Домой

Чертов кроган в конец охренел. Веге плевать, в крови это у них или не в крови, это сраный слет с тормозов. Он и сам не образец самоконтроля, знает, как это — выходить из себя и вымещать свою злобу, свое дерьмо на других. Кто этого не заслуживает. Кому ты должен быть благодарен за то, что стоят перед тобой и не пытаются врезать. Но есть ситуации, когда ты можешь хоть взять самого себя за шиворот и вписать мордой в угол, хоть всадить себе долбаную отвертку в глаз, но не доебываться до них. Немного соображать надо. Чувствовать момент. На Требине все покатилось кувырком. Вега не уверен, что окончательно пришел в себя. Умывается ледяной водой, надеясь, что смоются не только брызги крови, но и… страх? Ему не нравится это слово. Ощущение. Назовем это так. Мерзкое, плохо поддающееся контролю. Гаррус допрашивал колонистского лидера с профессионализмом СБЦ-шника и жестокостью капитана наемников. Ни эмоции в голосе, ни лишнего слова. Заснять видео и показывать студентам военных академий на лекциях. Но были моменты, которые не могли пройти гладко. Профессионализм не поможет, когда слышишь что-то подобное. Годы опыта не спасут. - Она не у нас, — быстро говорит четырехглазый, — мы ее только нашли. Потом черте откуда объявились эти… да не знаю я, кто они. Кроганы эти. Они сейчас там заправляют. Всё. Это всё, я больше ничего не знаю. — Если это вы нашли ее, — говорит Гаррус, — почему не убили? — Там нечего было убивать! — рявкает батарианец. — Она была переломана нахрен! В коме или типа того, мы бы ее, бля, закопали, если бы она была достойна такой ебаной чести! Заволокли на базу, и пока вели дебаты о том, что с ней сделать, явились эти… эти уроды и начали строить свои правила. У нас триста шестьдесят человек и половина — раненые, женщины и дети, а у них пушки новые, блестящие, и здоровый дредноут! Так что мы теперь работаем на них. Выбора нет, сечешь. И что там с твоей Шепард, я не знаю и знать не хочу. — Она жива? — раздается дрожащий голос. Тали. — Говорю же — без понятия. Мне насрать на нее, понимаешь, цыпа? Эта мразь, что направила астероид на ретранслятор Альфа и уничтожила половину моей расы, не заслуживает… Он не договаривает, потому что Гаррус швыряет его на землю и давит на глотку так, что даже хрип не рвется из скривившегося рта. Только слышно, как хрустят шейные позвонки. Тело бьется, как в судорогах. — Вспомни что-нибудь полезное. Это может спасти тебе жизнь, — спокойствие в голосе Гарруса трещит по швам, еле скрывая что-то, от чего кровь стынет в жилах. Хруст и задушенное хлюпанье сменяются попытками заговорить. Вега чуть встряхивает плечо Вакариана, но не похоже, чтобы это помогло. На мгновение Джеймс почти верит, что они станут свидетелями банального убийства. Потому что никто не может держаться вечно. У всех слетают тормоза. Рано или поздно ты вымещаешь злобу на тех, кто заслуживает этого слишком косвенно. Но Вакариан держится. Он убирает ногу. Батарианец орет, не успев перевести дыхание. Что-то о кроганах. В чем-то клянется. Куда-то посылает и обещает выдрать кому-то сердце. Трудно расслышать наверняка. Гаррус напоследок проходится ботинком по его животу, сжимает, разжимает кулак, уходит. Вега выходит из пилотской рубки. Джокер говорит, Гаррус с полчаса назад поднялся на чердак, поболтать по личному терминалу с Рексом о том, что какая-то хренова группировка кроганов в Гамме Аида держит у себя Шепард. Вега направляется туда, захватив две бутылки. Знак на двери горит зеленым, и он заходит. Каюта Шепард все такая же здоровая и больше походит на вип-зону ночного клуба. Все те же фигурки кораблей, как букашки в янтаре. Рыбки бесцельно движутся туда-сюда, автоматическая кормушка посыпает едой — вот и вся их жизнь. Все их проблемы. Насколько же нужно заебаться, думает Вега, чтобы начать завидовать гребаным рыбкам. Вместо бокалов и датападов Шепард на столе снайперская винтовка, пара модов к ней и термозаряды. Вакариан сидит на диване, упершись локтями в колени и держа лицо в ладонях. На нем повседневный костюм, ворот расстегнут. Нехарактерная неформальность. Веге вдруг кажется, что он влез на личную территорию. Нарушил уединение, которое не должно было быть нарушено ни гостем, ни пролетающей мухой. Разве что Шепард имела бы право