Никогда

Странно жить в двадцать четвертом веке и верить в жизнь после смерти. Однако меньше верующих в это не становится. Ведь никто не хочет умирать навсегда... В ВКФ не принято возиться с телами умерших: их зачастую оставляют в космосе, а родне посылают кристаллы горного хрусталя, как символ чистой скорби. А для Валентина хрусталь - камень воскресения. Ему не хочется верить, что все они ушли и растаяли безвозвратно... и как солнце проходит через грани, расцвечивая все вокруг ясными красками, так душа, невидимая и невесомая, как солнечный свет, проходя сквозь смерть, становится чем-то иным, но не исчезает навеки... Такова была наивная вера Валентина. А хрустальная бусина в четках - память обо всех погибших... Чем ближе подходил Враг к Солнечной системе, тем ожесточеннее становились схватки, тем больше пилотов умирало. Вся жизнь на "Александре Великом", как и на любом другом корабле, сводилась к сражениям и похоронам, но офицерский состав успевал еще и напиваться. Валентин не пил: его эскадру могли отправить в бой в любую минуту, а после спиртного его тошнило за штурвалом. Ел он тоже довольно мало. От ковыряния в салате его отвлек майор Рихард Кестер. Они часто болтали с Валентином ни о чем. Возможно, Рихард испытывал к омеге нечто большее, чем дружеское расположение, но Валентину казалось некрасивым проявлять интерес к посторонним альфам и бетам, находясь в законном браке. Это было глупым, так как Рассел вряд ли хранил верность. Но Валентину так было проще - он создал для себя свод правил, свой собственный кодекс чести, и придерживался его неукоснительно. — Ты заметил, Морган, — спросил он, развалившись в кресле с видом ленивого кота и прищурив левый зеленый глаз. Правый, искусственный, сиял желтизной. — Что когда ты находишься в составе летной группы, бой идет ожесточеннее. — Наверно, я ему не нравлюсь, — меланхолично пожал плечами Валентин, раздумывающий, доедать салат или нет. О фигуре он не беспокоился — при таких перегрузках, что он испытывал, чуть ли не ежедневно, растолстеть не вышло бы при всем желании. И жить не хотелось тоже. Наверное, Валентин просто устал, перегорел. Обычное дело при теперешних обстоятельствах: половина флота на антидепрессантах. Раньше таким нервным давали отпуск вне очереди — никому не нужен псих на корабле, от которого можно ждать чего угодно, но теперь такой возможности не было. Депрессивных, контуженных и прочих нервно-психованных, было слишком много, и заменять их было сложно. Даже в пилоты уже набирали, кого попало! Некстати вспомнился Рассел. Интересно, будет ли он носить цветы на могилу Валентину, если вдруг что…. В голове тут же зазвучал голос мужа «Приносить цветы на могилу - это вульгарно, детка!» Нет, точно не будет — денег-то после смерти Валентина у него будет совсем в обрез. Таково было желание Алистера Моргана — в случае смерти Валентина бездетным, почти все его имущество отходило фонду помощи ветеранам. Расселу и его папе Алексу оставалось небольшая сумма и дом Грегора Моргана, отца Рассела. Из рассуждений о своем неудачном браке омегу вырвал голос Рихарда. — А может, наоборот, Морган? Вдруг ты ему нравишься, вот он и пытается приударить? — Увы, другому я отдан, и верен слову я, что дал! — ответил Валентин цитатой из оперы "Евгений Онегин", а потом, засмеявшись, добавил. — Но могу его усыновить, если очень надо! Приемный папочка Врага человечества, неплохо, правда? Рихард сделал брови домиком. — Сейчас в годину бедствий мы должны сделать все зависящее от нас ради победы… — Красиво, - оценил Валентин. — Кто сказал? — Это адмирал Корсини, конечно. Ты его видел? Забавный такой… Добренький-добренький, а потом - раз! Глотку перегрызет. Причем, улыбочка