Открывая дверь

Пока вереница машин двигалась к центру Балтимора, Уилл Грэм не сводил глаз со спящей сестры. Он всё ещё не был уверен в том, как поступит в отношении Мелисы. Отправить сестру назад, в Вашингтон, он не мог: ФБР потребуют её присутствия в суде... Но он по-прежнему терзал себя мыслями об убийстве Гаррета Джейкоба Хоббса и понимал, что его чувствительной сестре придётся в разы хуже. И хотя он мог бы на время оградить Мэл от разговоров об Абеле Гедеоне, он не был в силах запретить ей думать о случившемся. А в это время несколько человек поддерживали истекающего кровью психопата в сознании. Сам же доктор Гедеон отчаянно цеплялся за каждый звук, доносящийся до его ускользающего разума, укоряя себя за неосмотрительность.

***

- Ты уверена, что помощь врача тебе не нужна? - в десятый раз спрашивал Грэм, беря сестру за руку. - Я всего лишь простыла, Уилл. Неделя постельного режима и гора лекарств исправят положение. Грэм смиренно кивнул, перебрав в голове содержимое домашней аптечки. Мелиса уставилась на входную дверь, тщетно пытаясь сосредоточиться хоть на чём-нибудь. Но мысли продолжали ускользать, путаться, пока, наконец, не обрели форму вошедшего в кабинет человека. Мэл подняла взгляд на вечно бесстрастное лицо Ганнибала Лектера и, к не малому своему удивлению, разглядела в нём черты затухающей тревоги. Ганнибал улыбнулся ей одними глазами, и Мелиса ощутила прилив уверенности в собственном рассудке. "Как странно, что я ничего не чувствую... Нет ни тревоги, ни волнения или страха. Только уверенность в собственном здравомыслии..." - подумала Мэл, на автомате кивнув психиатру. Кажется, прошла целая вечность, прежде чем в кабинет вошёл глава поведенческого отдела. Джек выглядел гораздо лучше, чем любой из присутствующих, но это был искусный муляж, который он носил каждый божий день. Кроуфорд опустился в чёрное кожаное кресло, с отчаяньем взглянув на доктора Лектера. Молчание затягивалось, принимая болезненную форму. Когда "босс" заговорил, Мелиса не смогла разобрать ни слова: уши закладывало, как от быстрой езды, а глаза щипало. Она почти не помнила, как они вышли из кабинета, миновали серые коридоры и оказались на мокром от снега крыльце. Мэл готова была поклясться, что садилась в машину не сама, а при помощи брата, встревоженное лицо которого то и дело появлялось перед глазами. А потом стало темно и душно. Когда Мелиса вновь открыла глаза - была уже глубокая ночь. Первым, что она ощутила, был озноб. Казалось, будто вокруг неё настоящий ледник, а сама она излучает слишком много тепла. Мэл закуталась в одеяло, но это совсем не помогло. Тогда Грэм спустила ноги с кровати и на ощупь отыскала свои безразмерные тапочки. Девушка поднялась, опасно покачнулась и направилась к единственному источнику света: приоткрытой двери в противоположной части комнаты. В коридоре горел единственный светильник и Мэл, мысленно, поблагодарила брата за предусмотрительность: яркий свет для неё был просто невыносим. Мелиса прошлёпала к лестнице, медленно спустилась в гостиную, едва не споткнулась о коврик на кухне и, наконец, достигла стола. Облокотившись на столешницу, она какое-то время стояла в нерешительности, словно пытаясь вспомнить, что собиралась сделать, после чего щёлкнула кнопку на выцветшей поверхности электрического чайника. Грэм подошла к холодильнику, бегло изучила его содержимое и вытащила что-то отдалённо напоминающее макароны. На обоняние Мэл не рассчитывала... Закипел чайник. Мелиса сделала пол оборота, встала на носочки и сняла с полки салатовую кружку, из которой по обыкновению пила чай. Стрелка кухонных часов замерла между тройкой и четвёркой. Девушка подтянула ноги под себя, поправила соскальзывающий с плеч плед и решительно допила горячий чай. Сейчас ей вспомнилось далёкое детство, когда она - простуженная, но счастливая, - сидела на коленях у отца и слушала его глубокий низкий голос. "Сколько мне тогда было? Три, может четыре года?..". Мелиса улыбнулась собственным мыслям и неохотно поднялась со стула. Стало гораздо теплее, но от пледа она не избавилась: так и прошла в свою комнату неустойчивой походкой, словно новорождённый хрупкий оленёнок, только пробующий свои силы.