Our storyline.

Дни слились в ужасную серую рутину. Ночью его преследовали сны, хорошие или плохие было не важно, важно было то, что во всех без исключения была она. В хороших снах они были вместе, не было никакой войны, никаких стычек, только он и она, вдвоем. И никого больше. В плохих же снах, что снились ему куда чаще, она оставляла его одного, разочарованная и холодная, отстранялась, пропадая от него навсегда в руках рыжего оборванца. Каждое утро Драко просыпался в отвратительном настроении. Он не смотрел на нее, не приходил в крипту, даже имя в своей голове старался не вспоминать, хотя получалось это откровенно паршиво. Ему казалось, что стоит только ему слегка поддаться этому наваждению, и она утащит его в пучину с головой. Так было нельзя. Так было опасно, а он хотел хоть как-то ее защитить. Даже если такими действиями он толкнет ее к другому. Даже если никогда больше она не будет рядом. Главное, что она будет жива и здорова. Он должен ей это обеспечить. Когда девушка все же изредка попадалась ему на глаза, она выглядела совершенно потерянно, будто даже не понимала, где находится. Его душа болела по ней, он хотел снова ощутить ее тепло, снова поцеловать, забыться и спрятаться от той судьбы, что холодными, колючими тенями нависла над ним, но ничего нельзя было сделать. Не ему лечить ее раны, когда он сам готовится к тому, чтобы больно ужалить.       Девушка была растеряна. Она совершенно не понимала, что же ей со всем этим делать. Сначала он на нее напал, вполне справедливо разозлившись, потом признался, что она ему нравится, а потом сразу же оттолкнул. Что творится в этой блондинистой голове? На какой-то миг ей показалось, что если Драко будет рядом, то у нее получится пережить все, что произошло, но он отстранился, словно они были друг другу чужими. Девушка чахла на глазах и это замечали все окружающие.       То, что случилось в стенах Министерства, должно было оставаться в тайне. А это значило, что почти все ученики в Хогвартс примерно знали о том, что случилось. И слизеринцы были не исключением. Новость о том, что Люциус Малфой оставил Сойер без глаза почему-то Пенси и ее закадычным подружкам казалась ужасно смешной. Они пытались дразнить девушку, задеть ее хоть как-то, но у них ничего не получалось. Розария никак не реагировала на глупые колкости однокурсницы, зато Драко от них становился еще более злым и недовольным, часто срывался на Паркинсон. Он мог толкнуть ее, грубо послать, потребовать, чтобы она заткнулась. Пенси совершенно не понимала, с чего вдруг Драко так реагирует, но быстро пришла к выводу, что это из-за отца. Всем было известно, что Люциуса, как и многих других, заточили в Азкабан. Ей даже в голову не могло прийти, что ему попросту больно самому слышать об этом. Что каждый раз, когда он ловит взглядом синюю челку, он не может не вспомнить вид уродливого шрама, не может не думать о тех слезах, что она выплакала в ворот его мантии, не может выбросить из головы ту боль, о которой кричало все ее естество. Боль, с которой он мог помочь справиться, но не стал этого делать. Сойер сидела в своем любимом укромном уголке в гостиной и читала учебник по трансфигурации. В последние дни она старалась после занятий сразу прятаться тут. Конечно, прятаться было не совсем верным словом, все же она была у всех на виду, но только в гостиной Слизерина никто из «золотой троицы» не мог ее достать. Крипта же навевала только большую печаль, потому что Розария понимала — Драко в нее не придет. Зачитываться книгами до ряби в глазах и тут же ложиться спать — пока что такой план побега от себя и дурных мыслей вполне работал, пока напротив нее не плюхнулся в кресло Теодор Нотт. Она удивленно посмотрела на него. Парень был чернее тучи, под красивыми глазами пролегла глубокая тень. — Мой отец тоже там был, ведь так? — Она молчала. Хлопала глазами, смотрела на него напряженно, но молчала. Парень понурил голову, — Мы можем поговорить... Наедине? Без лишних глаз? Розария поджала губы, уставившись невидящим взглядом в книгу. Осторожно захлопнув ее, она встала и кивнула, давая понять, чтобы мальчишка шел следом. Исподтишка за ними наблюдал