой руке. И даже несмотря на то, что пуля все равно не пробьет броню — об этом знает и Солдат, и Железный Человек — Тони все равно послушно остается на месте, внимательно и молча следя за действиями Солдата. Тот валится на колени, будто его подстрелили, и бережно кладет Стива на землю. Он продолжает прикрывать его так, как это делают раненные звери, защищая своих сородичей. Старк смотрит ему прямо в глаза и не подходит. Тогда Солдат переводит взгляд на Черную Вдову и, спустя несколько секунд, заполненных гудящей тишиной, кивает ей. Она приближается и садится рядом с ними на колени. Солдат облизывает сухие губы, выжидает пару секунд, прежде чем передает ей Стива, словно своего детеныша. Она поддерживает Стива за светлый затылок и кладет его голову себе на колени. Солдат хватает Вдову за плечо и заставляет взглянуть себе в глаза. Вид у него такой, будто он сейчас свалится замертво — он совершенно вымотан — но, тем не менее, он держится. — Позаботься о нем, — хрипит Зимний Солдат по-русски. Вдова смотрит на него во все глаза. — Ты слышала? Позаботься о нем. Он — все, что у меня есть. Я могу доверить его только тебе. Молчание вокруг них звенит и искрится. На Солдата направлены дула больше дюжины оружия, но он не обращает на них ни малейшего внимания и ждет ответа Вдовы так, словно от него зависит его собственная жизнь. — Хорошо, — отзывается наконец Вдова. Только тогда Солдат кивает и, еще раз взглянув на Стива, поднимается на негнущиеся ноги. Он направляется в сторону Старка, все еще прихрамывая. Его левая рука висит вдоль тела, словно он не способен больше ею шевелить. Когда Солдат приближается к Старку, внимательно следящему за ним, то стоит напротив какие-то мгновения. Смотрит в нахмуренную маску красно-золотого костюма, его светящиеся глаза. Затем кидает в его ноги свой разряженный пистолет и протягивает руки вперед. Он не говорит ни слова. — Наденьте-ка ему браслетики, — приказывает Старк, не отводя от лица Солдата взгляда. Солдат позволяет стиснуть свои запястья магнитными наручниками. И он сдается. 6.15 Забавно, что он оказывается в той же самой комнате для допросов в Башне Старка, в какую его привели в первый же день его миссии, и что Старк вновь сидел напротив него. Солдат знает: Брок подкинул Швейгера Мстителям, так что того, скорее всего, уже опрашивали, а это означало, что допрос Солдата им не бы особо нужен, ведь кто такой был Солдат? Лишь наемник, лишь убийца. — Ну что, утенок, — говорит Старк, привычно развалившийся напротив, как в тот первый день, когда он только увидел Зимнего Солдата в своем доме и привел сюда, словно и правда смог бы допросить. — Теперь будешь говорить? — Мы хотим услышать всю историю, мистер Барнс, — подает голос Фьюри. Солдат хмыкает. — Я завершил миссию, — только и говорит он. — Это была миссия. Моя миссия. Мое задание. — Схватить Мстителей? — уточняет Старк. Солдат поднимает на него взгляд, усмехается. — Уничтожить Гидру. — Он вновь замолкает. Когда не следует никаких вопросов, он продолжает: — Я должен был. Я... Я понял это, когда вытащил Стива из реки. Нужно было сделать что угодно, чтобы они все сдохли, — Солдат фыркает, бессильно качает головой. — Только тогда я понял, как много они у меня отняли. — Окей, — отзывается Старк. — И ты решил... — И я решил убить их всех, — обрывает его Солдат. Его голос слабый и тихий, он все еще весь в крови и копоти. — Ваша ошибка была в том, что вы отрубали ей головы. Отрубишь одну голову — вырастут две новые, да? Я решил выстрелить в сердце. Сердцем Гидры был Зола. — Тогда на кой черт нужен был весь этот цирк со Стивом? — хмурится Клинт. Солдат переводит взгляд на него, не задерживаясь, впрочем, надолго. — Потому что ему не доверяли, — догадывается Старк. — Ты же провалил миссию, верно? Два раза. И вернись ты туда просто так, тебя