Что за странная мелодия пронзила мир твой, навсегда ко мне чужой? Что за странные глаза всё просят, просят у меня: «Побудь ещё со мной»? Зачем мне столько ярких глаз? Зачем мне столько нежных рук? Я не хочу обидеть вас, Мне дела нет до ваших мук. Я обнимаю этот мир И всё хочу в нём сохранить, Как просит призрачный кумир, Так сильно нежность не дарить.
Дешёвую пивнушку заполнял звон бокалов и звяканье столовых приборов о тарелки, а также негромкий гул посетителей. Однако Завулон слышал лишь раздражающий стук бокала, доверху наполненного любимым тёмным пивом Городецкого. Сам Антон не выпил ни капли, просто несколько нервным движением поднимал и опускал бокал на стол, словно не отдавая отчёта в своих действиях. Это место и подобное состояние Городецкого нервировали и раздражали Завулона. Он чувствовал, что добром это незапланированное свидание не закончится. А то, как Антон избегал его взгляда, виновато поджимая губы, окончательно уверило Всетемнейшего в готовящейся засаде. Слишком хорошо он знал своего Светлого, чтобы не ощутить лёгкую панику от всего этого антуража. — Итак? Будешь молчать или всё же соизволишь объяснить, что мы здесь делаем? — максимально спокойно проговорил Завулон, неприязненно оглядывая помещение. Городецкий замялся. Открыл рот, а потом резко закрыл, словно передумал говорить то, что хотел. — Пьём пиво, — неловко сказал он. Завулон выразительно глянул на полный бокал Городецкого и пустое пространство перед собой. Нет, он бы в жизни не стал здесь что-то заказывать, даже если бы находился в замечательном расположении духа. На самом деле при замечательном расположении духа его бы вообще здесь не было. Повисла тяжёлая пауза. Завулон нарочно не заполнял её. Пускай Антон помучается, он уже заметил, как от этой тишины пальцы Антона стали ещё более нервно подёргиваться. Плохо. Совсем плохо. Наконец, Городецкий не выдержал и выпалил: — Артур… Думаю, нам следует расстаться. Всетемнейший не шелохнулся. На его лице не дрогнул ни единый мускул. Не услышав абсолютно никакой реакции, Антон наконец-то соизволил поднять глаза на партнёра. Виноватое выражение нашкодившего ребёнка на лице Городецкого едва не заставило Завулона рассмеяться. Вот только он думал, что этого не стоит делать. Не ровен час, ещё ударится в истерику. Смешно, ей-Мерлин. — Да что ты говоришь, — наконец, спокойно сказал он. Щенячее выражение исчезло, и взгляд Антона стал твёрже. Хотя отчётливое чувство вины никуда не делось. — Я устал. Думаю, ты тоже. Посмотри на нашу жизнь — мы превратились в чужаков. В соседей по квартире. Различия мировоззрений больше невозможно игнорировать. Я больше не в силах так жить. Ты занят своими делами, я — своими. Мы иногда перебрасываемся парочкой слов на кухне. Мы даже спим в разных комнатах. — Городецкий, а не твоя ли это была идея? Ты же захотел личного пространства. Всё боялся потревожить мой сон своими поздними, вернее ранними, возвращениями с твоей драгоценной службы, — сказал Завулон очень спокойным, почти скучающим голосом. Да. Только так. Сарказм. Не нужно принимать его слова всерьёз. Нет. — Да, моя служба — именно драгоценная! — внезапно рявкнул Антон. — Твои вечные намёки на ничтожность моей работы, годами, десятилетиями, уже вконец достали! Не нужно давить на моё самолюбие! Мне нравится моя работа, и я не стремлюсь сместить Гесера. Достаточно того, что мне приходится частенько его подменять! — Меня твоя работа не волнует, Городецкий. Ты так трясёшься всякий раз, что я пролезу в твою голову и выужу оттуда тёмные секреты вашей светлой организации. Выдохни уже, сколько можно. Не нуждаюсь я в