будет при этом такая же умильная… — Хорошо, что он сидит себе в генштабе и приказы строчит. От таких людей надо держаться подальше. — Святые слова. А если серьезно: Морган, как тебе удается до сих пор выходить из всех передряг живым и невредимым? Валентин усмехнулся. - Если серьезно... Я думаю о смерти... нет, не так. О небытие. О том, как было бы прекрасно раствориться среди бездны звезд, не думать, не дышать, не быть... Ты слышал, верно, о гипотезе, что Враг - телепат, а, Кестер? - Что-то такое слышал... - кивнул тот. - Да, точно! Это когда в прямом эфире два ксенопсихолога подрались! Значит, ты пытаешься притвориться куском неодушевленного вакуума и не отсвечивать? Стоит попробовать. Потом был бой. Тот бой, которому предстояло стать последним, но ни Валентин, ни Рихард этого не знали. Все было как обычно, если не считать одного происшествия: истребитель Рихарда Кестера упал прямо на черное вязкое тело Врага и прошел его насквозь. Он сумел вернуться назад, приложив к этому последние силы. Вылезти из истребителя сам он уже не смог, и когда его извлекли, даже самых прожженных циников среди военных врачей, повидавших всякое, чуть не стошнило. Ниже колена у Рихарда не было ног, только вязкая, полупрозрачная железистая масса, издававшая ужасный запах. Ноги Рихарду ампутировали через пятнадцать минут, но это не помогло. Рихард грязно ругался, требовал, чтоб его пристрелили и позвали Валентина. Когда Валентин вошел в палату, Рихард приподнял голову и шевельнул тем, что осталось от его правой руки. У его кровати сидел, перебирая четки, отец Себастиан — майор Кестер был одним из действительно верующих людей на корабле. — Я был прав, Морган… — прохрипел он. — Он действительно ищет тебя, знаешь… у него твое лицо… «Что это?» - Подумал Валентин. – «Совпадение? Но у того "Призрака" шесть лет назад тоже было лицо Валентина… Бред умирающего или нечто большее?» — Что ты видел? — спросил омега, игнорируя тошнотворный запах, склонился к самому лицу больного. — Что он говорил тебе? — Ничего… — прошептал тот с трудом. — Но ему больно и страшно… Он ничего не понимает. Валентин молчал. Рихард прикрыл глаза на какое-то время, а потом резко открыл и посмотрел в упор на омегу. — Мне больно, Морган. Чертовски больно и страшно. Я не хочу сгнивать заживо. Помоги мне! — Нет! - Вмешался отец Себастьян, до этого сидевший тихо. — Это грех, сын мой! Я не позволю тебе рисковать вечным спасением! — Пусть лучше кипящий котел на том свете, чем это! — закричал Рихард и истерически принялся колотиться головой о подушку. — Это мой выбор! Валентин достал свой нейробластер из кобуры. — Ты примешь смерть от меня, Кестер? Рихард неожиданно успокоился, улыбнулся и кивнул. — Поцелуй меня. — Что? — Поцелуй меня на прощание, Валентин. Я всегда об этом мечтал…. Жаль, что мы познакомились, когда ты был уже женат… Валентин приставил дуло нейробластера к виску майора и склонился к его губам. В этом поцелуе не было ничего грешного или неприличного: он был чист и горек, как смерть. А потом Валентин нажал на курок. Он еще успел увидеть облегчение и счастье в глазах Рихарда, пока они не закатились. Омега распрямился. — Это грех. — Сказал капеллан. — Смертный грех… — Я грешен. — Ответил Валентин и вышел из палаты. Ноги дрожали, в глазах двоилось от слез. Валентин злился на свое тело, мелко дрожащее, роняющие никому не нужные слезы, бегущие по щекам вдоль носа, смачивающие сжатые в нитку побелевшие губы… Он со всей силы саданул кулаком по стене, сбил костяшки, но боль не принесла облегчения… Из палаты вышел отец Себастиан. - Вам не совестно?! - спросил он. - Нельзя вот так сдаваться. А если бы он сумел выжить? Кто знает, может, нашли бы врачи