быть здесь. Она бы знала, что делать. Черт, от нее достаточно и просто быть рядом. Просто быть. Вега думает, он слишком навязывается. Эта гребаная хрень с последним приказом Шепард зашла слишком далеко. Теперь он делает это не ради нее. Приходит. Наблюдает. Приносит виски. Теперь это для себя. Черт знает, как это называется в справочниках по психологии. «Сострадание». «Альтруизм». «Симпатия». Гаррус поднимает голову, и уходить уже поздно. — Эй, — Джеймс салютует бутылками в обеих руках. — Выпить хочешь? — Нет, — голос турианца звучит так, будто говорить — что-то из тяжелой атлетики, а у него в крови пинта морфина. — Окей. Мне свалить? — Садись. Можешь пить, если хочешь. — Зашибись, — Вега ставит добро на стол и устраивается на другой стороне дивана. — Если ты не против, как капитан, я бы пошел разбил морду Грюнту. Ну, ты знаешь. Воспитательные цели. У них это, вроде, так работает. Юмор — если это можно так назвать — не действует. Гаррус молчит. В последнее время Вега привык считать, что в эмоциональном смысле турианцы — кремень. По крайней мере, по единственному примеру, что всегда у него перед глазами, он сделал такой вывод. Лиара ему рассказывала, и ее личный терминал тоже кое-что выдал. Архангел проторчал на Омеге, в одиночку против трех крупных банд, около недели. Не ел, не пил, а они валили и валили на мост. Лиара, морщась, рассказала, что вместо того, чтобы спать, когда они уходили перегруппироваться, он перетаскивал убитых товарищей в соседнее помещение, чтобы их тела не изрешетили. Вега думает, что после такого лучше не выживать. Лучше умереть, чтобы никто об этом не знал, даже ты сам — ничего не помнил. Иначе слетишь с резьбы быстрее, чем скажешь «слава богу, я жив». И вот его мир переломался надвое, и он не умер. Через два часа он был готов к работе. Шепард склеила его мир. И вот она выброшена в недры галактики. Вакариан встает с больничной койки, с железными пластинами в груди, лицом, все еще не слишком похожим на лицо, и тем, что у него там должно быть на месте сердца; он, что бы вы думали, готов к работе. Вега не знает, как это называется в справочниках по психологии. «Выдержка» или «наказание за все грехи мирские». «Жизнь» или «гребаный кошмар». Он пьет с горла, крепкое пойло опаляет рот, глотку и нутро. Думает о себе, сравнивает с собой. Протянул бы он неделю на той базе? Только что потеряв друзей. Подопечных. Смог бы думать рационально, рассчитывать каждый следующий час? Хрен там. Вакариан — снайпер, Вега носит дробовик. У ребят с дробовиками другие методы, другие рычаги давления и другие пределы выносливости. Вега хватанул бы пару гранат, нырнул в гущу этих уебков и подорвал их, и уволок вместе с собой туда, где для него не будет больше дерьма, а для них — жизни. Любимым оружием Шепард был дробовик. «Яд». Но Вакариан научил ее стрелять и из снайперки. Они могли часами торчать в трюме, снимая из «Богомола» черные силуэты на белых полотнах. Она не любила снайперские винтовки, но умела с ними работать. На той базе она держалась бы столько, сколько пришлось бы. Вернулась бы в строй на завтра? Вега не знает. Он не думает, что кто-то на это способен. Кто-то, кроме Архангела. — Что сказал Рекс? В курсе, что тут творится? — спрашивает Вега. Гаррус кивает. — Это клан Рива на Вемале. Еще перед Лондоном отделился от остальных. У них всегда были неважные отношения, а после войны Рекс с ним даже не говорил. Политика невмешательства. — Охеренно просто. Спасибо им за это, блять. — Я примерно то же и ответил. Рекс порывался отправить сюда флот. Кроганы… всегда рвутся в бой охотнее, чем соображают. Я отказал. У нас нет шести месяцев. — Или года, — бормочет Вега, — с их-то кораблями. — Он откидывается на спинку дивана и скрещивает руки на груди. — Значит, будем сами разбираться. Думаешь, какие у них планы на Шепард? — Скорее всего, хотят использовать как козырь для торга. Может, чтобы выбить у Совета земли, или у Рекса — лидерство. Не знаю. И не собираюсь наворачивать круги вокруг Вемала, играя в детектива. Какими бы эти планы ни были, о них не сообщают ни Альянсу, ни кроганам, этого достаточно, чтобы понять, что Шепард нужно вытащить. — Согласен. Есть план? — Приблизимся к Вемалу под маскировкой, найдем место, где держат