Приключения гномов, или О доверии и резном кресле

      Горечь во рту и тошнота были первыми, что Торин почувствовал, проснувшись. После была резь в глазах и ломота во всем теле. Гном заставил себя сесть, хотя тошнота от этого только усилилась, и приложил ко лбу трясущуюся руку. Он мог бы предположить, что это последствия попойки из ряда таких, что не запоминаются, но рождают лютую ненависть в душе трактирщика, но накануне он не выпил ни капли.       Накануне? Проморгавшись, Торин вскинул голову. Над землей уже или все еще царила ночь, но тлеющие угли костра указывали на то, что с ужина прошло не больше часа. Собравшись духом, гном поднялся на ноги и кое-как добрался до ручья, где, умывшись, почувствовал себя немного лучше. Разум его прояснился.       Вчера после неудачной охоты на оленя им пришлось довольствоваться парой кроликов. Он проговорил с племянниками, а потом Фили сморозил какую-то глупость. А после… После была пустота. Торин словно провалился в черный сон.       Неожиданно через рой спутанных ощущений и тщетных попыток вспомнить, что случилось, пробилась одна ясная мысль. Торин встрепенулся и устремился обратно в лагерь.       — Кили! Фили! — крикнул он набегу, но ответа не последовало.       Если не считать привязанных к дереву пони, на стоянке он был один. Поспешно подбросив в тлеющий костер веток и сухого мха, Торин раздул пламя и огляделся. Его опасения подтвердились: племянники исчезли.       — Эльфы! — рыкнул гном, хватаясь за меч, но оружия на поясе не было.       Вспомнив, что сам оставил его с поклажей, когда принес пойманных кроликов, Торин бросился к пони. Не найдя меча и там, он замер на мгновение и, нахмурившись, еще раз — неторопливо и пристально — осмотрел стоянку.       Что-то здесь было не так. Все их вещи за исключением оружия были на месте: пропали мечи, оба лука, колчаны и даже нож, которым он разделывал кроликов. И если эльфы взяли Кили и Фили, то почему не захватили его, Торина? Почему оставили пони? И как им удалось усыпить троих гномов? В последнем Торин был уверен: следов борьбы не было, а мальчишки, учитывая их вспыльчивый нрав, едва ли сдались бы без боя.       Все еще чувствуя слабость во всем теле, Торин шагнул к костру и, вылив из котелка остатки ужина, обнаружил среди кусочков мяса маленький полотняный мешочек. Размяв его в пальцах, эреборец тут же уловил тяжелый горьковатый запах и ощутил подступившую к горлу тошноту. Лорн называл этот цветок вискорицей и предостерегал, что, хотя он не смертельно опасен, его лучше не трогать вовсе. И вот мешочек с этой травой оказался в их котле…       Торин шумно выдохнул и покачал головой. Фили ведь говорил о том, что у кролика странный вкус, а он счел это очередной остротой.       По крайней мере, теперь Торин был убежден, что тут приложил руку не эльфы.

