Клаусу пять (Элайджа, Клаус, Ребекка)
25 ноября 2015 г. в 23:15
Клаусу исполняется пять, когда Элайдже, как самому ответственному, поручают следить за младшими. Пройдет тысяча лет, прежде чем он осознает, что понял все с первой же минуты, едва вглядевшись в того, кого звал братом, и просто обманывался в дальнейшем, отрицая очевидное. Пройдет тысяча лет, прежде чем он поймет, что своего поручения он так и не выполнил.
…Бекка строит дом для тряпичных кукол, сшитых для нее матерью: камешки вместо стен, веточки вместо мебели. Она любовно рассаживает кукол по местам и уходит, чтобы найти, чем бы еще украсить их жилище. Никлаусу скучно, и он переворачивает кукольный дом вверх дном, нещадно растаптывая все, что строила сестра. Рассерженная, она гонится за ним со слезами, текущими из огромных голубых глаз, и тогда Клаус улыбается: ему наконец не скучно. Он не позволяет Бекке догнать себя, взбираясь на дерево и оказываясь в недосягаемости от ее гнева, и так и не извиняется за то, что сделал, ни позже вечером, ни тысячей лет спустя.
…Бекка просыпается, прислушиваясь к происходящему вокруг: чужие голоса, странная речь. По телу бегут мурашки, осознание надвигается неумолимо и беспощадно. Ник улыбается, стоя в проеме двери, и ей не нужно даже спрашивать: по одному его взгляду она понимает, что, раз он доволен, значит, его месть за их с Марселем возможное счастье удалась вполне. Она чувствует, как тело изнутри словно покрывается льдом: все, чем она грезила, все, что она наконец получила, снова оказалось отнятым братом, никогда и никому не позволявшим иметь больше того, что имеет он. Никогда и никому не дозволявшим быть счастливым.
Марселя нет в доме, и, у скольких бы людей она ни спрашивала, никто из живущих здесь никогда о нем не слышал. За пятьдесят отнятых у нее лет в отместку за попытку быть счастливой и кинжал в спину, спасший его от ее гнева, Никлаус так никогда и не извиняется.
…Это больше похоже на сон: Ребекка счастлива, и Клаус, ставший косвенной причиной этого счастья, кажется, рад за сестру не меньше. Элайджа ждет подвоха с таким напряжением, что в каждом слове брата ему чудится двойной смысл, в каждом жесте — насмешка над чужой радостью. Но проходят дни, а хрупкая гармония, воцарившаяся в доме, по-прежнему остается целой. Бекс кажется живее, чем когда-либо, и Ник, вопреки всем его ожиданиям, не пытается ничего разрушить.
Клаусу исполняется пять, когда Элайдже, как самому ответственному, поручают следить за младшими. Пройдет тысяча лет, прежде чем он осознает, что понял все с первой же минуты, едва вглядевшись в того, кого звал братом, и просто обманывался в дальнейшем, отрицая очевидное. Клаус никогда не мстил за нелюбовь отца, предательство матери и свою чужую в этой семье кровь. Он уже был таким, холодным, мстительным, жестоким. Неспособным на любовь. Оправдывающим зависть к чужому счастью болью тайны своего рождения.
…Бекка строит дом для тряпичных кукол, сшитых для нее матерью. Никлаус следит за каждым ее движением, словно зверь, затаившийся перед прыжком. Пожирает глазами каждую счастливую улыбку и смех сестры, терпеливо ждет чего-то и наконец, кажется, дожидается. Бекки любовно рассаживает кукол по местам и уходит, чтобы найти, чем бы еще украсить их жилище, и тогда Ник приходит и не просто растаптывает кукольный домик. Он рушит его так, чтобы сестра не сумела ничего починить, а с куклой, с которой та играла больше всех, поступает страшнее, чем с остальными, просто втоптанными в землю: рвет на мелкие клочки и закапывает возле дома.
Пройдет тысяча лет, прежде чем Элайджа поймет, что своего поручения он так и не выполнил. Игрушка, разорванная на куски и закопанная глубоко под землю, так и останется навсегда зарытой у дома, который Никлаус никогда не считал своим.
Маленький мальчик вырезает ножом, украденным у отца, фигурку лошади. Он чувствует себя виноватым перед сестрой за растоптанный кукольный домик, но та отказывается его прощать, отказывается слушать его извинения, и лошадь летит в костер.
Когда Бекка, отказавшаяся поступать так, как ей приказал Клаус, снова оказывается запертой в собственном бессмертном теле, как в гробу, Элайдже хочется перегрызть брату глотку.