бы пихнули в морозилку без суда и следствия. — Верно, — соглашается Солдат, и его голос тихий и бессильный. — Они должны были доверять мне, чтобы пустить на Мюнхенскую базу. Провернуть все можно было только оттуда — там главный пульт управления, там все сервера Золы. И чтобы втереться в доверие к ним, я должен был... — Втереться в доверие к нам, — заключает Клинт. Солдат кивает. — А дальше все просто, — продолжает он. — Мой союзник раздобыл один японский вирус около трех месяцев назад. Оставалось лишь попасть к пульту управления и запустить его. — И ты хочешь сказать, что этот вирус... — Уничтожил Золу, — подтверждает Солдат. — А заодно и все гидровские базы в системе «Альфа». — Что за система «Альфа»? — доносится голос Брюса Беннера, до этого молча стоящего в стороне. Однако, вместо Солдата вновь говорит Старк: — У говнюков все базы расположены как грибницы. Есть три ветки — «Альфа», «Бета», «Гамма». «Альфа» — самые важные. В основном в Германии, России, Штатах и Австралии. Остальные — послабее. — Почему ты нам ничего не сказал? — интересуется Фьюри. — Я не доверял вам. Никому из вас, — спокойно признается Солдат. — Гидра ведь была прямо внутри ЩИТа, верно? Нельзя было, чтобы кто-нибудь слил всю информацию. — Опускает глаза, голос становится тише: — Я хотел все рассказать Стиву. Почти рассказал. Но... я должен был сам. — Он выдерживает паузу, словно ему тяжело говорить. — Они отняли у меня все. Они отняли все у Баки Барнса. Кто-то из нас двоих должен был отомстить, верно? — Все замолкают. Солдат смотрит перед собой, сглатывает ком в горле. Все его тело напоминает один большой синяк. Он поднимает взгляд, смотрит Фьюри прямо в лицо и ровно произносит: — А теперь... можете делать, что хотите. Сдать властям, убить или... Не знаю, посадить? Мне плевать. Своего союзника я не сдам, но, думаю, вы уже и сами знаете, кто он. Он обводит присутствующих Мстителей и агентов ЩИТа взглядом: Бартон, Старк, Фьюри, Хилл, Беннер. Сэм, Наташа и Стив в больничном крыле, их латают, а Стиву промывают кровь, пока Солдата допрашивают в Башне Старка. Солдату так хочется увидеть Стива еще раз, убедить его, что теперь он настоящий, теперь он не врет и не притворяется. Но захочет ли Стив его такого? — Да ты королева драмы, — комментирует Старк. — Я одного не могу понять. Ты вернулся к Кэпу, ты оказался против Гидры и действительно намеревался уничтожить ее с самого начала. То есть... ты что, обманул нас всех, сказав правду? Солдат пялится на него пару секунд. Затем небрежно пожимает печами и согласно кивает. — Получается, что так. — Твою мать, — усмехается Старк. — Я уже говорил Кэпу, что мне чертовски нравится его парень? — Да как-то не доводилось, — зевает Клинт и поднимается со своего места. — Раз уж время допросов прошло, я, пожалуй, вас покину. — Что? — непонимающе хмурится Солдат, когда с него снимают наручники. Он смотрит Старку в лицо. — Даже не посадишь меня за решетку? — не понимает он. Старк хмыкает. — Ну, ты тут вроде герой, спасший мир от зла, — говорит он. — Думаю, Кэп лично приговорит меня к публичной казни, если я тебя посажу. Не считаешь? Солдат не отпускает его взгляд. Он не может поверить, что его... отпускают? Все присутствующие поднимаются, словно после сеанса в кино, и правда... уходят? Какого черта? — Я убил твоих родителей, — признается Солдат, словно еще надеется вызвать гнев. Но Старк лишь хмыкает, отзывается более холодно: — Я знаю. — Он, не отводя глаз, берет стаканчик с кофе со стола. — Думаешь, я брошусь сейчас на тебя и примусь душить голыми руками? — из его уст это и правда смешно звучит, но Солдат именно это и предполагал. — Раз уж время откровений закончилось, может, желаешь навестить свою Спящую Красавицу? А то он нам скоро Башню разнесет. — Мистер Старк, мистер Роджерс... — словно в подтверждении его слов начинает Джарвис. — Знаю, знаю, — отмахивается Старк. — Я уже послал к нему Барнса. Передай, что его Филлип на полпути. И он просто выходит прочь. 