Драко. Одноклассники юркнули в Выручай-комнату, дверь за ними закрылась. По ее молчаливой просьбе, комната приобрела вид небольшого помещения, которое чем-то напоминало их гостиную. Такой же камин, пара диванов и небольшой столик. Только в этой комнате было светло и уютно, а в окна не заглядывали гриндилоу. Розария молча смотрела на оглядывающегося парня, сжимая в руке палочку. Наконец его взгляд сфокусировался на ней. — Так это правда?... Про отца Драко? Она потупила взгляд и легонько кивнула, отодвигая пальцами волосы, демонстрируя приобретенное уродство. Нотт грязно выругался и плюхнулся на один из диванов, роняя лицо в сцепленные в замок руки. Она осторожно приземлилась напротив. — Прости, Тео, но твой отец, правда, был там... Я об этом никому не говорила, но... Меня и не спрашивали... Их поймали, при попытке вырваться из Министерства. Если бы у меня была возможность, я бы его не сдала, но... — парень едва оторвал лицо от рук и посмотрел на нее так печально, с сомнением и недоверием. Ей от этого стало горько. — Почему не сдала бы? Мы ведь с тобой не друзья, почему? После всего, что я наговорил? — девушка тяжело вздохнула. Ее объяснение было до жути простым: Теодор, пусть и вел себя как засранец, но все же заслуживал шанс на нормальное отношение к себе. Пусть он на нее накричал, вылил на нее ушат помоев и, конечно же, этим немного задел девушку, но она понимала, что он просто разозлился и не сдержался. В конце концов, сколько раз она прощала такое поведение Малфою? — Где ты жил все это лето? У тебя ведь никого нет, кроме отца... — Да я... В поместье остался... — Розария поднялась на ноги и подошла к мальчишке, села рядом с ним и притянула в утешительные объятья. Ей было знакомо опустошающее чувство одиночества, когда у тебя никого больше нет. Мать Нотта давно умерла, отца посадили и он остался один на один с самим собой и мыслями о том, что единственный родной человек, возможно, навсегда останется за решеткой. Какими бы ужасными ни были поступки его отца, девушке не хотелось, чтобы из-за них страдал и его сын. Теодор здорово напрягся, несколько минут он сидел, словно размышляя, стоит ее оттолкнуть или принять, после чего сдался и тоже обхватил девчонку обеими руками, стискивая в медвежьем захвате, словно этими объятьями пытался заполнить хотя бы часть той пустоты, что образовалась из-за отсутствия отца. — Если тебе нужно будет поговорить... Если будет совсем тяжело... Я могу быть рядом, — фразы эти давались ей с трудом. Кому она могла помочь, когда сама едва держится от того, чтобы не выть от боли утраты? Какой толк от ее объятий и слов поддержки, ведь они не вернут того, что ушло навсегда. Однако Нотт лишь поблагодарил ее глухим шепотом и сжал еще сильнее. Почему-то ей отчаянно захотелось плакать.       Они спускались вдвоем по лестнице в большой зал, никто ничего не говорил, Теодор больно сжимал ее пальцы в кулаке. Она их уже почти не чувствовала, но ничего не говорила. Парню нужна была помощь и поддержка. И уж коли она сама предложила ему ее оказать, то одергивать его было бы уж совсем по-скотски. Они почти скрылись за тяжелыми дубовыми дверями, когда Теодора сзади окликнул Забини. Девушка по инерции обернулась тоже и столкнулась с Драко. В горле образовался до жути противный ком, в глазах быстро стала накапливаться не прошеная влага. Она резко отвернулась, опуская лицо, пряча его за шторкой волос и пытаясь натянуть на него маску максимального безразличия. Пальцы Тео медленно разжались и девушка, ощутив свободу от чужой хватки, хотела уже скрыться от этой компании подальше, сбежать поскорее, куда угодно, но сзади ее окликнул мягкий вкрадчивый голос. — Мисс Сойер, прошу, пройдите со мной, — голубые глаза смотрели на нее с легкой доброй смешинкой поверх очков-половинок, теплая улыбка была почти скрыта за седой бородой. Девушка неуверенно перемялась с ноги на ногу, обернулась на шумную толпу в большом зале, словно где-то там была еще одна Сойер, с которой ее перепутали. А потом проследовала за Альбусом Дамблдором, буквально ощущая на себе липкие взгляды слизеринцев.       