***
Саске приходил на все следующие репетиции Узумаки. Не мог пропустить ни одной. Его день обязан был начаться с того, чтобы увидеть певца, услышать его дивный голос. Учиха приходил на начало репетиции, наблюдал за ней час-полтора и уходил. Но, как ему казалось, присутствовал он на самом интересном. Каждая репетиция начиналась с розыгрыша и распевки. Распевался Узумаки всегда неповторимо-весело. Искрометно, ярко, задавая настроение дня. Своими малоизвестными нелепыми песнями он говорил всем, какое у него настроение. Сонное ли, усталое ли или же веселое. Чего Узумаки не делал – это не грустил. Зачем? Чуть ли не каждая его ария была переполнена грустью. Отчего-то в его репертуаре преобладала драма. В зале на репетициях всегда присутствовал Забуза. Он, видимо, отвечал за порядок в зале и за то, что собравшиеся в нем артисты занимались делом. Мамочи неизменно садился рядом с Учихой, вместе с ним слушал забавные распевки Узумаки, его первую арию, после чего неизменно вздыхал, качал головой и повторял одно и то же: «Вот же мизантроп, а как поет!». Согласиться с Забузой было трудно. Саске уже несколько дней ходил на репетиции певца и наблюдал за ним. И ему, умеющему хорошо разбираться в людях, этого времени было больше чем достаточно, чтобы понять: Узумаки не ненавидит людей. Сторонится – да. Но вовсе не потому, что они ему неприятны, противны. Вовсе нет. Просто он… да, он боится их. Боится и избегает. И не доверяет. Никому. Даже Хаку. А ведь муж Забузы – единственный, с кем Узумаки так много разговаривает, к чьему мнению он нет-нет, да прислушивается. И, наверное, из-за того что Узумаки избегал людей, он казался одиноким. Смотря на него, стоящего посреди сцены и сосредоточенно отрабатывающего сложные переходы своих партий, Саске хотелось лишь одного – подойти к нему и обнять. Но сделать это было не так уж просто. Узумаки шарахался от любых прикосновений даже знакомых ему людей. Что же говорить о тех, кого он не знает. Поэтому Саске оставалось лишь сидеть в своем кресле, внимательно смотреть на певца и раз за разом вспоминать его улыбку, озаряющую лицо, но ни на йоту не согревающую глаза. И оттого его еще сильнее хотелось прижать к себе.***
Дела у его «детища», судя по последним отчетам, нормализовались. Во всяком случае, принятые меры временно все нормализовали, и необходимость бросить все и немедленно ехать в Эхимэ отпала. А Саске был готов к этому. Морально он уже настроил себя на то, что не сегодня – завтра, ему предстоит надолго уехать из Токио. Бросить здесь все и, как когда-то, рвануть туда, где развивалась и процветала его мечта. Но пока что тревожные известия сменили более-менее спокойные отчеты и это обнадеживало. Давало немного времени. Времени для поиска новых партнеров, решения ряда других вопросов, налаживания личной жизни. Последнему Учиха как всегда практически не уделил внимания и снова посвятил себя работе. Дела у него в целом шли неплохо, помимо любимого «детища» было еще два не менее важных дела, которые он вел лично, и было еще несколько готовых бизнесов, что ждали своего покупателя. Их еще предстояло найти. И Саске неспешно этим занимался. Время медленно шло вперед. Решались одни проблемы, появлялись другие. На одну удачную сделку приходилось несколько неудачных. С кем-то Саске ссорился, с кем-то находил общий язык. Все было как всегда. Практически как всегда. Сейчас в телефоне у Учихи была отмечена заветная дата. Дата следующего концерта контратенора. В этот раз Учиха был твердо намерен лично познакомиться с певцом.***
Второй сольный концерт Узумаки тоже состоялся в Шакутоне. Он, как и первый, произвел настоящий фурор. Публика восхищалась им, бурно рукоплескала, не отпускала со сцены. Аплодировали и дирижеру, и оркестру, расхваливали всех. Требовали и получили выступление на бис. И этой последней песней Узумаки покорил даже тех, кто еще до конца не проникся его талантом. Этой последней арией, по мнению публики, он превзошел самого себя. Сцена утопала в цветах. Певец сжимал в руках несколько букетов и улыбался. Издали наблюдая за ним, Саске гадал, что скрывает эта теплая, почти искренняя улыбка. Он ни мгновения не сомневался, что улыбки, на которые так щедр Узумаки, совершенно неискренние. Конечно, с такого расстояния этого не видно, но глаза контратенора наверняка по-прежнему холоднее льда. И никто, никто кроме него самого не знает, о чем он думает, что чувствует, что скрывает за этой теплой, почти счастливой улыбкой. Свой букет Учиха вручать не спешил. Он передаст его певцу в более спокойной обстановке. В его гримерке. Нужную комнату ему с готовностью показал Забуза. Было что-то странное в его поведении, в этом желании постоянно видеть его, Саске, здесь, рядом с Узумаки. И что самое удивительное, чем ближе он пытался подойти к певцу, тем больше оживлялся Забуза, тем сильнее во всем ему содействовал. Что именно было у Мамочи на уме, Саске, как ни старался, понять не мог. Но что бы бывший компаньон не задумывал, в этом явно не было злого умысла. Гримерка у Узумаки была довольно маленькой. Квадратная комната с большим, чуть ли не во всю стену зеркалом, возле которого стоял туалетный столик с различными косметическими принадлежностями, один-единственный стул да неприметный комод у широкого окна. Саске развернул стул в сторону двери, сел на него и принялся ждать хозяина комнаты. Ожидание томило. Предвкушение распирало изнутри. Наконец-то! Сегодня