6.16 Стив лежит в той же палате, в какой Солдат видел его задолго до этого. Простое белое помещение, довольно просторное и уютное настолько, насколько может быть уютной больничная палата. Пахнет медикаментами и стерильностью, так, что закладывает нос и хочется чихать. Когда Солдат подходит к двери, у нее уже стоит Сэм Уилсон. Сэм смотрит на него какое-то время, и Солдат молча ждет, пока тот его прогонит — ведь это было бы правильно. Однако Сэм подходит и без единого слова протягивает ему руку. Солдат хмуро глядит на нее пару секунд, прежде чем осторожно пожать. Они отходят друг от друга, оба смотрят на дверь так, будто она может рассказать им что-нибудь о состоянии Стива. Наконец Солдат решается спросить: — Как он? Сэм скашивает на него шоколадного цвета глаза. — Иди и узнай, — просто предлагает он. Солдат бросает взгляд ему в лицо, спокойное и серьезное. Он криво усмехается. — Не думаю, что стоит, — признается честно. Закусывает внутреннюю сторону нижней губы. Он понятия не имеет, как Стив отреагирует на него; что будет, когда он узнает, что все это время жил рядом с совершенно незнакомым человеком? И Солдат уверен, что Сэм поддержит его в решении просто уйти. Однако тот морщится: — Не валяй дурака, — просит Сэм. — Ты ему нужен. Солдат сжимает кулаки до белых костяшек, кровь на которых засохла и стянула раны. Когда Солдат заходит внутрь, тихо отворив дверь, сердце у него в груди колотится так громко, что он не слышит за его шумом собственных шагов. Все вокруг меркнет: раны, порезы и ушибы теряют всякое значение, когда он видит Стива на больничной койке. Хотя койкой это вряд ли можно назвать — это скорее постель, с удобной подушкой и регулируемой спинкой. Солдат подходит медленно, не уверенный, что имеет право. Боль во всем теле концентрируется в груди, сгусток обжигающей энергии. Солдат вздрагивает, когда Стив открывает глаза. Его ресницы, слипшиеся после сна, кажутся еще длиннее, чем Солдат помнит. Он сжимает челюсти до скрипа. Он предвкушает, как Стив нахмурится и отвернется. Но Стив улыбается. — Эй, — мягко зовет он, и голос у него хриплый, будто он не разговаривал долгие годы. Солдат ощущает, как узел за ребрами разрывает его грудную клетку. Он чувствует, что глаза начинает неприятно щипать. — Привет, сопляк, — говорит он, губы дрожат, но он улыбается в ответ. Стив тянет к нему руку, запястье которой оплетает больничный браслет. Стоит ему коснуться его ладони, как Стив дергает Солдата на себя, и тот едва успевает упереться правой рукой в кровать, чтобы не упасть на Стива. Стив прижимает его к себе со всей силы, будто желает вплавить в себя. Солдат трется носом о его шею, смыкает руки вокруг него, чувствует, как Стив со свистом выдыхает ему в ухо. — Дима, — бормочет Стив, изо всех сил стискивая его в своих руках. — Дима? — смеется Солдат. Чуть отстранившись, он видит, как Стив смущенно улыбается. — Таша сказала, что сокращение от Дмитрия — Дима, и я подумал... — он пожимает плечами. Солдат широко улыбается и кивает. Он берет его правую руку в свою и бережно прижимает к груди, и когда пальцы Стива начинают поглаживать ключицу, ему кажется, он испытывает чувство дежавю. — Как ты? — Все путем, — кивает Солдат. Он не может оторвать от Стива взгляда — от его лица в разводах уже желтеющих синяков, от глаз, смотрящих на Солдата так, будто он его не предавал. Солдат не выдерживает долго: — Прости, — шепчет он, чувствует, что плачет. — Господи, Стив, прости. Я бы никогда не позволил им что-то сделать с тобой, я бы тобой никогда не пожертвовал, я... — Знаю, — прерывает его Стив. — Я знаю, Дима. Солдат вновь смеется. Наверное, он выглядит как придурок. — Ты