Исполнить обещанное

Тумана белокурого Волна — воланом газовым. Надышано, накурено, А главное — насказано! Чем пахнет? Спешкой крайнею, Потачкой и грешком... (Марина Цветаева)

Для Изабеллы настало самое счастливое время — она больше не чувствовала себя покинутой и ненужной, перестала обижаться на мужа из-за его почти постоянного отсутствия, из-за того, что у него есть другая жизнь, в которую ей нет доступа. Уже две полки в ее шкафу заполнились детскими вещичками, собственноручно ею сшитыми и украшенными защитными рунами и узорами. И с каждым днем Изабелла все более явственно ощущала движения ребенка. Если сначала они напоминали трепет легких крылышек, то потом ей казалось, будто у нее в животе живая рыбка. А недавно она определенно почувствовала, что малыш толкается ножкой. Она была такой счастливой, что иногда ее охватывал страх при мысли о неуместности и несправедливости этого счастья, когда идет война… И тогда тревога за Рабастана, за ребенка, накрывала ее ледяной волной — так, что перехватывало дыхание и сводило судорогой пальцы, она переставала слышать звуки, замирала и боялась пошевелиться, прикрыв руками живот и зажмурив глаза, как будто над ней нависла неведомая опасность. Ей казалось, что если она затаится и будет сидеть тихо, то беда пройдет стороной и не заметит ее. Беда была красной — так ей представлялось. Холодного, багрово-красного цвета, такого же мертвящего и безжалостного, как зимний закат, каким он бывает, когда предвещает сильный мороз. Потом она успокаивалась, гнетущий страх отпускал ее, она снова дышала легко, мир опять становился живым и многоголосым, обретал свои настоящие цвета, переливающиеся, как перламутр, как весеннее небо, как вода в ручье. Мама и папа в декабре уехали на свадьбу к брату, которая сначала планировалась осенью, но Троя отправили в командировку в Чили, и бракосочетание пришлось ненадолго отложить. В Министерстве мистеру МакДугаллу дали возможность приобрести межконтинентальный портал до Лимы с большой скидкой. А там родителей должен был встретить Трой, и отвезти их в свой новый дом. Изабелла впервые за последнее время осталась дома одна, если не считать эльфов и кошки с котятами. Через два дня ей стало скучно, и она уже с нетерпением ждала, когда вернутся родители, или муж снова придет повидаться с ней. Поэтому, когда сова принесла ей приглашение на юбилей известного художника и скульптора Александра Карлайла, Изабелла решила пойти. В конце концов, она уже давно нигде не была. А если муж явится в ее отсутствие, то эльфы его впустят, накормят, и уговорят немного подождать. Она же не собирается задерживаться в гостях надолго. Последний раз Изабелла была в доме Карлайлов больше года назад, прошлой осенью, когда хозяин устраивал пышный прием по случаю дня рождения своей супруги. Миссис Карлайл, магглокровка по имени Маргарет, на тридцать пять лет моложе мужа, считалась, по версии журнала «Ведьмополитен», одной из самых красивых женщин Магической Британии. А ее супруг был лысым и весьма толстым. Карлайл тогда только что закончил писать портрет Альбуса Дамблдора. Директор Хогвартса вскоре должен был забрать его у художника, чтобы уже самому довершить работу — оставить на портрете отпечаток своей личности, то есть, сделать его говорящим и думающим. Изабелле в то время не было дела ни до портрета, ни до хозяев дома, ни до гостей — хотя она, как и все остальные, подошла взглянуть на изображение благостного белобородого старца на красно-золотом фоне и выразила свое восхищение, а потом вела обычные, не затрагивающие душу, разговоры, какие полагается вести с малознакомыми людьми. Умение поддерживать светскую беседу, кивая