он наконец-то поговорит с ним. Вот только разговор этот будет нелегким. Учиха достаточно долго наблюдал за Узумаки, чтобы прекрасно это понимать. Ждать пришлось недолго. Каких-то пять-семь минут и дверь отворилась, а в гримерку зашел он. Бледный, очевидно уставший, какой-то грустный и по-прежнему одинокий. Его снова безумно захотелось обнять. И Саске чуть было не вскочил, чтобы сделать это. Однако он вовремя осадил свой сиюминутный порыв. Узумаки между тем окинул его задумчивым взглядом своих ледяных глаз и совершенно спокойно спросил: – Что ты здесь делаешь? – Жду тебя, – невозмутимо ответил Саске. Ему понравилось то, что певец обратился к нему на «ты». Обычно все артисты, с которыми он, так или иначе, был знаком, всеми силами проводили границу между ними. Это выражалось в сущих мелочах: во взгляде, мимике, осанке, той позе, что очень быстро принимали артисты, их речи, обращение на «Вы». Многие из них мнили себя большими звездами. И некоторые из них действительно ими были. И тем не менее это подчеркнуто-вежливое «Вы» раздражало. Тем более после того как какой-нибудь звездный омега – таких, на самом деле, было не так уж и много, чтобы там не думал Хозуки – делил с ним постель. «Вы» после совместной ночи казалось неуместным, и тем не менее недавние партнеры пытались ему «выкать». Как будто говоря, что между нами не было ничего. И в этом они отчасти были правы. Кроме секса, обыденного физического влечения между ними ничего не было. И быть не могло. Таких однодневных партнеров повсюду было полным-полно. С ними можно было спокойно «выкать» и делать вид, что ничего не было. Что они не знакомы. Но Узумаки сказал ему «ты». Он сразу дал понять, что между ними нет пропасти, что они на одном уровне. На одном уровне по словам, но в разных измерениях по глазам. И это было хуже, чем подчеркнуто-вежливое обращение на «Вы». – Ты… – задумчиво протянул Узумаки. – Учиха Саске, – услужливо подсказал ему Учиха. – Узумаки Наруто, – чисто автоматически представился певец. – Ты, – спокойно продолжал он, – гость Забузы. Ты должен быть с ним. – Ошибаешься, – усмехнулся Саске. Он окинул внимательным взглядом певца, подумал о том, что черный костюм ему идет даже больше, чем белый и порадовался тому, что решил вручить ему цветы здесь. В гримерку Узумаки пришел с пустыми руками. Наверняка отдал все букеты оркестру. – Я пришел к тебе. – Понятно, – тяжело вздохнул певец, внимательно посмотрел на Учиху и вопреки всем ожиданиям Саске спросил: – Я могу присесть? – Конечно, – Учиха легко встал, попутно подняв с пола небольшую корзинку васильков. – Это тебе, – дождавшись, когда Узумаки сядет, он вручил ему букет. – Мне, – задумчиво повторил Наруто. – Мне? – спросил он, поднял свои прекрасные, по-прежнему холодные глаза и недоуменно посмотрел на Саске. – А в честь чего? Учиха на мгновение растерялся. Такой вопрос ему задавали впервые. Обычно никто ни о чем его не спрашивал. Просто принимал цветы и благодарил. Узумаки в первый раз просто принял у него цветы и ничего не сказал. Теперь же спрашивает. Почему? Почему он пришел сюда без цветов? Зачем отдал другим то, что заслужил по праву? Ведь если бы не отдал их, то принес бы сюда, ведь так? – В честь… – Саске внимательно следил за тем, как Узумаки осторожно, как будто боясь пораниться, кладет ладонь на выпуклый бок корзинки и мягко проводит пальцами по тугому плетению прутьев. – В честь нашего знакомства, – решил он. – Я хочу, чтобы ты меня помнил. «А васильки ему идут», – отметил про себя Учиха. – Ты приходишь на каждую мою репетицию, – хмыкнул певец. – Захотел бы – не забыл. Саске немного удивился последним словам Узумаки. Он-то думал, тот не обращает на него внимания, потому что не замечает. Кивает в знак приветствия, проходит дальше и забывает. Ан-нет. Все не так. Не обращает внимания, но это вовсе не значит, что не видит. – Спасибо, – тихо поблагодарил Наруто, чуть крепче сжал в руках корзинку цветов и слабо улыбнулся. И снова его безумно захотелось обнять. Но Саске не позволил себе этого сделать, упрямо повторяя про себя, что еще не время. Для этого еще не время. – Я очень благодарен за цветы, – негромко произнес Узумаки, – и мне приятно с тобой познакомиться, но… – он тихо вздохнул и уверенно посмотрел на Учиху, – не мог бы ты уйти? Саске внимательно следил за тем, как певец склоняет голову над цветами, вдыхает их запах, улыбается уголками губ. Это выглядело неожиданно трогательно и нежно, и, будь на то воля Саске, он наблюдал бы за этой картиной вечно. Но его просили уйти. И просьба эта была понятна. Узумаки хотел расслабиться, перевести дух, в конце концов, переодеться. И едва ли он позволил бы себе сделать все это при постороннем – пока еще иначе и не скажешь – человеке. И хоть умом Учиха это понимал, заставить себя уйти он не мог. И ему очень хотелось верить в то, что и сам певец в глубине своей совершенно непонятной души желает, чтобы он остался. Но, несмотря на все свои желания, просит уйти. Типичный образ мыслей омеги. – Да, конечно, – кивнул Учиха. – Я подожду тебя? – Не стоит, – Узумаки отрицательно покачал головой. Поколебался немного и сказал: – С завтрашнего дня у нас здесь будут новые репетиции. Если хочешь – приходи.***