можешь называть меня Баки, — говорит Солдат. Смотрит Стиву в глаза. Стив качает головой. — Нет, если ты... Если ты не чувствуешь себя им, то... — Я не знаю, кто я такой, — обрывает его Солдат. Кусает губу до боли, крепче сжимает руку Стива, все еще прижатую к его груди. — Я понятия не имею. В голове просто каша. Я помню что-то про войну, что-то про Бруклин, что-то про Россию. Все смешалось в одну кучу, знаешь? — Он замолкает, не зная, как это все объяснить, но ему кажется, что Стив понимает. — Но я так хочу быть им. Быть Баки Барнсом. Для тебя. Он смотрит Стиву в глаза, и Стив вновь улыбается. — Не надо быть Баки Барнсом для меня, — отзывается он. — Будь собой. Пожалуйста. — Мне кажется, я могу быть им. Или смогу стать позже, — признается Солдат. — Но ты можешь звать меня Баки. Стив не отзывается, только кладет руку ему на шею и тянет к себе, и Солдат наконец-то чувствует его губы с недавно затянувшимися ранами. — Прости меня, хорошо? Прости, — просит он, отстранившись на пару сантиметров. Стив качает головой. — Ты не виноват, Бак. Не надо. — Неважно, Стив, виноват я или нет, — упрямится Солдат. Смотрит упрямо, и Стиву от этого взгляд чудится, будто он попал на семьдесят лет назад. — Просто прости меня. — Хорошо, — соглашается Стив. — Хорошо, я прощаю. Ты просто не уходи больше, ладно? Солдат кивает и наклоняется, чтобы снова его поцеловать. И чувствует, как с плеч падает семьдесят лет. 6.17 На заре воздух кажется ему чище и свежее, даже в Нью-Йорке. Солнце еще не показалось из-за небоскребов, ветер — прохладный, приятный, словно бриз. Люди встречаются так редко и так немного, что появляется иллюзия полнейшего единения с городом. Он петляет мимо жилых домов, закрытых кафе фаст-фуда и ларьков с газетами. Он идет через спальные районы, там, где поменьше больших магазинов и банкоматов, а, следовательно, — камер. Он смотрит на случайных прохожих из-под козырька кепки, старается не заглядывать в глаза, чтобы в случае чего его не смогли опознать, не запомнили. Руки — в карманах, голова чуть опущена, за спиной — лишь небольшой портфель, занятый питанием на первое время и парой полных магазинов. Брок ждет его на северном выезде из города. Стоит рядом с машиной, облокотившись о нее, и курит. Нервно оглядывается, придирчиво, хоть и незаметно, всматривается в каждого прохожего, пока не замечает знакомое лицо. Рамлоу тоже оделся подобающе: темные джинсы, черная толстовка и привычная уже кожаная куртка. На голову наброшен капюшон, скрывающий узоры уродливых шрамов. — Ну ты и вырядился, — усмехается Рамлоу, когда видит его. Он лишь пожимает плечами. — Как и ты, — отзывается хриплым голосом. Солнце начинает слепить глаза, выкатываясь из-за горизонта. — Просто два парня на Форде, — фыркает Брок и выкидывает окурок на обочину. Интересуется коротко: — Поведешь? Он оглядывается на сияющий шар солнца. Чувствует усталость в теле, то, как каждый мускул ноет. Веки сонно слипаются, и ему хочется лишь одного — просто подремать хоть пару часов. Он не спал всю ночь, сидел в пустой кухне и думал, какие вещи лучше взять с собой. Слушал щемящую тишину пустой квартиры, лишенной жучков и слежки; Стив вернется из Башни Старка лишь завтра к обеду, и к тому времени в квартире не останется ничего, что могло бы напомнить о присутствии здесь еще одного жильца. В итоге за двадцать минут до рассвета он схватил самый маленький запас боеприпасов, два пистолета — Беретту и Глок — один армейский нож, кое-какой еды и часы. Часы повесил на шею, так, впрочем, ни разу не подняв их крышку. — Лучше ты, — решает он в конце концов. Брок лишь дергает плечом и садится на водительское сиденье. — Ну, куда мы? — почти серьезно интересуется Рамлоу. Пассажир на соседнем сиденье сжимает сквозь слои одежды часы и спустя пару секунд раздумий предлагает: — В будущее?