способ, вот-вот. Валентин удивленно посмотрел на священника. Пожалуй, хорошо бы сейчас с ним поговорить, успокоиться, разложить все по полочкам. Перед тем как идти и сделать то, что омега задумал, нужно привести голову в порядок. Валентин сполз по стенке и уселся на пол, вытянув ноги. Капеллан тоже присел рядом. Какое-то время Валентин молчал и прислушивался к себе. Затем ответил. - Совестно? Нет. Я испытываю злость. Он страдал - вы молились, врачи мучили его опытами. Кому от этого польза? Науке? Я не могу сидеть и смотреть, как мучается человек... Это все. - Но ты убил человека! Отнял его последние минуты. Быть может, он не успел подумать или сделать нечто важное! - Это была его... Нет, лгу! Это была моя воля! Мне было тяжело и страшно смотреть, как он умирает. Я мог бы его отвлечь! Кто бы мог подумать, что Кестер в меня влюблен. Он бы послушал меня, но я поспешил. Жаль. Я струсил. Я должен был остаться с ним до конца. Капеллан устало вздохнул. Трудно ему приходится с атеистами или агностиками, как Валентин. Цельная, сильная натура, характер не сахар... Но есть в нем главное - любовь к людям, честь, благородство взращенные самостоятельно, вопреки обстоятельствам. А значит, и разговор будет с ним суровым, для его же блага, чтоб не запутался в себе, чтоб всегда видел, откуда ноги растут у поступков, чтоб разобравшись, не мучил себя ложными чувствами, но и молитва за него будет горячая. Пусть Валентин и считает, что не нуждается в этом. — Вам надо прилечь, сын мой. Выпить снотворного и прилечь… — Издеваетесь? — прошипел омега, упираясь в стену лбом. — Я покончу со всем этим сегодня! Сейчас! — Вы имеете в виду… — прошептал капеллан, складывая руки на груди. — Да! Встречусь сегодня, если повезет, с Врагом. А если не повезет, то с Создателем! — Не богохульствуйте, господин Морган! Я обязан доложить об этом куда следует. — Пошли бы вы… прилегли, что ли, отче… — совершенно беззлобно ответил Валентин. Внезапно он успокоился. Что произойдет в самом страшном случае? Валентин умрет. Не самая большая плата за возможность перекроить ход войны... - Сообщайте, конечно. Только подождите минут пятнадцать. И не слушая возражений, зашагал в сторону ангара. - Я помолюсь за вас, сын мой, - прошептал капеллан, перекрестив удаляющуюся спину полковника, вернулся в палату. Там уже суетились врачи. ~°~°~ В ангаре довольно прохладно - на корабле отапливаются только жилые помещения. Коридоры же, имитирующие "улицы" и подсобные помещения соответствуют средней земной температуре каждого временами года. Близилось Рождество, и у Валентина замерзли пальцы без перчаток. Он взял запасные, проверил заряд нейробластера (больше половины - убить себя всяко хватит). Истребитель Кестера был в полном порядке, даже лучше - он будто вчера сошел со стапелей. Почему-то Валентин решил взять именно его. В ангаре было тихо и гулко, и омеге казалось, будто он слышит, как колотится его сердце. - Если выживу и не попаду под трибунал, - вслух пробормотал Валентин, заводя истребитель. - Уйду из армии, научусь готовить и заведу минимум трех детей. То-то Рассел будет счастлив! И вообще немецкое "три к" очень правильная штука.Küche, Kirche, Kinder – кухня, церковь, дети! Чем ближе маленький истребитель подлетал к громаде врага, тем громче стучало сердце Валентина. - Я маленький глупый омега, - вслух сказал он сам себе. - Я не хочу ничего решать, я хочу, чтоб эта глупая война закончилась! Я хочу домой, шубку и брильянтовый гарнитур. Глупая болтовня немного разрядила атмосферу, и Валентин приблизился к Врагу вплотную. - Мы пришли с миром, - пробормотал он и направил истребитель прямо в него. Дальше была боль. Ослепляющая, всеобъемлющая. А за ней - свет.