В первые минуты после разговора с певцом, Саске был на седьмом небе от счастья. Казалось, большего и не надо, достаточно просто находиться рядом с Наруто, смотреть на него, слушать его негромкий усталый голос и просто иметь возможность прикоснуться к нему. Всего лишь возможность! Саске опомнился лишь когда вышел на улицу. Лишь тогда понял, что толком ничего не добился. Просто познакомился, представился. Смешно. Нелепо. Обычно из таких вот знакомств он извлекал гораздо больше. Номер телефона, адрес, распорядок дня и много прочих мелочей. Хотя, если подумать, прежде всю эту «ненужную» информацию на него сами вываливали омеги. Узумаки не сделал этого. А спрашивать его об этом Учихе тогда в голову не пришло. А наивные надежды поговорить в следующий раз рухнули при следующей же встрече. С момента их первого разговора не изменилось ничего. Саске по-прежнему приходил к началу репетиций Узумаки, наслаждался его распевками, заряжался хорошим настроением и ровно в двенадцать часов шел на работу, решать скучные – сейчас все, что не было связано с контратенором, казалось ему скучным, – но важные вопросы. И снова поговорить с певцом не было никакой возможности. Оставалось довольствоваться только тем, что его можно видеть и слышать. А так хотелось снова оказаться с ним вдвоем в одной маленькой гримерке, поговорить. Сейчас это должно быть проще, ведь они знакомы. Сейчас можно было бы подойти к нему близко-близко, обнять, почувствовать, наконец, отголоски его запаха, узнать вкус его губ. Последнее желание появилось у Саске давно, но осознал он его в полной мере с того самого памятного разговора. Чем ближе он подходил к Наруто, тем больше было его влечение к нему. С каждым днем Саске все больше и больше убеждался в том, что Узумаки был его истинной парой, его омегой. Осталось только убедить в этом певца. Учиха рассматривал одиноко стоящего на сцене Наруто и мечтал о том, как он подходит к нему, обнимает, ограждая от всего мира, прижимает к себе, наслаждается его близостью. Это была уже третья репетиция. Пред-исполнительный прогон, как называли его оркестранты. Из-за неважного самочувствия дирижер на репетицию не пришел. Его подменял невысокий, светловолосый омега в стильных джинсовых шортах и довольно откровенной брендовой майке. Он играл на флейте и, поговаривали, был в родстве с дирижером. Флейтист этот был надменным и наглым. А еще он завидовал. Ужасно завидовал таланту Узумаки и ужасно злился из-за того, что дирижер всегда ориентируется на певца. Он считал, что именно оркестр, а не кто-то еще, задает ритм и настроение произведения. А раз так, то не они должны прислушиваться к певцу, а он к ним. Именно это и сказал флейтист, прервав на середине очередную партию. Схватив ноты, он стремительно взбежал на сцену и подлетел к певцу. – Вы вообще нас слушаете? – визгливо спрашивал омега, порываясь схватить певца за руку и его пальцем провести по партитуре. Узумаки казался спокойным и равнодушным. Он как всегда не позволил к себе прикоснуться. Отпрянул от флейтиста, будто тот мог его обжечь, сказал, что внимательно слушает оркестр, заявил, что тот отстает на долю такта, и что он не намерен под него подстраиваться. Впрочем, все эти музыкальные тонкости Саске волновали мало. Он пожирал взглядом стройное тело певца, ловил каждое его резкое, немного неловкое движение, мысленно представлял, как снимает с него эту плотную, идеально сидящую на фигуре белоснежную футболку, стягивает с его стройных ног эти узкие темно-синие джинсы. Представлял и подавлял тяжелый вздох. Узумаки не терпел прикосновений и рьяно избегал любого телесного контакта. И Учиха понятия не имел, как подойти к этому недотроге. Как прикоснуться к нему так, чтобы тот и не подумал убегать. Пожалуй, ответить ему на этот вопрос мог только сам Наруто. Но поговорить с ним на эту, или вообще на любую другую тему, все никак не удавалось. Да и обстоятельства складывались так, что даже с тем чтобы просто прийти на репетицию у Саске возникли трудности. Он пропустил не только Исполнительный прогон, но и сам концерт. Однако он отправил мальчишку-бету на выступление, вручил ему корзинку васильков и строго наказал передать ее певцу. Мальчишка счастливо сиял глазами и клятвенно заверял его, что сделает все в лучшем виде. Саске едва заметно усмехнулся и хмыкнул. С отстраненным равнодушием он подумал о том, что для этого мальчишки, которому не повезло родиться бетой, это будет, пожалуй, единственный концерт, который ему посчастливится увидеть. Бетам на такие мероприятия путь закрыт. Уж слишком дороги для них билеты. Уж слишком... Да что вообще говорить о них? Это совсем другой социальный класс. Самый низкий, самый бесперспективный…***
Работа захлестнула Саске с головой. Она, как самый капризный омега, требовала от него максимум времени и внимания. И в этот раз его драгоценное «детище» пристыжено притихло. На повестке дня стояло одно из двух его дел, что он решил придержать при себе. И если с тем бизнесом, что время от времени пересекался с интересами семьи, особых вопросов пока не было, то третье «развлечение» требовало развития. Эта проблема была довольно-таки давней. И еще тогда, когда она только появилась, Саске нашел способ решить ее. Тщательно проанализировав рынок, он выбрал тех, кто мог быть ему полезен; хорошенько, не спеша, продумал различные пути их возможного взаимодействия. Альфа искал и нашел. Но посмаковать очередную победу никак не получалось. Шла встреча за встречей. Решались одни и появлялись другие вопросы. Переговоры, казалось, стояли на месте. Это раздражало и тревожило. Но ничего поделать