этом. Завулон откинулся на стул и ещё раз осмотрел пивнушку. Неужели и впрямь решил устроить грандиозный финал среди этих убогих декораций? — Из-за тебя погибла Лена! — бросил Антон. Ах вот оно что. Лена. Конечно, погибла. Случайно. — Лена? Это кто? — рассеянно спросил Завулон, внимательно глядя на рукав своего пальто. Не нужно было класть его на этот замызганный стол. Теперь придётся чистить. Он слегка скривился. Дрянное место. — Ты знаешь, о ком я говорю! Твои чёртовы интриги стоили ей жизни! Ты специально дождался отъезда Гесера и устроил всё это, когда я замещал его! Ты воспользовался нашими отношениями, чтобы… — О нет, Городецкий. Не бери на себя слишком много. Это была санкционированная операция Дневного Дозора. И ваши кадровые коллизии меня ни в коей мере не волнуют. Хоть Дон-Жуана своего штатного поставьте руководить Дозором. А вот твоя маленькая дурочка влезла, куда ей не следовало, за что и поплатилась. Глупость наказуема, знаешь ли, — жёстко сказал Завулон. Антон покраснел. Артур смотрел на него, гадая, от смущения ли или от злости. Он знал о том, что Городецкий сходил налево. Ладно. Он сам не без греха и в своё время тоже снизошёл до Ирэн, о чём, правда, впоследствии пожалел. Конечно, новость, что в Антоне проснулась кобелиная сущность, была не самой приятной. Злость. Боль. Но ему он не сказал ни слова. Незачем эти унизительные выяснения отношений. Ведь и Антон тогда ни разу не упрекнул его. Тогда. Забавно, а ведь тогда были совсем иные обстоятельства. Но эта девчушка явно не поняла, куда вмешалась. Нельзя трогать то, что принадлежит Всетемнейшему. Свет не померкнет без неё. Зато Антон, вероятно, кое-чему научится. — Так ты знал… — выдохнул он. — Знал и специально всё подстроил… И тут Завулон не смог больше терпеть. Маска бесстрастной сдержанности слетела, явив бездну ярости. — А чего ты ожидал, Антоша?! Что я молча проглочу твою интрижку и запасусь набором свечек, чтобы подержать их, пока ты будешь трахать её? Зато теперь ты поймёшь, что каждый твой поступок может иметь последствия не только для тебя. Пора взрослеть, мой мальчик! Антон побледнел. — Как ты… Да как ты… — его трясло. От чувства вины не осталось и следа. Его сменила железная решимость. Он смотрел на Завулона так, словно видел перед собой чудовище. — Вот только не нужно так искренне негодовать, Светлый. Ты прекрасно знал, на что идёшь, соглашаясь жить со мной. Я много раз тебе повторял: я не светлый пушистый коврик и никому не позволю себя в него превратить. Даже тебе. Тем более тебе. Антон резко встал. А потом словно весь сник, сдулся, как продырявленный шарик. — Да. Да. Ты прав. Конечно, прав, с твоим-то колоссальным опытом и многовековой мудростью. Я сделал ошибку. Поддался слабости. А ты… Ну, ты Тёмный, и не воспользоваться этим было бы глупостью для тебя. Возможно, если бы и я был Тёмным, меня это так не… — Антон тяжело сглотнул. Завулон холодно смотрел на него. Сейчас он понял. Не тогда, когда Антон кричал. Не когда неловко сидел, не зная, как начать разговор о том, что решил разорвать связь, которая длилась уже тридцать четыре года. То ли пугался своего решения, то ли страшился реакции Артура. А теперь… Завулон понял — это происходит на самом деле. У некрасивой, неприятной, замызганной связи и антураж для конца соответствующий — грязная пивнушка, в которой достаточно народа, чтобы Завулон не вздумал поднять скандал или что-то предпринять. Опасное. Это не стены в квартире, не дом в Вяземах, потому что там — воспоминания, которые могут поколебать уверенность Антона. А тут… Тут можно и почти не больно. Просто… неприятно. Завулон