всем с любезной улыбкой — только это и помогло ей тогда продержаться до конца. Потому что даже на семейном празднике общий разговор все время возвращался к животрепещущей теме — к недавнему явлению возродившегося Темного Лорда, схваченным в Министерстве магии Упивающимся смертью, и конечно, к Избранному мальчику, Гарри Поттеру. Хозяин дома многословно восхищался Альбусом Дамблдором, выражал надежду, что его высокочтимый заказчик проживет не один десяток лет, так что портрет еще долго не займет место на стене директорского кабинета в Хогвартсе. Хотя уже тогда ходили слухи, что Дамблдор сильно сдал и, похоже, серьезно болен. Когда все перешли в столовую, хозяин провозгласил первый тост даже не за свою жену, день рождения которой праздновался, а за здоровье Дамблдора и за победу Света над Тьмой. Потом пили за здоровье Гарри Поттера, за министра Скримджера, который тоже заказал Карлайлу портрет, и за доблестный Аврорат… Изабелле за столом кусок в горло не лез, она жалела, что пришла сюда, но решила, что как-нибудь просидит до конца ужина, и тихо уйдет. Она тогда и без того пребывала в печали и растерянности, все время думала о сидящем в Азкабане муже, о том, что будет с ними дальше… Рисовать она совсем перестала, кисть валилась из рук. Ее огорчало, что она не беременна, и больно задели слова Беллатрикс по этому поводу. А вдруг она вообще забеременеть не сможет, или Рабастан больше не выйдет из Азкабана? Что ей тогда делать с собой, со своей жизнью, куда деваться от ощущения собственной пустоты и никчемности, от сознания, что жизнь проходит? Но говорить о том, что ее волновало, она могла только с Цисси — да еще, пожалуй, с Кэтрин. После ужина, протанцевав пару вальсов с едва знакомыми кавалерами, она засобиралась домой. Ее самообладания еле-еле хватило на то, чтобы попрощаться с хозяевами и поблагодарить за прекрасный вечер — ведь Карлайлы не сделали ей ничего плохого и не виноваты в ее горестях. Но стоило ей выйти на улицу, как из глаз хлынули слезы. Дома она долго плакала, и не спала почти до рассвета, а утром пообещала себе, что пока муж в тюрьме, она ни к кому в гости больше не пойдет. И сдержала слово. Сейчас Изабелла с любопытством оглядывала большую гостиную дома Карлайлов, куда она прошла, сбросив в холле зимнюю мантию на ручки подбежавшего эльфа. Все говорило о процветании — новые бархатные портьеры с золотой бахромой, мебель черного дерева, инкрустированная золотом, персидские ковры — похоже, в доме сделали ремонт и обновили обстановку. Бриллиантовое колье, мерцающее в свете люстр с множеством свечей, украшало шейку хозяйки дома — она еще больше похорошела, явно стала увереннее в себе, и казалась настоящей светской львицей. «Наверное, Карлайл жене фальшивую родословную сделал, — подумала Изабелла, — а может, просто взятку дал, или какую-нибудь услугу оказал кому надо…» Сам хозяин стал, кажется, еще толще. Среди толпы приглашенных сновали эльфы с подносами в руках, предлагая шампанское, вино и минеральную воду. Вдоль стен стояли столы с закусками. Видно, хозяин сегодня решил устроить не традиционный ужин в столовой, а фуршет. Изабелла окинула взглядом гостей, ища знакомые лица. Она уже поздоровалась с мистером и миссис Карлайл, вручила подарок — бутылку арманьяка тридцатилетней выдержки — не оригинально, зато во вкусе юбиляра. К ней подошла с бокалом шампанского в руках ее давняя приятельница, журналистка, пишущая для еженедельного издания «Магия и искусство», Вера Шеридан, хорошенькая брюнетка лет двадцати пяти. Подойдя к Изабелле, она радостно чмокнула ее в щеку, и, выразительно скосив глаза на ее фигуру, подмигнула: — Привет, дорогая! Сто