***

      — Кили… Кили…       Голос доносился, словно из вязкого тумана.       Кили открыл глаза и тут же закрыл их, напрасно понадеявшись, что это поможет унять пульсирующую в висках боль. Язык будто бы натерли полынью, а тело сковывало онемение.       — Ты живой?       На сей раз Кили удалось различить, что голос, раздавшийся ближе и отчетливее, принадлежал Фили. Осторожно, боясь спровоцировать новый приступ боли, молодой гном приоткрыл один глаз и увидел склонившегося над ним брата. Полумрак не помешал ему заметить, что обеспокоенное лицо Фили имеет зеленоватый оттенок.       — Не уверен, — пробормотал наконец Кили. — А ты как?       — Помнишь, Нори как-то позвал нас с собой в трактир?       — Я помню то, как он нас звал, дальше провал, — гном уткнулся лицом в прохладную траву. — Но я понял твою мысль: тогда было лучше…       — Доген, они очнулись!       Проклятое имя резануло слух. Кили встрепенулся и неожиданно понял, почему тело не слушается его. Он был связан по рукам и ногам, да так туго, что не мог пошевелиться. Однако, услышав шаги, гном задрал голову и сумел разглядеть идущего к ним человека, держащего в руках ведро. Не успел Кили опомниться, как незнакомец размахнулся, и на опешивших братьев обрушился поток ледяной воды. Фыркая и отдуваясь, Фили разразился сочной бранью, но получил в ответ лишь кривую ухмылку.       — Что же ты делаешь, несчастный?       Разбойник перестал улыбаться и, оглянувшись, отступил на пару шагов.       — Ты разве не знаешь, что гномы недолюбливают воду?       Кили передернуло от гнева и отвращения, и он заметил, как то же самое произошло с сидящим рядом братом.       — По крайней мере, эти двое — точно, — добавил Доген, выходя из-за пригорка.       Он шел неторопливо и нес перед собой зажженный фонарь, отсветы которого играли тенью на его угловатом лице. Главарь опустился на корточки рядом с пленниками и кивнул им, как добрым знакомым. Кили ощутил приступ тошноты, и вряд ли это было связано с отравой, которой их с Фили напичкали.       — Посади его, — Доген оглянулся на стоящего поблизости разбойника и встал.       В следующий миг сильная рука схватила Кили за шиворот. Один рывок — и молодой гном уже сидел, привалившись плечом к брату и борясь с головокружением. Когда земля успокоилась и перестала вертеться, он смог наконец разглядеть место, куда их притащили. Это был ничем не примечательный овраг. В десяти шагах от них ярко полыхал костер, возле которого сгрудились разбойники. Пять или семь человек — в общей толпе было не разобрать, но некоторых он узнал.       — Отличный лук, — произнес вдруг Доген.       Братья вскинули головы и замерли, всеми силами подавляя всколыхнувшееся отчаяние. Бандит поигрывал луком Торина.       — Оставлю его себе, — продолжил эсгаротец и, приподнявшись на мысках, зацепил тетиву за ветку дерева — так высоко, что даже самом рослому гномы было не дотянуться. Колчан уже висел там. — Пусть пока тут повисит. А второй был совсем никудышный.       — Что ты с ним сделал? — утробно прорычал Фили.       Доген беспечно пожал плечами.       — Сжег. Он только на растопку и годился.       — Я о Торине говорю!       — Ах, о нем! — запоздало сообразил разбойник. — С ним все в порядке, он скоро явится за вами.       — Что такого он сделал тебе? — не выдержал Кили.       — Да ничего, — ответил, подумав, Доген. — Просто он мне не нравится.       Он улыбнулся пленникам, сунул руки в карманы и уже развернулся, чтобы уйти, как вдруг его догнал насмешливый голос Фили:       — А я думаю, ты боишься.       Доген оглянулся, и на лице его мелькнула злоба. И, несмотря на то что эсгаротец моментально взял себя в руки, напустив на себя спокойную уверенность, было ясно, что Фили попал в точку.       — Да, боишься, — ухмыльнулся гном. — Потому что знаешь, что он не испытывает и тени страха при твоем появлении.       Разбойник хранил молчание, внимательно глядя на дерзящего ему юнца. А потом вдруг присел рядом, словно минуту назад не желал дать волю своей ярости.       — Кажется, никто из вас не понимает, что я для него делаю, — теплым, почти отеческим тоном прошептал он. — Для такого прославленного воина, как Торин Дубощит, прозябание в нищете и изгнании из собственного королевства позорно и унизительно. Я всего лишь хочу дать ему возможность погибнуть в бою, в славной и героической попытке спасти своих родичей. Только так подобает умереть потомку Дурина.       Доген замолчал и, скорбно прикрыв глаза, поднялся на ноги. В тишине прошло несколько секунд.       — Знаешь, что я об этом думаю? — презрительно скривился Фили. — Все это чушь собачья…       — Ты прав, — вдруг согласился разбойник. — Есть только одна действительно серьезная проблема: некому будет рассказать людям о доблести скромного столяра!       — Как будто мы надеялись, что ты оставишь нас в живых.       — Клянусь небом, я собирался вас отпустить! — воскликнул Доген, оскорблено прижав ладонь к груди. — Но вы же захотите отомстить за смерть дяди, и моим парням все равно придется отправить вас к праотцам. Так к чему терять время на пустые любезности?       Доген отвесил гномам вычурный поклон, и лицо его вновь стало спокойным и очень жестоким.