Она была в кабинете директора впервые. Девушка неуверенно подошла к величественному фениксу, осторожно протянула к нему руку и тот, снисходительно опустив голову, позволил погладить его перья. В помещении было темно, ее взгляд упал на Омут памяти. В его волшебных водах плескались чужие воспоминания. Не желая лезть в дела директора, она поспешно отвела взгляд. Казалось бы, любое ее малейшее движение, любой нервный полушажок, считывался проницательным старцем, что сел в свое кресло и жестом указал на стул напротив. Она осторожно уселась на место, руки директора легли на разделяющий их огромный стол, одна напоминала ей головешку, что вытащили из давно потухшего костра. — Нам раньше не доводилось общаться тет-а-тет, мисс Сойер, но все же, не стоит так нервничать, — голос мужчины был мягким и теплым, однако отчего то вызывал у нее лишь больше напряжения. Это тоже не укрылось от его внимания, но вызвало лишь одобрительную усмешку. Будто он отдавал ей должное. Ведь во время войны очень важно доверять лишь тем, кто этого заслуживает. Альбус Дамблдор в ее глазах таким человеком пока еще не был, — Как Вам известно, Сириус Блэк погиб этим летом в Отделе Тайн. Она побледнела. От напряжения тело, которое словно било электрическим током, ощутимо задрожало, она была не в силах это сдерживать. Профессор взмахнул палочкой, и откуда-то из темноты за его спиной на стол прилетело два красивых стакана и графин с желтой жидкостью внутри. Медовуха мягко щекотала язык, слегка успокаивая ее нервы. Слышать о смерти Сириуса было по ощущением сравнимо с тем, как она когда-то по чистой случайности залпом выпила чашку огневиски: вызывало тошноту, сбивало дыхание и заставляло слезы собираться в уголках глаз. Больше Грозный Глаз алкоголь в посуду для чая не наливал. — Сириус оставил тебе часть своих денег в наследство. Чтобы тебе не пришлось торчать из-за этого в Грингготс, я обо всем позаботился сам, — девушка неловко заерзала на месте. Что она должна сказать? Поблагодарить его? Что не стоило забивать такими делами его время? В последнее время ей слишком тяжело было находить правильные слова, а потому она молчала, — Но это лишь малая часть причины, по которой Вы тут. Что Вы помните о своих дедушке и бабушке, мисс Сойер? Девушка смутилась. Совершенно не понимая, при чем тут ее давно погибшие родственники? Девчонка подняла брови, глядя директору прямо в глаза. Почувствовав, что пожилой волшебник пытается применить к ней легилименцию, она недовольно нахмурилась, профессор не без удовольствия закивал каким-то своим мыслям. Словно эта попытка была лишь проверкой ее способностей. Проверка, которая заставила ее пожелать уйти отсюда так быстро, как только возможно. — Ваша бабушка, Амали Сойер, училась когда-то в этих самых стенах. Так же, как и ваш дедушка, мистер Мракс. Знаете ли Вы что-то о тех годах, когда они обучались в Хогвартсе? — её напряжение будто заполнило комнату до краев белым туманом. В венах вместо крови словно застыл лед, кончики пальцев отнимались. Она прекрасно понимала, о чем хотел спросить ее директор. Еще в прошлом году, когда Полумна ненароком заговорила о восстании гоблинов, девушке стало не по себе. У нее ушло много времени на то, чтобы достать из закоулков памяти, давно захороненные на задворках рассказы бабушки о гоблинах и магах, что сражались в стенах древней школы. О ее приключениях, о том, как ужасны, могут быть люди, и что она, Розария, никогда не должна стать плохим магом. На примере своей бурной юности, женщина учила внучку тому, каким человеком стоит быть, каких волшебников стоит сторониться. Дедушка же учил ее, что магия, какой бы соблазнительной и пьянящей она ни была, может быть темной и опасной, причинить людям много боли и страданий. Их слова въелись в подкорку маленькой Розарии настолько, что она даже самым ненавистным ею людям никогда не желала зла. Конечно, из всякого правила есть исключения... — Знали ли Вы, что Ваш дедушка — один из прямых наследников Салазара Слизерина? Розария догадывалась. Говорить со змеями дедушка умел. На втором курсе она сама убедилась, что это от него передалось и ей. Сириусу никогда эта ее особенность не нравилась, а Грозный Глаз наоборот поощрял ее рвение к