ощутил во рту кислый привкус. Это же чушь. Не может Городецкий уйти. Да куда он денется?.. А потом Артур посмотрел на сгорбившуюся фигуру усталого человека перед собой. Он признал поражение. Больше не хочет сражаться. За них. Отношения — всегда нелёгкая работа, особенно когда речь идёт о такой паре, как у них. Тут нужно терпение и компромиссы. Это — тяжело. А Городецкий устал. Если бы он был Тёмным, было бы легче. Не давил бы Гесер со своей кодлой, монотонно капая на мозги, завуалированными шуточками подтачивая уверенность Антона: «Ты, Антоша, — Светлый, а пиво предпочитаешь тёмное». Не пришлось бы противостоять ему в той или иной форме, ведь он всё равно оставался Светлым дозорным и каждая их операция всё равно была маленьким предательством друг друга. Верность в принципе складывается из череды маленьких и расчётливых предательств. Но Городецкому всё равно это невдомёк. Сколько бы лет ни прошло, задавить в Антоне этот выборочный максимализм, трансформировавшийся в какую-то извращённую форму самоистязания, Завулон не мог, как ни старался. Всё равно, что ему самому лишиться сарказма. Невозможно. Это — своеобразная броня, защищающая сокровенное — собственную личность. Самость. Его Тьму, а у Антона — Свет, хотя уже малость потускневший. Если бы он был Тёмным… В груди так сильно сдавило, что Завулон просто не мог выжать из себя ни слова. Ни сарказма. Ни просьб. Ничего. Городецкий посмотрел на него, молчащего, и наверняка превратно истолковал это молчание, приняв за равнодушие или издёвку. Слегка дрожащей рукой взял свой бокал с пивом и, давясь, выпил его залпом. Наверняка было горько. Вкус отвратительный, как и это заведение в целом. Антон выдохнул и вытер рукавом с искривлённого рта хлопья пены и струйки пива, которые пролились, когда он отчаянно глотал горькую дрянь. Завулон разлепил онемевшие губы: — Антон… Городецкий резко поднял руку. — Нет. Просто… нет. За вещами заеду позже. Он развернулся и ушёл. На Завулона немедленно обрушилось это место, захлёстывая звуками: стук и соприкосновение бокалов, когда собутыльники чокались, произнося бессмысленные и глупые тосты, целью которых на самом деле было прикрыть желание напиться; чавканье десятков ртов, жующих дешёвую, вредную еду. Казалось, будто, уходя, Антон снял Сферу Невнимания и Полог Тишины — Артур почувствовал, как затягивает его этот невозможный шум в свой душный, отвратительный эпицентр, как пялятся на него эти людишки своими жадными взглядами: вот он — Великий Тёмный, брошенный любовником. Ещё немного, и будет пускать горькую слезу, разбавляя ею местное мерзкое пиво… Дышать стало невмоготу. Завулон схватился за стол, ощущая под пальцами липкую поверхность, но всё равно стараясь удержаться за неё. Хотя бы за что-нибудь…***
Завулон открыл глаза. Снова очередной кошмар. Сейчас он уже не так резко подскакивал и почти привык. Как периодическая фантомная боль — она постоянно зудит на краю сознания и уже практически не вызывает того изначального первобытного ужаса. Но виски покрывали капли холодного пота, и ныли тупой болью скрученные в тугой узел внутренности. Повернув голову, он заметил, что лежит в кровати один. Это было не слишком удивительно. Антон наверняка или на работе, или где-то ещё. Артур встал, откинув в сторону немного влажные и сбившиеся простыни. В комнате было душно, нужно было открыть окно. Он закрыл глаза и прислушался. Антон явно находился в квартире. Завулон встал и вышел из спальни. Зайдя в гостиную, он бросил взгляд на часы — половина шестого утра. Городецкий лежал на диване, свернувшись в клубок, так как места ему явно не хватало. «Вот