лет тебя не видела! О… тебя можно поздравить? Изабелла смутилась и, покраснев, кивнула. Платье с завышенной талией уже не могло скрыть беременность, но обсуждать свое положение с кем-либо из гостей, пусть даже с приятельницей, но не с близкой подругой, ей не очень хотелось — она всегда была в некоторых вопросах довольно застенчива. — Я слышала о твоем замужестве, — улыбнулась Вера. — А как тебе наша хозяйка? Видела ее колье? Это Карлайл ей недавно подарил, когда получил гонорар за портрет Яксли. Впрочем, — прибавила она, указав на брошь, приколотую к платью Изабеллы, — вот эта вещь явно дороже, чем все побрякушки Мэгги. Старинная работа, сразу видно. Наследство? — Подарок, — ответила Изабелла. Брошь, привлекшая внимание Веры, была той самой, что она получила в свой день рождения от Беллатрикс. — О-о-о… — не сдержала завистливого вздоха Вера. — Все же старинные семейства, фамильные драгоценности, традиции — в этом есть свой шарм… Знаешь, теперь совершенно иные тенденции набирают силу — если раньше моду в искусстве диктовали маггловские веяния, то сейчас, наоборот, никто не хочет покупать работы, где маггловское влияние чувствуется. И твой стиль пришелся бы очень кстати… Хотя ты и раньше не жаловалась на отсутствие спроса. А что-нибудь новое у тебя есть? — Нет, — покачала головой Изабелла. — Как-то я в последнее время отошла от всего… Так ты говоришь, что Карлайл написал портрет Яксли? — Да, и не только его. Еще он создал скульптуры магглов для той композиции, что сейчас стоит в Атриуме Министерства… Ты не знала? — Нет, я не знала. Значит, это он изобразил этот ужас? — Почему ужас? — Такое впечатление, что сработано топором. — Ну, он просто хотел показать место магглов в мире, их примитивность… — Так ведь это ложь, — Изабелла подозвала эльфа, взяла с подноса стакан с минеральной водой и продолжала: — Самообман. Это то, что называется — выдавать желаемое за действительное. Это магглы загнали нас в подполье, а не мы над ними властвуем. Это мы — побежденные, а они победители в тысячелетней войне. И теперь уже ничего не изменишь, мы можем только сохранить себя, сберечь свой мир… — Я помню, ты всегда так говорила, — Вера пристально взглянула на Изабеллу. — И с нашими магглолюбцами всегда спорила. Но ты думаешь, что и теперь ничего не изменится? — Я и сейчас так считаю. Война с магглами — это просто самоубийство для нас, — устало вздохнула Изабелла, — и никто на это не пойдет, никому это не нужно… Сторонники тотальной войны так же опасны, как и магглолюбцы. — Ты только нашему хозяину это не скажи, — усмехнулась Вера. — Он работает над эпическим полотном «Последняя битва». Маги, побеждающие полчища магглов… Изабелле стало смешно. — Вера, а ты была здесь на дне рождения Мэгги, в прошлом году? Карлайл тогда портрет Дамблдора закончил… — Была, а как же… Неужели ты не помнишь? Хотя мне тогда показалось, что ты чем-то подавлена, и как будто никого не видишь и не слышишь… — Вера внимательно посмотрела на Изабеллу. — Я потом поняла, почему — твой муж ведь в Азкабане сидел… А тогда никто из нас и не знал, что вы поженились. Вера поставила пустой бокал на столик, поискала глазами, где можно взять еще выпивку — возле нее тут же очутился эльф с подносом. — «Вдова Клико», — пояснила Вера, взяв новый бокал шампанского. — Я его обожаю, но позволить себе не могу… Вот подцеплю какого-нибудь богатого старого дурака, такого, как Карлайл… Тогда буду пить «Вдову Клико» каждый день. Изабелла рассмеялась. — Кстати, — продолжала Вера, — ты знаешь, почему Мэгги не беспокоится насчет своего происхождения? — Ну, может быть, у нее в родословной волшебники нашлись… — уклончиво ответила