***
И вот хорошо за полночь проснувшийся от удушающей пустоты в постели Кирэн бредет по темным залам и коридорам хозяйского дворца, тянущимся бесконечно во все стороны. Он ищет своего раба Энкиса, своего хозяина Гевелия Крида, ищет человека, без которого не мыслит своей жизни. Чтобы что? Только для того, чтобы притащить в постель, раздеть, уложить и тоскливо прижать к себе и, может, услышать произнесенное Энкисом в пьяном полусне: «Прости, Кир, сегодня был последний раз. Я больше не буду тебя оставлять». Те слова, которые наутро Гевелий Крид, конечно же, забудет. Кирэн спускается на нижние этажи в полуподвальные помещения, проходит мимо кухни, где дремлет оставленный на ночное дежурство поваренок, и начинает сожалеть, что не взял с собой свечу, потому что лунный свет не проникает в подвалы, мрак зловеще сгущается, превращая дом в склеп. Кирэн уже думает повернуть назад и поджечь смоляной факел, когда слышит доносящиеся из столовой для прислуги пьяные веселые голоса надзирателей и среди них — смех Крида. Именно смех. Кирэн замирает на месте, думая, что он никогда раньше не слышал, как безудержно может смеяться его пленный леруанец. Конечно, на севере Энкис тоже смеялся, но в его смехе никогда не было столько свободы и уверенности, как здесь. Девять лет он жил как сжатая пружина, чтобы развернуться здесь — в Империи, чтобы начать жить, дышать, шутить, спорить, отстаивать свое мнение. И пить. Осушать один за другим погреба Асалии вместе с теми «черными», которые никогда ему не отказывали. По странному стечению обстоятельств собутыльниками хозяина оказываются самые опасные надзиратели. Среди них нет правильного и серьезного Зиния. Пьют с Кридом самые жестокие, цепкие, въедливые. Те, от кого рабы и слуги страдают нещадно. Те, от кого мечтал потихоньку избавиться Орсо, но теперь вынужден отложить свои планы, пока они составляют компанию загулявшему господину. Кирэн стоит перед закрытой дверью, из-за которой доносятся захмелевшие голоса, в нерешительности. Гевелий пьян, «черные», которые составляют ему компанию, тоже. Они могут быть сейчас опасны. «Да что ж я своего Энкиса что ли боюсь?!» — в отчаянии стискивает зубы Кирэн и толкает дверь от себя… В первый момент ему кажется, что все хорошо. Энкис смотрит на него веселыми, добрыми глазами. Крид играет в покер, и ему, по всей видимости, везет. Пол усеян пустыми бутылками, а вдоль стен стоят ящики с закупоренными винными сосудами. Комната озаряется оранжевым светом факелов, а запах спиртного разбавляет аромат леруанских пряностей. Но улыбка исчезает с лица Гевелия Крида при виде Кирэна: — В чем дело? Ты зачем тут? — Эн… Ге… Мой господин, — Кирэн не сразу подбирает подходящее в данном случае обращение. Он может обратиться к Криду по имени и даже назвать его Энкисом в присутствии посторонних, когда они переходят в разговоре между собой на хайдекский язык, но сейчас лучше не рисковать, потому что «черные», недовольные тем, что их отрывают от игры, начинают раздраженно озираться на ночного гостя. — Мой господин, пойдем спать. Уже поздно. — Мой господин, да? А может, раб? Ловко ты перекинулся, Кирэн! Переобуваешься в прыжке, друг мой, — голос Крида звучит совсем недобро. Он взбешен, его оторвали от удачной игры. К тому же, он недостаточно пьян, чтобы покорно идти спать. Ему хочется еще. — Иди отсюда, Кирэн. Утром поговорим. Кирэн оглядывается на закрытую дверь, вспоминает, как проснулся среди ночи, как брел через весь дворец, как задыхался от пустоты и мрака. Вспоминает осуждающие глаза Орсо: «Если с господином что-нибудь случится, виноват будешь ты!» Вспоминает, как бегал по харчевням и питейным заведениям и угрожал их хозяевам. Вспоминает, что в деревне живет хайдекская община, жена и дети Кирэна, зависимые от пьющего Крида, а в детской половине на третьем этаже спит маленькая девочка, которая каждое утро слышит тихое шушуканье прислуги о том, что ее отец опять пьет и не просыхает. И решительно делает шаг по направлению к столу: — Пойдем, мышонок, тебе уже хватит. — А то — что?! — резко вскидывается Гевелий Крид и поднимается на ноги. В его глазах сверкают жгучие молнии. И вместе с ним как по команде вскакивают «черные» и хватаются за плети. — Ничего, Энк, я ничего тебе не сделаю, но я не могу тебя здесь оставить. Если я виноват в том, что ты стал таким, то я хочу это исправить. — И как ты собираешься это исправлять? — ухмыляется Крид. — Как хочешь. Я буду рядом, я буду помогать. Я тебя не оставлю. Мы справимся вместе. — Да с чего ты вообще взял, что ты мне нужен?! — с яростным шипением выдавливает леруанец. — Почему ты не можешь оставить меня в покое? — Но… ты спас мне жизнь. Ты спас мою семью. Ты привез меня сюда, — Кирэн пятится в шоке, замечая, как «черные» грозными тенями бесшумно окружают его со всех сторон. — А хочешь знать почему, Кир? — режет по