же сирота. Неужели нельзя было дойти до спальни?» — с раздражённой нежностью подумал Завулон. Он подошёл к дивану и сел на корточки. Слегка отросшая чёлка падала на глаза Антона. Он спал, слегка приоткрыв рот, временами похрапывая. Тёмные круги под глазами говорили о том, что этот придурок опять вызвался патрулировать улицы. Артур нежно коснулся волос Антона и отбросил чёлку со лба. Тот засопел, смешно причмокнул губами, что-то невнятно пробормотал, но не проснулся. Устал, ясное дело. Что-то происходило с ним — Завулон чувствовал это. Только не понимал, связано ли это с магией или просто шло время и их отношения понемногу трансформировались. Антон отдалялся. Поначалу неявно — работа в Дозоре занимала много времени, особенно когда приходилось подменять старого Светлого потаскуна и любителя пражских видов. Но потом Артур стал замечать, что Антон словно бы зациклился на своей Светлой сущности: он всё чаще пытался наладить отношения с друзьями-Светлыми, ходил с ними в боулинг, бильярд или просто пропустить по кружке пива. Всё в пределах нормы, нельзя было сказать, будто он чурался общества своего Тёмного любовника. Но всё равно было неприятно. Или вот новая его идея — Антон вместе с этой девчушкой, Юлей, кажется, и своей дочерью организовал нечто вроде благотворительного фонда помощи детям-сиротам «Невидимые дети», расположив штаб-квартиру в Праге под чутким руководством Надежды. Никакой магии — всё в пределах человеческого сострадания. Городецкий взял шефство над несколькими детскими домами в Подмосковье и одним — в Тульской области. Кроме того, что закупал им одежду, технику и другие вещи, он ездил и общался с детьми, не отделываясь лишь безликим меценатством. Иногда вместе с Надей, которая переписывалась с двумя своими подшефными и организовывала им посылки. Со временем организация набирала обороты, и вот уже десятки простых людей обзавелись таким «ребёнком на расстоянии». Сам Завулон не слишком понимал эту идею. Ладно бы вещи, но каким образом Антон вбил себе в голову, что пара строчек в рукописном письме сделают несчастных заморышей счастливее? Из этой ситуации Завулон сделал свой собственный вывод — Городецкий, кажется, хотел детей. Осознанно или нет — пока неясно. А ещё, вероятно, он отчаянно цеплялся за свою Светлую сущность. Маниакальное желание творить добрые дела словно успокаивало его: вот, я всё ещё Светлый, и Тьма Завулона не затянула меня. То ли Городецкого кто-то активно прорабатывал на эту тему, то ли у Артура случилась паранойя. Параноиком быть не так уж и плохо, особенно когда ты Великий Тёмный и глава Дневного Дозора Москвы и фактически всей России. Это качество не один раз за его долгую жизнь спасало его. Всегда найдётся кто-то, желающий отравить ему существование. Из мести или зависти. Завулон снова посмотрел на Городецкого. Рука у него лежала под явно неправильным углом и, когда тот проснётся, будет нещадно болеть. «Ох, Мерлин меня побери, и когда я успел превратиться в квочку?» — саркастично подумал Завулон, легко касаясь волос Антона. — Антон, просыпайся. Иди ложись в постель. Городецкий что-то протестующе замычал, но глаз не открыл. — Антон. Завулон слегка потряс его за плечо. — Чего тебе? — нелюбезно буркнул Городецкий и открыл глаза. — Доброго утречка, ясный мой свет, — язвительно сказал Завулон. — Вставай и иди спать в спальню. Понятия не имею, отчего тебе так дорог стал этот диван. В глазах Антона появилось осмысленное выражение, хотя он всё ещё был сонным. — Не хотел будить тебя. Сколько времени? — невнятно спросил он, сладко потягиваясь. — Ещё нет шести. Ты, как я понимаю, опять