В Новом Орлеане все спокойно

Ребекка замирает, вдыхая поглубже и пытаясь успокоиться. Сердце, бешено стучащее в груди, кажется, вот-вот выпрыгнет и свалится на пол прямо под ноги Нику, так упорно не замечающему очевидного. Интересно, он со своим сверхслухом слышит, сколько ударов в минуту вынужден совершать этот жалкий кровавый ком в ответ на малейшую его ухмылку, на каждое почти ласковое слово? Он говорит, говорит, говорит, и Бекс была бы, пожалуй, рада распознать хоть что-то, но перед глазами все плывет, словно тело, зажатое в самый тугой из всех корсетов, попросту отказывается дышать. И тогда Ник возникает перед глазами, а его губы двигаются, собираясь в «Бекки, с тобой все хорошо?» И, кажется, она отвечает: «Да, я в порядке», но, если честно, она с удовольствием оказалась бы не в порядке, если бы брат замирал рядом вот так, с затаенным испугом во взгляде, почаще. Потому что это выглядит, словно… Ребекка на всякий случай даже вслушивается, но за черной тканью его рубахи стоит обидная, оглушительная тишина. *** Ребекка замирает, вдыхая поглубже и пытаясь успокоиться. Она смогла. Вырвалась из клетки семейного долга и наконец свободна. Сердце, бешено стучащее в груди, кажется, вот-вот выпрыгнет и ускачет на край света быстрее, чем она сама — так хочется оказаться не здесь. Так хочется оказаться подальше. Ей даже не приходится напрягать слух, чтобы расслышать его шаги. Не то чтобы ее можно было отговорить, но неужели Клаус вот-вот действительно заявится попытаться? Ник не говорит ничего, и Бекс была бы, пожалуй, рада услышать даже жалкое «Береги себя», но его губы не двигаются, не собираются в пресное «Прощай», и перед глазами все плывет, словно тело, переполненное обидой, отказывается не плакать. Кажется, она произносит: «До встречи, Ник», но, если честно, она с удовольствием не встречалась бы с ним никогда больше, раз брат, ради которого она пожертвовала бы жизнью, не может пожертвовать ей несколько жалких фраз. Потому что это выглядит, словно… Она замирает на пороге на доли секунд, с какой-то иррациональной надеждой вслушиваясь до звона в ушах, но за скрещенными на груди руками стоит беспощадная, неизменная тишина. *** Ребекка замирает, вдыхая поглубже и пытаясь успокоиться. Не видеться так долго, избегать этой встречи и столкнуться лоб в лоб на одной из чикагских улочек, словно пятидесяти лет достаточно, чтобы простить все обиды, которые ей были нанесены. Словно она готова к этой встрече. Словно у Ника могут быть слова, которые исправят все, что он когда-то в ней поломал. Но его губы не двигаются, собираясь в извинительные фразы, не двигается и лицо, неприветливо-равнодушное, словно он и не рад их случайной встрече. И тогда Бекс задерживает дыхание ровно на доли секунд, пытаясь справиться с «Привет, давно не виделись», которое придется произнести, с «Как у тебя дела?», на которое ей катастрофически наплевать, с «Я скучала», которому придется остаться невысказанным. Она зажмуривается, как в детстве, когда ей мерещилось что-то страшное, прежде чем открыть рот, и секундой спустя чувствует, как ее, так же, как когда-то в детстве, укрывают в надежность родных объятий. Клаус молчит, не объясняясь и не требуя объяснений, и, чтобы услышать, как бешено стучит за теплой тканью пальто его сердце, достаточно просто прислониться ближе к груди щекой.