Домой

Шесть месяцев на хорошем корабле, вылизанном, бесшумном, с годовыми запасами и недурным баром — как поездка в гребаный отпуск. Да и дело непыльное: высаживайся, глазей на чудеса галактики, потягивая ирландское темное, и фотографируй, как клерк в окно туристического автобуса. Хрен поймешь, почему на борту все рассекают с кислыми лицами, как будто повар запорол рыбу на обед. Сидя с ними в столовой, Заид проникается симпатией к Джек, этой бритоголовой татуированной психопатке, которую они отрыли в турианской тюрьме. Она, похоже, единственная, кто не рвет себе волосы на заднице от того, что у «Нормандии» не тот капитан, и, ну да, неясно, найдут ли они Шепард. Джек говорит: тут нечего понимать, у нас есть долбаная карта, где места удара Горна отмечены здоровыми красными точками, прям для вас, дебилов. «Слушайте девчонку», говорит Заид. Идет седьмой месяц, когда дело потихоньку проясняется. И открытия, мягко сказать, никого не радуют. Даже он сам, если откровенно, спит ночами хуже. На Требине в Гамме Аида обнаруживается батарианская колония. На первый взгляд все проще пареной репы. Этих придурков можно расстрелять из самой древней винтовки, что валяется в его каюте, хоть бы из той, с которой он еще Войну Первого Контакта прошел. К слову, что ни говори, а герои забываются куда быстрее плохих парней. Никто не писал душераздирающих историй о Заиде Массани, вызволяющем заложников со спутника Палавена, в одиночку против сорока, потому что весь его взвод порешили. Фотографий-то наснимали, интервью даже брали сколько раз, а гребаную биографическую книжку написать — хрен там. Орден навесили, и до свидания. Ясное дело, тут с горя пойдешь в наемники. И – о, мать его, чудо — повалили статьи, и книги, и даже детишки в яслях хотят вырасти и стать как Заид Массани, самый известный убийца в галактике. Ебанутый мир, что тут скажешь. Наверное, это из тех вещей, о которых начинаешь думать, старея. Послевоенный отпуск на здоровом фрегате, биографические книжки, пропащие поколения. Думаешь дважды перед тем, как зажечь еще одну сигару или заказать себе ящик хорошей водки. Потому как - а что, если гребаное сердце не выдержит? Тебе, может, и пятьдесят, а в зеркале морда, держащаяся на одних швах и закалке. С утра чуешь от себя душок - и похмельный, и, бля, древний, как от твоих стариков, лет тридцать назад окочурившихся в их стариковском доме. Но это так, романтика, демагогия. С батарианцами на Требине, в общем, не связано. У колонистов ни кораблей, ни достойного вооружения, ни даже гребаной брони. Эти, что повыскакивали с аванпостов встречать «Нормандию», — на них драные тряпки, и явно не по погоде. Да по ним стрелять, бля, жалко. Вакариан снимает пятерых тремя (ну да, посмотрите на него, гребаный крутой снайпер) выстрелами «Черной вдовы». Потом идет к их главарю согласовать, так сказать, свое прибытие. — Кто такие? — рявкает лидер колонистов, выступая вперед, почти упираясь Вакариану в грудь. — Прикажи своим людям опустить пушки, или я тебе башку прострелю! Гаррус говорит: — И вам добрый день, — и склоняет голову, вроде как рассмотреть, что за мелочь до него докопалась, — мы могли быть спасательным кораблем. Может, в другой раз смените порядок действий. Сперва спросите, потом стреляйте. Он оглядывается на Вегу и Тали и дает знак, и Вега оглядывается тоже, передать знак Заиду и Джек. Приходится, скрепя сердце, опустить пушку и переключить внимание на окрестности. Поселения колонистов, бледно-розовый туман и что-то типа земного северного сияния. Воздух терпкий, разряженный, плохо дышится. Отсюда почти не разобрать, о чем толкуют, но что-то переговоры затягиваются. Заид пробегает взглядом батарианцев в драном тряпье — охрану