проторчал всю ночь на улице? — спросил Завулон, направляясь на кухню. Спать он явно уже не будет, значит, время для кофе. Антон сел на диване и рассеянно почесал плечо, мучительно и громко зевнув во весь рот. Завулон от этой демонстрации только хмыкнул. Городецкий порою мог быть очень… громким. — Да. У нас людей не хватает. — Неужели? Такая текучка, что теперь на улицу гонят Высших магов? Гесер совсем отчаялся, что ли? Могу ли я надеяться, что старый брандахлыст скоро сам махнёт в поля? Я тогда специально для него отдельных, самых отборных оборотней выпущу — пускай порезвятся. Антон встал и, прищурившись, сказал: — Я тебе выпущу. Завулон, гремя туркой, хохотнул: — Ну, поугрожай, поугрожай мне, Светлый. — Ладно. Я — спать. Хорошего дня. Не сделай нам гембеля, — сказал Антон и скрылся в коридоре. «Гембеля. Ну надо же, нахватался одесского сленга», — подумал Завулон. К Светлым недавно приезжал глава Причерноморского Ночного Дозора, который жил в Одессе. Давний друг их Жермензона, такой же старый еврей, сыплющий прибаутками, словно балаганный фигляр на площади. Завулон задумчиво готовил кофе. Вот сейчас. Вроде бы и не поругались. Обычное шутливое утро. Ещё совсем недавно он бы даже не подумал циклиться на подобных мелочах. А сейчас ощущал какое-то… отчуждение. Ненавязчивый такой холодок. Он прекрасно понимал, что это чувство изрядно подпитывали зачастившие по ночам жутко реалистические сны. Он проверился везде, где только можно. Обследовал каждый предмет в «светлом» кабинете Антона и во всей квартире. Выяснил происхождения каждой побрякушки, которую Антон притащил к ним в квартиру. Потом очередь дошла и до Вяземского дома. Ничего. Никаких магических зацепок. Антон настаивал, что это — психологическое, но Артуру казалось, что кто-то планомерно доводит его до психоза. Или — он сам себя. Когда он только начал свои отношения с Городецким, то вовсе не планировал делать из того настолько явную ахиллесову пяту. Но тот, как вирус, проник в его жизнь, заставив испытывать совершенно алогичные эмоции. Он сам создал это слабое место. Брешь в его образе. И самое ужасное, что этим мог воспользоваться кто угодно. Кофе был готов. Приятный знакомый аромат щекотал ноздри. Есть совершенно не хотелось, очевидно, его желудок ещё не проснулся. Но Завулон всё равно достал пачку овсяной каши. В отличие от Городецкого, который был каким-то фанатичным любителем вредной и тяжёлой еды, Завулон придерживался определённой системы в питании. Антону только дай, он бы ел одни бутерброды, картофель-фри и тому подобное. Глотнув кофе, Артур снова подумал о своих снах. В каждом из них главным было одно — потеря Городецкого. В той или иной степени. Смерть, предательство, разрыв. То ли его богатая фантазия генерировала всё это, то ли чей-то злой гений. Артур ненавидел строить догадки, ибо предпочитал оперировать фактами — они были надёжнее. Вот Антон умудрялся с помощью догадок рождать фактические выводы. Вундеркинд прямо. А факт был один — он видел невероятно реалистические сны. Уже несколько месяцев. И в них главным лейтмотивом проходила одна мысль: если бы Антон был Тёмным, всё было бы хорошо. Пора всерьёз взяться за вероятности. Артур закрыл глаза. Перед глазами словно размотали десяток катушек с нитками. Они пылали с различной интенсивностью. Те, что были ближе всего к событиям, — сильнее. Более далёкие от возможного события — менее яркие. Вот Городецкий сегодня получит телефонный звонок от матери и очень скоро — пылает ярче всех. Приезд дочери — чуть бледнее. Скорее всего, Надя опоздает на самолет, ибо опять завеется в очередном