освоению такого навыка. Для девушки же это был способ стать ближе к своим корням, стать ближе к дедушке, которого она так рано потеряла. — Род Мраксов очень древний... И уже, скорее всего, вымер, — наконец произнесла она, — Мой дедушка не гордился собственным наследием, а потому отрекся от него. Так что, думаю, ни он, ни я не могли бы считаться наследниками Слизерина. — Розария, Вы должны догадываться о том, к чему я веду свою речь, — кажется, ее настороженность вызвала у старца усталость, говорить загадками и вопросами ему больше не хотелось, — Вы должны понимать, что Вы приходитесь троюродной сестрой Волан-де-Морту. Она поджала губы. Ей не хотелось об этом думать, не хотелось, чтобы кто-то знал, самой хотелось забыть о таком досадном факте. — Не самое близкое родство, — голос ее был сухим как наждачка, фраза получилась какой-то необычайно враждебной, но извиняться она не стала, — К чему все эти вопросы, профессор? — Ваша бабушка была наделена особым даром, который проснулся в ней к пятнадцатому году жизни, — внезапно голос Дамблдора стал таким тихим, что она его почти не слышала. Девушке пришлось придвинуться ближе, чтобы иметь возможность понимать речь директора, — Обычно, этот дар проявляется крайне редко, у людей, что не были связаны по крови. Однако профессор Макгонагал заметила проявления в Вас этой магии в прошлом году. Я и сам стал ее свидетелем во время событий в Министерстве. К огромному сожалению, Темный Лорд так же их видел. Информация о событиях прошлого и Вашей особенной магии доступна очень узкому кругу лиц, так что у него уйдет какое-то время на то, чтобы выяснить природу Ваших способностей. Однако когда он это сделает, ему станет известно и о вашем родстве, и о невероятном потенциале той магии, которой Вы обладаете. Я бы хотел попросить Вас, обучиться этой магии. Научиться ее контролировать и использовать. Не только ради безопасности Вас и окружающих учеников, но так же и для целей Ордена. — Так вот почему меня так рано приняли в Орден, — она опечаленно опустила глаза. Понимание пришло к ней достаточно быстро. Дамблдор был умен и расчетлив и, конечно же, не стал бы принимать первого попавшегося подростка в ряды элитных борцов с Пожирателями Смерти. Было глупо предполагать обратное. — Признаться, я надеялся на то, что Вы окажетесь такой же талантливой, как Амали, когда принимал решение о Вашем вступлении в Орден. И я о нем ни сколько не пожалел. Однако даже если бы мир не был в такой неблагоприятной ситуации, Вам все равно пришлось бы обуздать эту магию, дабы не навредить ею окружающим. К моему превеликому сожалению, живого учителя у Вас нет, — Сойер посмотрела на него, нахмурив брови. За эту короткую встречу директор уже слишком часто напомнил ей о любимых людях, которых она потеряла, должно же быть у него хоть немного такта? Волшебник будто понял, о чем она думает, и развел руками, словно говоря этим жестом, что иначе, увы, никак, — Но Ваша бабушка оставила для будущего преемника этих сил воспоминания. Что внутри них я Вам сказать не могу, они зачарованы так, что их увидит лишь тот, кто обладает такой же магией, как и она. Омут памяти… — Профессор, я хотела бы увидеть эти воспоминания одна, если Вы не против, — глаза над очками-половинками сверкнули любопытством и будто долей сожаления. Пожилой маг заметил, что не может отдать девушке Омут памяти, однако на это она парировала, что у нее есть, где увидеть оставленное бабушкой наследие. Омут в крипте был как нельзя кстати. Директор вручил ей флакончик, взяв с нее обещание, вернуть его ему, когда она закончит с просмотром, что сделать нужно было очень оперативно, а так же незамедлительно приступать к тренировкам. Держать его в курсе собственных успехов он не просил, но это было очевидно. На ее уточнение, как часто ему нужны доклады, маг очень мягко ей улыбнулся и отметил, что одного раза в неделю будет достаточно. Девушка покинула кабинет профессора Дамблдора и почти бегом направилась в крипту, попутно скрывая себя дезиллюминационными чарами. Она не знала, что какое-то время за дверью директорского кабинета, укрытый мантией невидимкой, стоял взволнованный Гарри Поттер.