с этим было нельзя. С такими уж людьми довелось ему столкнуться. Саске долго ждал этой сделки, долго готовил к ней и себя, и партнеров. И когда все вроде бы шло на подписание контракта, партнер неожиданно приостановил заключение сделки, попросил время на раздумья. И думал он в этот раз, ни много ни мало, два месяца. И вот, наконец, решился. Только принес с собой пакет документов, новый, интересный, требующий максимального внимания и осторожности. Вот и приходилось его тщательно изучать и старательно гнать из головы образ Узумаки, склонившего голову над корзинкой васильков. Нет, Учиха не мог позволить себе не видеть Наруто и не слышать его голос. И он старался приходить хотя бы на начало его концертов. Слушать первую песню, восхищаться им и его голосом, сокрушаться от того, что не может дослушать выступление до конца и пройти в его гримерку. Он неизменно дарил ему корзинку васильков и спешил назад в душный, скучный офис, тонущий в мерзкой глубокой тишине. Прошло две недели. Две напряженные недели, но Саске все же удалось разобраться с новыми пожеланиями будущего компаньона, прокомментировать их и вынести ему встречные предложения. И теперь уже партнер должен был ломать над ними голову. Опять в переговорах возникла небольшая пауза, и сейчас это только порадовало Саске. Он снова мог посещать все концерты Узумаки. А концертов этих практически не осталось. Через два дня, в четверг, Узумаки выступал в Каминари – концертном зале, что был несколько популярнее и престижнее Шакутона. В афише, что он получил в театре, этот концерт значился последним. Чем дальше будет заниматься певец для всех его почитателей оставалось тайной за семью печатями. Саске не упустил случая сходить на последнюю, генеральную репетицию Узумаки. Пришел в зал и обомлел. Атмосфера здесь, мягко говоря, была напряженная. Оркестранты старательно всматривались в свои ноты и усиленно делали вид, что в зале их нет. Скорее всего, они боялись того, что их вовлекут в конфликт. Пожилой дирижер, успевший немного поправить свое здоровье, с самым невозмутимым видом листал партитуру и негромко объяснял скрипачам, когда они должны от пианиссимо перейти к фортиссимо. Всегда спокойный, дружелюбный, терпимый ко всем Хаку сейчас был разъярен. Это трудно себе даже представить, однако омега был в бешенстве. И злился ни на кого иного, как на Узумаки. Певца же, казалось, совсем не трогал гнев его менеджера. Казалось. Наруто держал спину неестественно ровно, а сам был напряжен. Что эти двое не поделили, Саске оставалось лишь догадываться – уж слишком поздно он пришел в зал. Фактически, Учиха застал конец спора. Конец – так решил Узумаки. – Меня все это не волнует, – холодно заявил он, отвернулся и запел. И распевка как всегда лучше всякого зеркала отражала его настроение. Он пел о том, как некоторые принимают решения за других, совсем не интересуясь их мнением. И откуда только он брал все эти песни? Не на ходу же сочинял, в самом деле! Ведь мотив, что он пел, был так близок и знаком! – Вот же упрямый негодяй! – жаловался Хаку, заглянувшему в зал буквально на минутку мужу. – Нет, чтобы спасибо сказать. Так он еще и недоволен! – Мизантроп есть мизантроп, – пожал плечами Забуза, привлек к себе супруга, поцеловал его в лоб. – Не переживай, – на тон тише продолжил он. – Побесится да смирится. Идем. Наблюдать за тем, как Забуза бережно ведет к нему своего хрупкого омегу, было гораздо интереснее, чем слушать репетицию. Саске с трудом верилось, что этот грубый, резкий, порывистый альфа может быть таким заботливым, терпеливым, внимательным. И тем не менее глаза его не обманывали. – Здорова, Учиха! – в своей любимой манере поздоровался с ним Забуза, поразительно аккуратно усаживая все еще недовольно сопящего омегу в кресло. – Есть дело, – продолжил он в ответ на приветственный кивок. Саске недоуменно вскинул бровь и пристально посмотрел на Мамочи. С тех пор, как он продал портал запчастей, общих дел у них не было. Хотя, если подумать, то связи Забузы и его влияние в определенных кругах могли существенно пригодиться в решении ряда вопросов одного из его нынешних бизнесов. – Нам надо выйти? – спокойно спросил он. – Не стоит, – махнул рукой Мамочи. – У меня через час важная встреча, – тут же перешел к делу он, – и это, поверь, надолго, – альфа говорил громко, не обращая внимания на репетицию. – Не мог бы ты присмотреть за ними? – Забуза красноречиво посмотрел сначала на насупленного супруга, затем кивнул в сторону сосредоточенно слушающего оркестр Узумаки. – Присмотреть? – недоуменно переспросил Саске. – Да, – серьезно кивнул Мамочи. – Присмотреть. То есть пообедать вместе с ними и убедиться в том, что Хаку… – он на мгновение замялся. – Ладно, – тяжело вздохнул, – они оба, после этого обеда остались целыми и невредимыми. Хорошо? – Хм, – Учиха неопределенно пожал плечами. – В долгу не останусь, – с ухмылкой предупредил Забуза. – Считай, договорились, – усмехнулся в ответ Учиха. Саске и так не собирался отказываться от обеда с Узумаки, так что последнее многозначительное замечание Забузы, на самом деле было лишним. Впрочем, все складывалось как нельзя лучше. Учиха уже мысленно составил план действий и практически видел результаты того, что он собирается провернуть. Теперь, когда у него есть поддержка такой величины, не составит труда провернуть не одно подобное дельце. Как же все-таки все удачно складывается…***