переплёте. Приедет, но позже. А ещё с ней что-то происходит, судя по всему — любовные неурядицы, о которых она не хочет говорить отцу. Вероятности мелькали и мелькали. Завулон отбрасывал те, что совсем ничего не значили для него, и чуть внимательнее просматривал то, что могло иметь хоть какое-то значение для него лично. Вдруг что-то зацепило его взгляд. От события — звонок матери Антона — шла тоненькая линия вдаль, которая цепляла ещё несколько событий. Одно было практически невозможно рассмотреть, а вот другое… Оно вело к нему. Пока ещё не оформившееся полностью, оно говорило о том, что Городецкий будет стоять перед выбором. Ситуация разветвлялась: он остаётся с Завулоном, но вскоре погибает, или уходит — и остаётся жить, но вскоре погибает сам Завулон. Весь этот спутанный клубок был завязан на его силе — Свете. Вот это новость. Всетемнейший и прежде имел привычку каждое утро просматривать вероятности. А после появления снов, кроме поверхностного изучения, он очень глубоко и внимательно проверил все. Ещё вчера этого не было. Из аналитического транса его вырвал телефон Антона, который вибрировал, брошенный своим хозяином на диване. Завулон резко открыл глаза. Часы показывали начало восьмого. Он не заметил, как просидел на кухне больше часа. Телефон продолжал звонить. Артур встал так резко, что едва не опрокинул чашку с остывшем кофе. С дисплея на него смотрела немолодая женщина, чертами напоминающая Антона. Под фотографией светилось: МАМА. Завулон глянул в сторону спальни, откуда не доносилось ни звука, потом на часы, а потом снова на дисплей. Он щёлкнул пальцами, затем провёл пальцем по экрану, принимая вызов. — Алло? — сказал он приглушённым, словно со сна, голосом Городецкого. — Антоша? Ты спал? — слегка хрипло спросила мама Антона. — Я разбудила тебя? Завулон никогда не встречался с Людмилой Владимировной Городецкой. Антон, понятное дело, не сообщил ей об изменившемся семейном положении, и мама считала, что её сын в разводе. Надю она любила, и после того, как Трибунал постановил видеться с дочерью чаще раза в десятилетие, Антон периодически ездил с Надеждой в Саратов, чтобы бабушка с дедушкой имели возможность пообщаться с внучкой. У самого Завулона родители были так давно, что он напрочь забыл их. Да и отношения у них были не самые простые — душившая своей любовью мать и, наоборот, отец-антагонист. Так что семейные привязанности светлого любовника не попадали в сферу его внимания. До сих пор. — Мама, что-то случилось? — сразу перешёл к делу «Антон». Женщина запнулась. — Ты когда сможешь приехать, сынок? Я знаю, у тебя работа важная, но… Завулон напрягся. — Что случилось? — более резко, чем планировал, сказал он. Антону сейчас сорок девять лет. Значит, матери должно быть около семидесяти. Максимум семьдесят пять. Болезнь? — Тут… — голос Людмилы Владимировны сорвался, и она всхлипнула. — Серёжа… — Что-то с отцом? — терпеливо предположил Завулон, стараясь добавить в голос беспокойство и тепло. Всё же иногда общаться с людьми, особенно пожилыми, — сущий мрак. — Да. Антоша… Ты сможешь приехать? Завулон понял, что добиться от неё ничего больше не сможет. Если бы не встревожившая его линия вероятности, он бы пошёл и разбудил Антона, сообщив, что звонила его мать и просила приехать. Но сейчас он понял, что для начала ему нужно всё проверить самому. На всякий случай. Поэтому, вероятно, пришло время познакомиться с его тёщей-свекровью. — Да, мама. Я вылечу первым же самолетом. В трубке послышался ещё один всхлип, а затем вздох облегчения. — Спасибо, сына. Она положила трубку, а Завулон молча уставился на