Домой

Как там говорил инкубатор? Кровь зовет. Настоящего крогана сражаться зовет его нутро, это потребность типа хорошей порции жратвы четырежды в день. Пять раз, если речь о самом настоящем крогане. Эта гребаная хренотень с «настоящестью» успела его достать, как не доставал ни один придурок в Аларахе, считающий, что много знает о великих войнах и может называть себя воином и воротить морду от Грюнта. Потому что он же пробирочный. О да. Грюнт из пробирки. Старая тема, уже разлагается, а ее все ебут и никак не могут остановиться. Хорошая сторона в том, что не надо ничего объяснять, показывать бланки заполненных анкет, бумажки с результатами анализов и прочие дребаные записи замеров диаметра черепной коробки, достаточно просто рявкнуть — РРРАХХ! — и боднуть башкой ссыкуна. После этого ты кто? Чистокровный кроган. Это Шепард так делала. Ну не РРРАХХ! и бодание башкой, а, в смысле, тоже умела ставить зарвавшихся на место. И еще как. Его самого ставила, в узде держала. Эта маленькая человеческая самка, ей одной рукой можно хребет пополам сломать, и в ней было больше силы, чем во всем Аларахе целиком. Когда человеческий лейтенант заявился с предложением присоединиться к кораблю, ищущему Шепард, Грюнт не раздумывал. Он сразу согласился. Сказал «да» и ни единого разу с того момента его уверенность не дрогнула. Даже когда узнал, что поисковую операцию ведет этот турианец, он не сменил решения. Грюнт верит турианцу, потому что Шепард верила. Грюнт пойдет за ним, потому что он приведет к ней. Если есть шанс, что Шепард жива — нужно ее вытащить. С героической смертью всегда успеется, а с этим бардаком на Земле надо что-то делать сейчас, потому что Совет и адмиралы с лидерами, как обычно, беспомощнее дохлого ханара. Люди на человеческом корабле опять много говорят, и еда в столовой опять дерьмовая, на таком пайке долго в форме не останешься, размяться негде, только ходи по кораблю да делай вид, что не замечаешь, как пялятся — эта пугливая мелочь на жилой и технической палубах. Пару раз посмотреть украдкой на Лиару, подумать, о чем она думает, утомиться от этого, рассердиться, рявкнуть на попавшего под руку, вернуться в свой жужжащий холодный трюм. Шесть месяцев — и ни единой битвы, ни единого врага, чтобы переломать, расслабиться. Грюнт держится, он хорошо научился держать себя в руках, но шесть месяцев, это полгода, это очень долго. И сколько еще это продлится? Турианец все чаще берет его на высадки, Грюнт думает, чтобы помочь снять напряжение, дать подышать нормальным воздухом, иногда — потаскать тяжелые камни. Но это не особо-то помогает, потому что это не фонтан крови из взорванного когтями горла врага, это не гулкий хруст переломанных берцовых костей и не истошный вопль прямо в ухо, и это не нести на руках Шепард к челноку, живую Шепард, спасенную Шепард, это была бы настоящая честь — доставить воеводу на ее корабль. Руки чешутся по хорошей битве, и Грюнт вспоминает инкубатор, лекции, вложенные в его голову: как убить человека, как убить кварианца (хах, очень просто — проткни иглой его костюм), как убить турианца. Последнее — особенно хорошо. Вложенное в его голову воспоминание об изломанном теле в озере синей крови, захлебывающемся ею, трясущемся, без единой целой пластины, с растрескавшимся экзоскелетом, но все пытающемся встать — это почти такое же тянущее, приятное воспоминание, как уголки губ Лиары, которые немного приподнимаются, когда она говорит «Здравствуй, меня зовут Лиара». И эти ее синие глаза, и округлое лицо, такое… хорошее… и она его совсем не боится. Грюнт спрашивает человека-лейтенанта: думаешь, врукопашную один на один, Вакариан бы одолел меня? Он хохочет и исправляется: ну ладно, он хотя бы продержался бы дольше пяти секунд? Лейтенант скрещивает на груди свои здоровые — для человека — руки и ухмыляется в ответ: — Турианцы крепкие. Я даже поставлю на Вакариана, если у него в руках будет «Валькирия». — Врукопашную, Вега. У него ничего не будет в руках, смекаешь? В этом как раз и смысл. — Врукопашную никто давно не дерется. Это прошлый век. — А я думаю, надо попробовать. Будет весело. Может, правда, понадобиться новый капитан. Парень, управляющий челноками, громко говорит, чтобы было слышно из-под машины, под которой он лежит в обрамлении коробок с инструментами: — Немудрено, что тебя не зовут на тусовки, Грюнт. Твое чувство юмора немного чересчур экстраординарное. Грюнт бьет кулаком в кулак и задорно рявкает: — А кто сказал, что я шутил? — Слушай, здоровяк, — Вега понижает голос и придвигается, — что за проблема у тебя с