Обедали в небольшом ресторанчике «Ти Амон», что спрятался за печальными ивами. Большую стеклянную дверь им отворил долговязый швейцар. Бета. Он явно изнывал от жары в своем плотном светло-сером сюртуке, и тем не менее вежливо улыбнулся посетителям, пропуская в ресторан. Здесь было светло и уютно. Небольшие, устланные кремово-белыми скатертями столы, мягкие светло-бежевые кресла, тихая, ненавязчивая, призванная лишь разрушить тишину музыка. К самому дальнему угловому столику их лично проводил хозяин «Ти Амона» – грузный альфа в летах с блестящей от пота лысиной. Время от времени, он доставал из кармана большой белый платок и протирал голову и все что-то быстро-быстро говорил. Хаку умудрялся как-то понимать слова альфы и даже отвечал ему. Узумаки молчал, на его лице застыла беспристрастная маска. Он не проронил ни звука с тех пор, как закончилась репетиция. С Саске певец как всегда поздоровался кивком, тихо вздохнул, замер на мгновение, как будто собираясь что-то сказать, но лишь тряхнул головой и прошел мимо. С тех пор и молчал. Хаку его не трогал и как будто игнорировал, и это несмотря на то, что совсем недавно, сразу после репетиции, они, как ни в чем не бывало, разговаривали. Тем не менее, несмотря на то, что он как будто не замечал «подопечного», омега пытался поддерживать светскую беседу с Учихой. И за эти десять минут, что им нужно было дойти до ресторана, Саске думал о том, что парой слов в нужное время в нужном месте Забуза не отделается. Их обслуживали сразу три официанта. Все беты. Хозяина «Ти Амона» не в чем было упрекнуть. Он заявлял о себе, как о ресторане и соблюдал все требования вплоть до каждой запятой. Обслуживающий персонал – беты, несколько музыкантов – студенты-омеги. Саске тряхнул головой, стараясь не думать рабочими, между прочим, давно проданными категориями. Этот его жест не остался незамеченным для его спутников, и обоих он, как ни странно, заинтересовал. Они даже позабыли о своей непонятной ссоре и недоуменно посмотрели на Учиху. – Что? – спросил Хаку, Узумаки ограничился красноречивым взглядом. – Стараюсь не думать о работе, – с улыбкой пояснил Саске. – Стоит мне оказаться в подобном месте, и я сразу ищу изъяны, за которые можно лишить лицензии хозяина. – И как? – Наруто даже чуть подался вперед. – Есть к чему придраться? – Пока не вижу, – развел руками Учиха, искренне радуясь тому, что Узумаки заговорил. – Жаль, – певец вполне искренне расстроился. Хаку что-то неразборчиво проворчал себе под нос. Наруто насупился, явно готовясь ответить на это бормотания. Вполне возможно, он все прекрасно понял. Саске усмехнулся. Нет, он определенно не жалел о том, что пошел сопровождать этих омег. Официанты скоро сервировали стол и приносили блюда. По мере того как пустели тарелки, настроение у спутников Саске улучшалось. По крайней мере, они перестали испепелять друг друга взглядом, перестали терзать его нелепыми, явно адресованными друг другу вопросами и снизошли до того, чтобы напрямую поговорить друг с другом. – Поздравляю, – явно издали начал Хаку, – завтра ты выступаешь в Каминари. Ты ведь понимаешь, что это значит? О, это значило многое. Это означало развитие, признание, выход на международный уровень, в конце концов. Узумаки очень повезло, что всего после десятка концертов его пригласили в Каминари. Это понимал Хаку, это понимал Саске, это понимал кто угодно, кроме самого певца. – Ничего не значит, – пожал плечами Узумаки. – Просто другой концертный зал. А так, все как всегда. – Этот зал больше, чем Шакутон, – заметил Хаку. – Неужели твое сердце не трепещет от одной мысли о том, что твоя аудитория становится все больше и больше? О тебе уже говорят. О тебе хотят знать! – Прекрасно, – саркастично хмыкнул Наруто, – просто прекрасно. Я счастлив, разве не видно? Я очень этому рад, – спокойно продолжил он. – Честно. – Раз так… – начал было омега, но у него зазвонил телефон. Хаку покачал головой, тяжело вздохнул, вышел из-за стола и принял вызов. – Тебе нравится петь? – спросил Саске, задумчиво рассматривая певца. Вопрос, конечно, был глупым, и тем не менее именно он отчего-то последние полтора часа крутился в голове. – Это моя работа, – пожал плечами Узумаки, посмотрел на недопитый сок и чуть ближе придвинул к себе бокал. – И только? – удивился Учиха. Он никак не ожидал на такой простой вопрос столь неоднозначный ответ. Ведь когда Наруто пел, казалось, он полностью растворялся в своей песне. Это никак не могло быть просто работой. – Это… – Узумаки задумчиво склонил голову набок, несколько секунд внимательно рассматривал Саске, затем едва заметно кивнул своим мыслям и медленно произнес: – Это то, что делает меня человеком, – подумал немного и усмехнулся. – Впрочем, нет, – покачал он головой. – Конечно, сейчас люди тянутся ко мне, смотрят на меня с восхищением, – певец снова ненадолго умолк, по его губам пробежала горькая улыбка. – Меня возвели на пьедестал и сделали идолом. Но для них я всего лишь голос. Не больше… – певец ненадолго умолк, затем победно усмехнулся и уверенно произнес: – Зато люди знают, что я существую. Саске на мгновение замер. Он неожиданно для самого себя вспомнил публичный дневник рыжеволосой омеги. Она тоже хотела, чтобы о ней знали. Он уже хотел рассказать певцу об этой девушке, но к ним вернулся Хаку. И не просто вернулся. Он услышал последнюю фразу Узумаки, и мертвой хваткой вцепился в нее. – А после пресс-конференции о тебе