Изабелла, не желая говорить о том, что родословную хозяйке дома, скорее всего, просто выдумали — это было, по нынешним временам, подсудным делом. — Нет, — понизила голос до шепота Вера. — Мэгги спит с Ранкорном — это один тип из Министерства, он заведует в комиссии по магглокровкам сбором информации… Его сегодня нет здесь? Я вот думаю — хватит ли у него бесстыдства явиться сюда в день рождения мужа Мэгги? — Карлайл знает? — ахнула Изабелла. — Знает, — поджала губы Вера. — Они и не скрываются особо… Ты смотри, все-таки пришел, скотина! — вскрикнула она, поглядев куда-то в угол гостиной. Изабелла обернулась — хозяйке дома целовал руку высокий плотный мужчина с черной бородой. Карлайл, широко улыбаясь, направлялся к новому гостю, протягивая обе руки: — Альберт! Рад вас видеть, дорогой друг! Изабелла прижала пальцы к пылающим щекам и прикрыла глаза — так ей стало мучительно стыдно — за Карлайла, за его жену, за Ранкорна… Внезапно она ощутила, что в гостиной душно, очень сильно пахнет алкоголем, духами, потом, что свет слишком яркий, а разговаривают все слишком громко. — Вера, знаешь… Я что-то устала. Где-нибудь здесь можно посидеть в тишине и отдохнуть? Вера понимающе кивнула, взяла ее под руку и увела в какую-то маленькую комнатку, где был только диван, два кресла и небольшой столик. На стене висел зимний пейзаж, в котором Изабелла узнала свою работу. Позвав эльфа, Вера велела приоткрыть окно, усадила Изабеллу в кресло — та сразу почувствовала себя лучше. Она улыбнулась Вере, с беспокойством смотревшей на нее, и сказала: — Я, наверное, скоро домой пойду. Мне бы только хотелось… Не знаешь, будет ли сэр Ланселот здесь сегодня? Я давно его не видела, но слышала, что он болен. Сэр Ланселот Бьюкенен, знаменитый художник, был ее первым учителем живописи, и покровителем, открывшим ей дорогу в мир искусства. — Да, он болен, и в Швейцарию ездил лечиться, недавно вернулся. И он тоже приглашен, конечно. Хочешь, я его поищу, и если он здесь, то попрошу зайти к тебе? — Да, пожалуйста… Спасибо тебе. — Не за что. Ну, пойду я еще на людей погляжу, сплетни пособираю, мне же нужен материал… А потом в редакцию сразу… Рада была тебя увидеть. Ты не пропадай, появляйся где-нибудь, когда сможешь… Или пиши, хотя бы коротенькие записочки иногда… Вера помахала Изабелле рукой и вышла. Сидя в уютном полумраке комнаты, вдыхая влажный прохладный воздух, проникающий из окна, Изабелла совсем успокоилась. Через некоторое время дверь отворилась и снова вошла Вера, явно расстроенная и взволнованная. — Я спросила у Карлайла, он сказал, сэр Ланселот прислал сову утром, что он благодарит за приглашение, но прийти не может, так как болен, — сказала она. — Видимо, лечение не помогло… Ему же, кажется, девяносто два года уже. — Как жаль… — покачала головой Изабелла. — Надо мне его навестить. — Конечно, навести, и лучше не затягивай с визитом, а то мало ли… А знаешь, — продолжала Вера, — там Ранкорн и Мэгги куда-то делись. Не знаю, видел Карлайл или нет, он в карты играет. Но гости уже шепчутся, — она нахмурилась. — И мне кажется, Мэгги влюблена в Ранкорна, она с ним не только потому, что он ее на комиссию не сдает… А что — мужчина видный, и не старый. Карлайл — сам дурак, видел, что она из себя представляет, и все равно женился. — Ох, не говори мне об этом… Слышать не хочу… — поморщилась Изабелла. Они вернулись в гостиную, где Изабелла, найдя хозяина за карточным столом, попрощалась с ним, и ушла домой. Остаток вечера она провела у камина, за вязанием — близился день рождения Рабастана, и она решила связать мужу теплый шарф — почему-то с приближением зимы ей стало казаться, что он все время мерзнет.