турианцами? Похоже, тебя хлебом не корми, только дай потаскать этих ребят за гребень. В смысле, Гаррус же первый, которого ты увидел, так? У тебя с ним проблемы? — У меня с ним нет проблем, пока у него со мной — нет, — говорит Грюнт, — ты следи за своими делами, человек. С тобой я не собираюсь ничего обсуждать. — Да я и не рвусь, амиго. Хочешь излить душу — тебе к Эстебану. Он на эмоциональных расстройствах собаку съел. — Собаку съел? — Забей. Человеческая поговорка. Грюнт, подумав, разминает позвоночник, выпрямляясь во весь рост, и говорит: — Люди мне тоже не нравятся. Просто не нравятся. Я кроган, сечешь? Мне повод не нужен, у меня в крови презрение ко всем, кто не такой, как я. Но те, кто с Шепард — они со мной. Если не против меня, конечно. Вега присвистывает. — А ты непростая личность, да? — Тебе точно не по зубам. Вега ржет. Грюнт замечает неравнодушие этого парня к их турианскому капитану. Защищает, прямо как родину. Нянька нашлась. Не без удовольствия Грюнт думает, что, если бы случай представился, он бы и их двоих наверняка завалил, как нечего делать. Через месяц случай неожиданно представляется. И, на деле, это не то, чего он хотел, нет, совсем не то. Турианец не взял его с собой на высадку, и вот они — Вакариан, Вега и Тали — возвращаются в БИЦ, и у них опять ничего нет, и все опять остается в мертвой точке. Шесть с половиной месяцев — это слишком долго. Грюнт знает, что поступает плохо, когда дожидается, чтобы Тали скрылась в лифте, и толкает Вакариана к стене. В его голове вживленное воспоминание о растекающемся полотне синей жижи и влажных хрипах из разорванного горла. Где-то далеко, на заднем плане. Он знает, что поступает плохо, когда рычит: — С Шепард не было миссий, которые длятся так долго. Ты не можешь найти ни единой зацепки. Я начинаю думать, что ты бесполезен. Грюнт давит Вакариану предплечьем на горло, вынуждая поднять голову, и чувство власти, растущее в груди, почти опьяняет. У турианцев мощная, широкая шея, но она не защищена экзоскелетом, и если хорошо размахнуться и наотмашь ударить когтями, можно разорвать плотную шкуру. Вакариан высокий и крепкий, и выглядит почти как достойный соперник. Вега молниеносно сдергивает с пояса дробовик и нацеливает на Грюнта, но Вакариан говорит: — Опусти, Джеймс, — и смотрит на Грюнта, смотрит бесстрастным взглядом снайпера сквозь прицел и очень спокойно приказывает: — Сделай шаг назад. — В чем дело, турианец? Боишься? — Что придется оттирать кроганскую кровь с пола, и Шепард расстроится, увидев тебя в медотсеке, — тут Грюнт чувствует, что штурмовая винтовка, эта сраная, мать ее, «Валькирия», стальным лезвием-штыком упирается ему между пластин брони, Вакариан толкнет руку — и Грюнт попрощается с печенью. — Черт, — усмехается Грюнт, — все время на это попадаюсь. Он делает шаг назад, и турианец опускает винтовку. Великодушно. Хороший момент, чтобы согнуться и рывком сбить его с ног, обхватив за пояс, и сломать шею, и еще содрать визор и раздавить в кулаке, потому что он, блять, заебал светить прямо в глаза. — А ты, выходит, трус, да? Полагаешься на оружие, — щурится Грюнт. Вакариан чуть пожимает плечами. Движение мандибул напоминает короткую улыбку. Если он и зол, то по его костяной морде это хрен угадаешь. — На оружие полагаться вполне разумно. Будь ты мне врагом, ты уже был бы мертв. Раньше, чем Грюнт успевает среагировать на эту фразу, брошенную снисходительно, выдающую, что Вакариан раздражен и, может быть, презирает Грюнта, — Вега делает шаг вперед и цедит: — Ты перегрелся в своем трюме. Сходи проветрись, пока стоим, эспантальо. — Хорошая мысль, — бросает Вакариан, убирая «Валькирию» за спину и направляясь в пилотскую рубку, — подыши воздухом. Тебе здесь нелегко приходится, я понимаю. Потом отправляемся за Шепард. — За… вы… ты нашел что-то? Но турианец не отвечает и не оглядывается, а Вега жжет взглядом так, что спрашивать его — самого себя унизить. И плевать на них, Грюнт чувствует, как воодушевление наполняет его, растекаясь горячей волной по венам, мускулам, костям, он предчувствует бой, победу, он чует движение после бесконечного простоя, и ему и правда нужно проветриться, сделать вдох полной грудью, освободиться. Он сходит с корабля на планету с фиолетовым небом и странным сиянием тут и там, глядит на далекие дома, наставленные близко друг к другу в подобии небольших поселений — что-то в этом месте дало им нужное направление, и теперь все будет лучше, он чует. Он знает. Он рвется в бой, и — смерть тому, кто в этом усомнится — он уничтожит что угодно, что встанет на их пути.