узнает вся страна! – убежденно заявил он, замялся на мгновение, уверенно продолжил: – Да что там страна, весь мир! Хватит артачиться! – Хаку… – устало протянул певец. – Пресс-конференция очень важна, – бескомпромиссно заявил омега. – Она наконец-то выведет тебя в люди. – Она выведет меня из себя, – скептически хмыкнул Наруто. – О, – Хаку заметно оживился, – этого точно не будет, – он легкомысленно махнул рукой. – Ты вечно не в духе. Поэтому, – омега победно улыбнулся, – послезавтра ты идешь на пресс-конференцию. Она состоится в Каминари. Журналистов будет… – он мечтательно закатил глаза. – Ответишь на их вопросы. Надо – споешь. Это не обсуждается! Узумаки был явно другого мнения, однако как раз в этот момент к их столику подошли официанты. Они принялись сгружать на подносы пустую посуду и интересоваться, желают ли гости заказать что-то еще. Гости желали только счет, и официанты, пообещав немедленно все посчитать, ушли к бару. Разговор был прерван. Хаку, пользуясь этим, заговорил о мотоциклах. Как выяснилось, он мог многое о них рассказать. Счет им принес лично хозяин ресторана. Саске был твердо намерен его оплатить. Супруг Забузы пытался возражать. От этого короткого спора они вдвоем получили море удовольствия. А вот Узумаки быстро потерял интерес к любезным расшаркиваниям между ним и Хаку. Как понял Учиха, наличных у певца не было. Уступив, наконец, Саске оплачивать счет, Хаку улизнул из-за стола. У него появилось одно очень срочное дело на улице. Он говорил, что оно не займет много времени, и очень просил его дождаться. Либо здесь, либо у входа в «Ти Амон». И, пожалуй, этот обед ничем примечательным и не закончился, если бы грузный хозяин не вздумал во время своей дружелюбной, хорошо приправленной лестью и восхищением речи положить руку Узумаки на плечо. Наруто отшатнулся от хозяина ресторана, но тот этого как будто не заметил. Просто чуть дальше протянул руку и таки водрузил ее на плечо певцу. Узумаки тихо вздохнул, поморщился и попробовал избавиться от чужой ладони. Не тут-то было. Альфа, не видя неприязни певца, не замечая его желания сбросить его руку, продолжал скороговоркой восхищаться талантом Узумаки. Он даже порывался положить вторую руку на другое плечо певца. Но его опередили. – Вы забываетесь, – холодно произнес Саске. Он неосознанно крепче сжал плечо Узумаки. Хозяин ресторана умолк, поднял глаза на Учиху, несколько секунд смотрел в его ледяные черные глаза. Затем он медленно перевел взгляд на Узумаки. Тот напряженно застыл и больше не пытался избавиться от чужих рук. Альфа между тем переводил взгляд с Узумаки на Учиху. Затем тихо вздохнул, понимающе закивал, отпустил певца, схватил со стола оплаченный счет и поспешил к бару. – Ты боишься прикосновений? – тихо спросил Саске, нехотя убирая руку с плеча певца. – Прости, – без всякого сожаления извинился он и, видя, что Узумаки не спешит вставать, вернулся на свое место. – Нет, – ошарашил его своим ответом Наруто. – Не боюсь. Я их не люблю. Оттого и избегаю. – Вот как, – недоуменно протянул Учиха, пристально рассматривая певца и прикидывая, что именно нужно сказать ему сейчас. – А ты… – Узумаки поставил локти на стол, сцепил пальцы, опустил на них подбородок и слегка прищурился. – Хочешь прикоснуться ко мне? – Хм… Саске усмехнулся. Он не ожидал такого прямого вопроса, не думал, что певец задаст его с такой вот насмешкой. Но даже если это была шутка, шутить альфа был не намерен. Оттого просто покачал головой и признался: – Больше, чем просто прикоснуться. Много больше. – Даже так? – Узумаки искренне удивился. Несколько секунд недоверчиво его рассматривал, затем расцепил руки и пожал плечами. – Почему бы и нет? Прикоснись. Даже больше, – он усмехнулся, давая понять, что прекрасно понимает, что имеет в виду Учиха, – чем прикоснись. Я согласен. Учиха растерялся. Сейчас Наруто чуть ли не слово в слово повторил то, что одно время твердили ему самые разные омеги. Вот только в его устах эти слова звучали как-то неправильно... с подвохом. Правда, в данный момент, Саске это волновало мало. Он пытался справиться с собой. Альфа никак не ожидал, что этот избегающий людей омега так легко согласится, что там, сам разрешит сделать то, о чем он мечтает довольно давно. – Только, – задумчиво, продолжил певец, – не сейчас. Мы можем встретиться послезавтра, после пресс-коференции, – говоря последнее слово, Узумаки забавно скривился. – У меня потом два выходных, – поделился он. – Можем провести их вместе. Саске не верил своей удаче. За один обед он получил все то, о чем до сегодняшнего дня мог только мечтать. Этот разговор с Узумаки окупал многое. Многое можно было простить Забузе. Впрочем, так сильно терять голову не стоит. Сейчас просто нужно поддержать это заманчивое предложение. Договориться о встрече. Этим Учиха и занялся. – А ты разве не придешь на пресс-конференцию? – искренне удивился вопросу Наруто. – Хаку расстроится, – поделился он. – Но я тебя понимаю. Правда, понятия не имею, когда все закончится. – Когда бы она ни закончилась, – хмыкнул Учиха, – мы вместе узнаем об этом. Узумаки усмехнулся, едва заметно передернул плечами и неожиданно серьезно сказал: – И еще одно. Ты ведь видишь во мне омегу? – сощурившись, спросил он, усмехнулся, видя удивление Саске, и покачал головой. – Ты заблуждаешься, – спокойно продолжил он. – Внешность, – певец легкомысленно махнул рукой, – обманчива. Многие считают