Шепард. Заберем ее. — Звучит довольно просто. Если забыть о том, что нас всех могут перебить, вместе с «Нормандией». Гаррус поднимается. Движения тяжелые. Он идет к ванной. — Мне казалось, к этому тебе пора бы привыкнуть. — И скрывается за дверью. Шум воды. Потом слышно приглушенное: — если кто-то не захочет сходить на берег, я не погоню. Вега неспешно встает, прихватив бутылку, и поднимается по лесенке, прислоняется к косяку и делает большой глоток. — Все эти ребята готовы сдохнуть за Шепард в любое время, — говорит он, рассматривая бутылку, слегка покачивающуюся перед пьянеющими глазами. — Включая меня. Ну и за тебя мы тоже порвем пару задниц. Знаешь, после этих шести месяцев и всего, что между нами было. — Не начинай, Джимми. — А ты завязывай с этим «Джимми». Может, ты и гребаный адмирал, но когда я цеплял своих первых цыпочек, ты еще сидел в мамином животе. — Тебе было сколько? .. Пять? — Точно, — Вега шмыгает носом. — Я про детский сад, — на мгновение он умолкает и уставляется в пустоту. — Там выращивают детей. Прям как яблони. Знаешь, у людей это обычная процедура. Огороды детей… Я тебе серьезно говорю. Дверь отъезжает с механическим шипением. Вакариан в брюках и с махровым полотенцем через плечо насмешливо смотрит на Вегу. — Твой талант придумывать чепуху почти уникален. — Да? Я не вру, между прочим. У турианцев есть детские сады? — Нет. Но в четыре года наших детей отправляют в военный лагерь. Дошкольное образование. Учат обращаться с оружием, бороться с другими расами. С десяти лет они идут в обычную школу. Если выживают, конечно. — Ага. Твой талант тоже ничего. — Знаю. Гаррус проходит мимо, утирая лицо и шею полотенцем, и Вега, между делом, думает, что под броней и костюмом его тело выглядит на порядок хуже, чем когда он видел его в первый раз. В медотсеке после Лондона. Оно стало более… угловатым. Тонким. Талия — хренова балерина бы позавидовала. За полгода Вега почти забыл о декстро-голоде. Даже на корабле Вакариан умудряется урезать себя в плюс другим. По крайней мере, Вега видит Тали в столовой раза в три чаще, чем его. Он пьет еще виски, думая о том, как хорошо расслабиться — даже сейчас, перед очередным нырком в пекло. Думает о базе на Омеге и о Шепард, о том, как она спасла их, что именно сделала. Или — чувствовала. Это ненужные мысли, это мысли для отставки, когда он будет валяться на здоровом траходроме где-то в Майами, в смутной ностальгии вспоминая прошлое, пялясь в потолок и пережевывая, переваривая, снова и снова. Он знает, что так будет, он почти смирился с тем, что нарабатывает ПТСР вместе с послужным списком. Со временем его жизнь превратится в тысячекратно переработанный отход, в котором он запутается и будет пытаться уйти — он надеется, что в семью, а не в наркоту или алкоголь. Как было бы проще. Как сейчас. Виски неплохой, как любое бухло, когда его достаточно, чтобы лицевые мышцы расслабились и лицо улыбалось. Вега задумывается о том, какая «отставка» ждет Вакариана. Если они вытащат Шепард, то, может, все будет хорошо. Если нет, Вега уверен, что прямо сейчас застает его последние дни. — Эй, — негромко зовет Джеймс, уже стоя в дверях, — у меня вопрос назрел. Кто пойдет спасать Шепард любой ценой. Гаррус Вакариан, или Архангел? Гаррус поднимает взгляд. У него в руках датапад, он стоит у подножия постели. Мандибулы еле заметно, медленно расходятся на миллиметр-другой и сходятся обратно. Он опускает взгляд к оранжевому экранчику. — Оба, я думаю. И Вега хмыкает. — Звучит сокрушительно, — он хочет сказать что-то вроде «ты не обязательно должен погибнуть» или «будущее по-прежнему существует», но это еще одна чепуха, которую он талантливо выдумывает. Турианцы крепкие, но нет никого, кого не убила бы пуля в голову. Или в душу. Он подмигивает напоследок, приподнимая бутылку, и дверь закрывается, скрывая Вакариана, в обычных брюках, с датападом в руках и полотенцем на плече. Больно врезается в сетчатку. Потом, в отставке, на траходроме в Майами, будет вспоминать и давиться этим. Что не отговорил. Не вмешался. Вега встряхивает головой. Он и без этого дерьма вмешивается достаточно. Лезет, куда не надо. Он никто этому парню. Он отпивает еще и проходится кулаком по панели лифта, пытаясь выбросить ненужный образ из головы.