телефон. Антон, если узнает о том, что он влез в его семейные дела, однозначно взбесится. Поэтому придётся за собой подчистить. Всетемнейший не понимал, откуда взялась уверенность, будто он должен разобраться сам. Все его инстинкты говорили ему об этом, а он привык им доверять. Лучше перетерпеть скандал, чем потом довести ситуацию до коллапса. Приняв решение, Завулон задумался, как лучше поступить. Открывать портал до Саратова — весьма затратное по Силе предприятие, однако сэкономит драгоценное время. А ещё оставит явный магический след. И если Антон по какой-либо причине захочет проверить, то узнает, куда отправилась его половина. Значит, придётся всё же обойтись без магии. Завулон вздохнул и взял свой телефон, перед этим удалив с мобильника Антона все следы звонка Городецкой сыну. — Юрий, замени меня на пару дней. Возникли кое-какие дела, и мне нужно уехать. Негласный заместитель явно всполошился. — А что случилось? Может, мне нужно поехать… — Не нужно, — оборвал его Завулон. — А вот сделать то, что я сказал, — необходимо. По тону шефа Юрий понял, что лучше не спорить. И лишних вопросов не задавать. — Хорошо. Когда вы уезжаете? — Приступай с сегодняшнего дня. Если что — звони. Он быстро закончил вызов, потом пошёл в коридор и достал из шкафа небольшую сумку. Вещи ему были не нужны, но для того, чтобы у Городецкого не возникло вопросов, стоило что-нибудь взять. Он пошёл в свой кабинет и открыл ноутбук. Ближайший самолёт из Домодедова вылетал через два часа. Отлично. Собрав вещи, Завулон нацарапал Антону записку, сообщая, что ему нужно уехать ненадолго по делам, но он остаётся на связи. Он вошёл в спальню и посмотрел на Антона. Тот спал без задних ног, не проснувшись, даже когда Завулон доставал вещи из шкафа. Городецкий развалился на кровати, лёжа на боку и подмяв под себя подушку Артура. Коротко усмехнувшись, Завулон вышел из комнаты и, захватив сумку, покинул квартиру. Он поймал такси и без происшествий добрался до аэропорта, где купил билет в бизнес-класс. При этом его не покидало ощущение, будто его, словно марионетку, куда-то ведут. Это нервировало, но он старался не зацикливаться. Перед аэропортом он наглухо закрылся, дабы аэропортовские дозорные не смогли его опознать. Обычный Тёмный Иной четвёртого уровня. Самолёт приземлился в центральном аэропорту Саратова спустя чуть больше часа. Получив временную регистрацию у местных дозорных, которые, разумеется, при его маскировке не распознали в нём Великого главу Дневного Дозора Москвы, он снова взял такси и поехал к родителям Антона, которые жили в Кировском районе, как выяснилось, совсем рядом с аэропортом. Зайдя в подъезд, он вошёл в Сумрак, пробормотал заклинание и вышел уже в слегка постаревшем образе Антона Городецкого. Однако, подойдя к квартире родителей Антона, он замер. Если бы Завулон был оборотнем, у него наверняка бы шерсть встала дыбом. Он не успел поднять руку, чтобы позвонить или постучать в дверь, как она открылась. Невысокая, симпатичная, немолодая женщина в вельветовом домашнем костюме открыла дверь и уставилась на Завулона ошалелым взглядом. — Здравствуй… Проходи, — деревянным тоном проговорила она. В квартире приятно пахло блинами, которые заботливая мама Антона приготовила, ожидая в гости любимого сына. Напряжённый, словно струна, Завулон молча прошёл на кухню, где увидел сидящего за столом светловолосого молодого парня с лицом Антона Городецкого. Он поднял голову и обаятельно улыбнулся такой знакомой Артуру улыбкой. — Моё почтение, Всетемнейший. Садитесь, Людмила Владимировна приготовила дивные блины с вишнёвым вареньем к чаю, — сказал Тигр.