меня омегой, но это не так, – певец ненадолго умолк, ровно настолько, сколько нужно для того, чтобы осознать сказанное и уверенно продолжил: – Я – бета. – Бета, бета, – с усмешкой подхватил разговор только что подошедший к ним Хаку. – Для всех – бета. Для своих – омега. Здесь же все свои? – он внимательно посмотрел на Учиху и усмехнулся. – От своих, – он снова обращался к Узумаки, – не надо ничего скрывать. – Я и от чужих-то не скрываю, – хмыкнул Наруто. – Ишь как в роль вошел! – восхитился Хаку. – Ладно-ладно, – он примирительно поднял руки. – Бета так бета. Сейчас это даже хорошо. После разговора в «Ти Амоне» Саске пребывал в полнейшей растерянности. Узумаки говорил серьезно, и ему можно было запросто поверить. Но и Хаку вроде бы тоже говорил правду. Но что в итоге было истиной? Ответить могло только время. Для себя Учиха твердо решил, что хочет во что бы то ни стало сблизиться с Наруто. И не имеет никакого значения, кто он – омега или бета. От этого он не станет другим. Не перестанет быть тем, о ком он думает, кого желает, кем он хочет обладать. Кем бы Узумаки ни был, он не перестанет быть его «истинным».***
Концерт в Каминари был, пожалуй, лучшим из всех, что давал Узумаки. И это было огромное творческое достижение оркестра и дирижера. Все предыдущие выступления теперь казались лишь сплошной подготовкой к этой финальной невероятно яркой точке. Теперь оставалось только дождаться пресс-конференции и узнать о дальнейших творческих планах певца. Обо всем другом Саске и сам был прекрасно осведомлен. Просьба Хаку прийти на завтрашнюю пресс-конференцию и побыть там в роли телохранителя нисколько не удивила Учиху, хоть и немного озадачила. Узумаки уже был достаточно известен, и найти ему охрану не составляло труда. Однако об этом просили его. – Понимаете, – смущенно говорил ему Хаку, после громкого концерта, – Наруто плохо ладит с людьми. Проще попросить знакомого альфу, – он смутился, – которого он принял, чем искать такого, – омега совсем поник, но довольно быстро встрепенулся и снова бодро, но как-то неуверенно, заговорил: – Еще Наруто, хоть и отрицает это, не любит, когда кто-то лезет к нему в душу. А журналисты наверняка полезут, – тяжело вздыхая, продолжал он. – И он им ответит. И тогда все, – он махнул рукой, – пиши пропало. Он ведь не сможет, как любой нормальный омега, смутиться, растеряться, в конце концов, разреветься. Плавали, знаем. «Так значит он все-таки омега?» – думал Учиха, внимательно слушая жалобы знакомого. – О, если бы он только заплакал, – вдохновенно представил Хаку, – тогда бы в газетах написали: «Журналисты довели до слез молодую звезду». Но они наверняка в очередной раз напишут: «Певец довел до истерики толпу журналистов». Конечно, у меня уже есть опыт работы в таких ситуациях. Но хотя бы здесь не хотелось бы доводить до этого. Вы же поможете? – Хм. Откровения Хаку заинтриговали Саске. После его слов ему еще больше захотелось прийти на пресс-конференцию Узумаки, послушать вопросы, узнать ответы на них и… Да, больше всего этого его интересовало то, что будет после конференции. Усилием воли Учиха заставил себя временно забыть о планах на завтрашний вечер и жить сегодняшним днем, его конкретной минутой.***
Пресс-конференция была назначена на двенадцать. В практически то же время у Саске закончилось важное рабочее совещание. Учиха бегло взглянул на часы и понял, что при всем желании, не сможет приехать вовремя. Не теряя ни секунды, он сообщил об этом Хаку. Омега нисколько не удивился и не расстроился. Сказал, что пятнадцать минут – это ерунда. – Как будете на месте – набирайте. Я выйду вас встретить. Хаку говорил бодро и уверенно. Даже не видя его, было очевидно, что у омеги отличное настроение, что он не сомневается в успехе предстоящего мероприятия. Однако спустя всего лишь пятнадцать минут его уверенность и позитивный настрой исчезли без следа. – Я вечно забываю, – бормотал омега, – что он слишком самостоятельный. Что ему рот затыкать надо, а не убеждать открыть. И хоть журналисты тоже хороши, все норовят задеть его за живое, раздуть из мухи слона, он же может отказаться отвечать на вопрос или, на худой конец, сказать что-то корректное. Но нет! Ответить что-то Саске не успел. Они как раз подошли к серой служебной двери, и Хаку уверенно отворил ее. Более того, он, нарушая все нормы приличия, пропустил Учиху вперед, как будто приглашал его не в служебное помещение, а к себе домой. Отступать было поздно. Да Саске и не собирался этого делать. Помещение на поверку оказалось не служебным. Это был зал, где проходила пресс-конференция Узумаки Наруто. Только зашли они в него не с главного входа, а со служебного. И теперь оказались у Узумаки за спиной. В зале не было свободного места. Все кресла, даже служебные стулья, заняли журналисты. От контратенора их отделяла невысокая кафедра, до которой было несколько шагов да длинный, устланный типично-красной скатертью, стол. Здесь было шумно. Кто-то из журналистов, очевидно, задал свой вопрос, он понравился другим, и они наперебой принялись его дополнять. А может к этому гаму привел колкий ответ Узумаки? Такое, вне всяких сомнений, тоже могло быть. Хаку тихо затворил за ними дверь и указал Саске на свободное кресло по левую руку от Узумаки. И Учихе ничего не оставалось, как сесть на указанное место. Наруто бросил на него мимолетный взгляд, как будто удивился и снова безучастно принялся