живому Крид. — Потому что ты чертовски хорошо сосал мне член. Хочешь еще? Кирэн чувствует, как проваливается в пропасть. Если до сих пор это был все еще Энкис, пьяный, злобный, колючий, но Энкис. Тот, кого можно было хоть такого притащить в постель, уложить, накрыть сверху одеялом и своим телом, зацеловать и заласкать. Кирэн даже с тоской думает, что ему нравились даже винные пары в теплом дыхании любимого. То теперь это уже кто-то совсем другой. Прирожденный леруанский рабовладелец, потомок завоевателей, достойный продолжатель дела захватчиков и живодеров. И Кирэн делает последнюю попытку достучаться до любимого: — Хочу, Энк, очень хочу. Пойдем. Я доставлю тебе удовольствие. — Это мой дом, Кирэн, я хочу здесь, — кривит губы Крид и делает знак надзирателям. Кирэна хватают и ставят на колени перед хозяином. Гевелий выходит из-за стола и медленно приближается, не отрываясь глядя в глаза коленопреклоненного раба — хайдека, поправляя рукой свои гениталии. — Открой рот, Кирэн! Кирэн не сопротивляется, правда, он уже не хочет спасать Энкиса. И не хочет его вести к себе в постель. Ничего не хочет. Вокруг Кирэна раскручивается черная воронка, и он бесконечно в нее падает. Как в пропасть. — Осторожней, хозяин, хайдек дикий, укусить может! — предупреждает кто-то из «черных». — Может, ему зубы выбить перед этим? — Выбейте! — приказывает Крид. Чем Кирэну бьют по губам, он не видит. Он просто чувствует резкую боль во рту и еще более резкое ощущение безудержно наполняющей рот теплой крови. И закрывает глаза. — Открой глаза, Кирэн! — приказывает Крид.***
— Открой глаза, Кирэн! — зовет Гевелий. И Кирэн открывает глаза. В своей постели в спальне на втором этаже Асалийского дворца. Постель освещена ровным лунным светом. Над Кирэном склоняется встревоженный Энкис, а во рту тает фантомная боль, прихваченная мозгом из кошмарного сна. Кирэн даже проводит рукой по губам, чтобы убедиться, что крови нет. А языком гладит зубы, свои целые, крепкие зубы. Потом со стоном подбирается под бок Гевелию и тычется ему носом в ребра, вдыхая родной запах. Чувствует теплую руку леруанца на своем плече. — Страшный сон, Кирэн? Опять страшный сон? Ты так тяжело привыкаешь к новому дому. — Не уходи больше, Энк. Когда ты вчера ушел, сказав, что не хочешь меня насиловать, я не мог уснуть. И потом этот сон, как я ищу тебя по всему дому… — И не находишь? — Лучше бы не нашел. — Ты о чем? — Ты начал пить, Энк… — Я выпил пару раз с друзьями, а ты поднял панику на весь город и до икоты запугал всех трактирщиков в округе. Я не спиваюсь, Кирэн. Меня рвет уже со второго бокала вина. Я просто провожу время со своими друзьями и с ребятами, которые у меня работают. Это не значит, что я тебя собираюсь бросить. Мне тоже трудно привыкать заново жить в Империи и вести прежний образ жизни. Я слишком долго жил у тебя на севере. — Но Орсо говорит… — Орсо — умница, он все прекрасно понимает и здорово мне помогает. Он дал мне время отдохнуть и освоиться. На следующей неделе я еду в столицу, мне предстоит встреча с Императором. Отдых закончился. Если хочешь, я возьму тебя с собой. — Возьми, — шепчет Кирэн и прижимается крепче к Гевелию, — не оставляй меня. — Что с тобой, Кирэн? Что я делал в твоем сне? — Ты… Давай не будем об этом, Энк, я не могу. — Ты боишься меня, Кирэн? — Почему боюсь? Ты же мой Энкис! — Кирэн долго тянет первое «э», лаская любимого голосом. Облегчение от того, что кошмарный сон закончился, накатывает волна за волной. — Я не могу тебя бояться. Ты же меня никогда не обидишь. — Но в глубине души ты думаешь другое. — Это не имеет значения, что там в глубине души. — Мне кажется, еще как имеет, Кир. Мы говорили об этом с Орсо. У вас у обоих детская травма. Украли только его. Но ты тоже пострадал. Ты потерял брата, а впоследствии отца. Ты наблюдал пытки Кродака. Тебя женили на невесте брата, чему ты был совсем не рад. И в глубине души ты уверен, что все это сделала Империя. Та Империя, которой принадлежит Гевелий Крид. — Ты и Империя — это не одно и то же, Энкис! — Именно поэтому ты дал мне кличку, а не называл по имени, чтобы я как можно меньше ассоциировался у тебя с врагом. — Энкис! Не надо! — просит Кирэн. Его задевает безапелляционный тон любовника. — Давай попробуем победить твой страх? — Что ты предлагаешь? — Кирэн откатывается на спину и смотрит на Гевелия снизу вверх. — Я предлагаю стать для тебя тем хозяином, которого ты боишься. — Эй! Энкис! Только попробуй! — пытается улыбаться Кирэн. — На время, Кирэн. И ты сможешь остановить меня в любой момент. Я буду жестоким леруанским рабовладельцем, но останусь под твоим контролем. У тебя будет какой-то условный сигнал, которым ты сможешь остановить меня, когда захочешь. Пусть будет какое-то секретное слово. — Глина. Пусть это слово будет «глина». Это ведь твое. И я не забуду, и ты услышишь.