колонии, не иначе — насчитывает тридцать, против них, пятерых. Заид цокает языком. Неравный бой! От четырехглазых мокрого места не останется. Потом вдруг — толком не уследишь, в какой момент — начинается движуха. Р-раз: Вакариан хватает главаря за шиворот и вздергивает над землей. Два: «охрана колонии» беспорядочно палит хрен пойми куда, но логично предположить, куда пытается — Вакариану по ногам. Тр-ри: биотический щит отгораживает его от пуль, и, подобно фигуркам в домино, разваливающемуся карточному домику, тридцать батарианцев шлепаются на землю один за другим. Грохот стихает, винтовка в руках у Заида нагрелась, так и мерещится ее сытая вибрация, рядом Джек со сжатыми кулаками, сияющими, как неоновые фонари, и Вега с Тали чуть поодаль впереди опускают свои дробовики. Прям как в старые времена, мимоходом думает Заид, прикидывая, каким образом его реакция все еще работает лучше, чем голова. На какое-то мгновение все погружается в слегка контуженную тишину — не слышно, что говорит Гаррус единственному живому батарианцу, или он – ему, и Заид понимает, что они попали. Нашли гребаную цель. Информация о Шепард — причина, по которой ноги колонистского лидера, в грязных ободранных ботинках, болтаются над землей. Этот ублюдок что-то знает. Судя по тому, как Тали переминается с ноги на ногу, нервно перехватывает дробовик, как все равно забыв, что с ним делать, — он там выкладывает что-то очень, чертовски нужное. Судя по взгляду Веги, мечущемуся с Тали на Вакариана и обратно, там не слышно ничего хорошего. Заид не без труда одолевает порыв подойти и ускорить процесс допроса, но это оказывается не нужно. Вакариан обрушивает батарианца на землю и давит стопой на горло. Тот орет. Слышно много матерщины, и что-то о кроганах. Черт дери, одно это слово — и уже понимаешь, что дело только что конкретно осложнилось. Затем Вакариан пинает орущее, извивающееся тело по ребрам и резким шагом уходит. Заид почти чует, как воздух электризуется, когда он проходит мимо. В челноке небольшая тряска, Джек рушит ее, выстукивая ритм ногой. Вакариан, Тали и Вега отправились прямиком на корабль, а они — в небольшой исследовательский круиз по Требину. Бессознательный избитый батарианец лежит между Джек и Заидом на холодном полу и заляпывает все кровью. Кортез вводит в курс дела: — Как я понял, — говорит он, — Шепард обнаружила эта самая колония, но месяц назад заявилась какая-то кроганская группировка, о которой колонисты ничего не знают, и забрали ее. Силой. Перевезли на Вемал, в двух днях полета отсюда. — Что-нибудь еще известно? — спрашивает Заид. — У них есть дредноут, — говорит Кортез. — Нет, я про: что-то известно о Шепард? Кортез молчит. — Эй, Стив, ты, бля, язык проглотил? — раздражается Джек. — Нет, — говорит Кортез, его голос слегка надламывается, как у пацана в переходный возраст. – Нет, ничего не известно. Они даже не знают, жива ли она. Эти батарианцы — у них тут не было врачей, которые бы разобрались, что с ней, когда нашли. Все, что я услышал — она выглядела, как что-то, что можно только положить в гроб. — Видит бог, ей не впервой, — хрипло говорит Заид. — Черта с два, — Джек хлопает себя по бедру, — эти суки просто действуют нам на нервы. Они ненавидят ее, а заодно и нас всех. Еще неизвестно, что мы там найдем, на этом Вемале. Она Шепард. Может, жива-здорова и держит их там за яйца. У Заида в груди сплетается липкой паутиной чувство, будто грядет какое-то крупное наебалово. Так бывало перед гнилыми, пропащими делами, неудачными вылазками. Он фыркает, но это не так чтобы похоже на смешок. Джек изображает уверенность, но в ней слишком много гребаных детских травм, чтобы в это можно было поверить. Кортез уставляется в лобовое и молчит.