рассматривать зал. Хаку тем временем занял пустующее кресло справа от певца. По левую руку от него с белым, как мел лицом, которое у него бывало в минуты гнева, сидел Забуза. Он поднял левую руку и с силой ударил кулаком по столу. Звук от удара получился что надо. Даже скатерть не смягчила его. Узумаки коротко вздрогнул и тихо вздохнул. Хаку что-то шепнул мужу. Забуза, несмотря на свой гнев, ответил ему спокойно и, что немаловажно, его слов совсем не было слышно. Журналисты затихли. – Следующий вопрос, господа, – ровным, ничего не выражающим тоном попросил Узумаки. – Вы – омега? – журналисты все еще пытались быть вежливыми, однако задавали довольно личные, хоть и интересные вопросы. – Нет, – все таким же безучастным голосом отвечал певец. – Я – бета. Сказано это было настолько уверенно, что слова невольно воспринимались истиной, но быть таковой никак не могло. И снова Саске был абсолютно сбит с толку. Альфа уже решил, что ответ на этот вопрос нисколько его не волнует, но было же интересно. Наруто хотелось верить. Он говорил очень убедительно. И вместе с тем это походило на хорошую ложь. Вернее, актерскую игру. Артист хорошо вжился в роль и исполняет ее каждое мгновение своей жизни. Достойно похвалы, не так ли? Но все же, это не больше, чем роль. Учиха знал много случаев, когда омеги-звезды притворялись бетами. Это была слабая попытка их менеджеров скрыть их истинный пол и тем самым уберечь от нежелательных связей и неизбежно следующих за ними последствий. Ведь все прекрасно знают, что бетам путь в артисты заказан. Им вообще заказан путь куда-нибудь, где могла бы проявиться их индивидуальность или талант. Это истина, которой много тысяч лет. А в современном мире, продвинутом, равноправном, на эту досадную мелочь закрывают глаза и противоречат сами себе. Кричат направо и налево: «Я бета!», а стоит этим словам подтвердиться, как говорливый артист бесследно исчезал. Правда, таких случаев история еще не помнила. Ибо все, кто громко заявлял о том, что он бета, на поверку оказывались омегами. В исключительных случаях – альфами. Конечно же, журналисты были осведомлены обо всех этих тонкостях. Они и сами знавали таких вот «бет». Зачастую старались их не разоблачать – это могло привести к куда более громкому скандалу, чем хотелось бы. И он вместо лавров приносил автору непреходящую головную боль и сплошные убытки. Поэтому ответ Узумаки приняли и естественно ни на йоту ему не поверили. – Вы девственник? – рыжеволосый омега, сидящий у самого края третьего ряда, вконец обнаглел. – Нет, – не моргнув и глазом, все так же равнодушно ответил Наруто. – Тебе нужен альфа! – хохотнул сидящий посредине второго ряда черноволосый журналист. – Ты что ли? – спросил певец, и в его голосе было столько презрения и брезгливости, что тому, кому были обращены эти слова, впору было задуматься о своей полноценности. – Тебе стоит… – начал было задетый за живое журналист, но Забуза перебил его, снова ударив кулаком по столу и гневно прорычав: – Трахаться в борделе будешь. Зал потрясенно выдохнул. Саске усмехнулся. Забуза нисколько не изменился за то время, что они не виделись. Все так же мог парой слов сбить с толку и заставить проглотить свои мысли. И оттого, Учиха никак не мог понять: зачем Хаку пригласил сюда его? – Зачем же так грубо, господин Забуза? – невозмутимо поинтересовался Узумаки. – Мы ведь на пресс-конференции, – он выделил последнее слово так, будто делал гениальное открытие, – надо вести себя прилично. К тому же, – его голос снова стал ровным и безучастным, – кто мы такие, чтобы лишать жалких неудачников, за всю свою жизнь не имеющих ни одной победы на личном фронте, надежды на то, что они не одни такие в этом зале. Кто мы такие, – и не подумал остановиться на сказанном певец, – чтобы не давать людям, страдающим комплексом неполноценности, поделиться своей проблемой с другими. Да, конечно, – чуть более мягким тоном продолжил он, – нам с вами, – он однозначно имел в виду тех, кто сидел рядом с ним, – это неинтересно. Но проявите уважение. – Вот это он загнул, – озадачено пробормотал Хаку. – Вот беда на мою голову… – едва слышно всхлипнул он. Только после этих сказанных в гробовой тишине слов, Саске понял, зачем его пригласил сюда омега. У четы Мамочи просто не хватало нервов для того, чтобы держать ситуацию под контролем. Их личная, да и окружающих тоже, катастрофа начиналась тогда, когда Узумаки отвечал на каверзные вопросы или делал замечания. И если от первого еще худо-бедно можно было избавиться, то от второго… Учиха хмыкнул. В конце концов, это была не его проблема. Помогать Хаку не давать Узумаки говорить лишнее, тем более, когда он понятия не имел, что из его слов станет ненужным, Саске не собирался. Напротив, послушать певца было интересно. А вот журналисты… Хоть их вопросы и были очень интересными, можно сказать животрепещущими, но здесь явно им не место. Тем более заданным так грубо и бездарно. На это стоило обратить внимание. – Смотрю, – пользуясь внезапной тишиной, спокойно произнес Учиха, попутно окидывая ледяным взглядом зал и задерживая внимание на тех, с кем был знаком лично, – вы совсем разучились задавать вопросы. – Да пусть говорят, – Узумаки впервые за время конференции повернулся к нему лицом. По его губам пробежала тень улыбки. – Они спрашивают то, что им интересно, почему бы нет? Пусть говорят, что хотят. Пусть задают любые вопросы. Мне нечего скрывать.