***
Слепой бежал, сбивая многочисленные поганки и предрассветную росу с высоких стеблей травы. Слепой бежал не потому, что хотел догнать кого-то; Слепой бежал, чтобы бежать. По серебристым бокам стучали листы и ветви, но это ничуть не волновало бегущего. Он упивался своей скоростью, зарывался в ощущение собственного превосходства над съеденными им грызунами, задыхался от обилия запахов вокруг. Почуяв рядом что-то многократно крупнее себя, Слепой резко замер. Впалые бока ходили ходуном, восстанавливая организм после долгой пробежки. Он не обнажил клыков и не зарычал — в этом не было нужды. Чужак должен был почуять, что зашел на его территорию. В этом лесу не было никого, кто желал бы связаться со Слепым. Чужак, видимо, наткнулся на метки Слепого, и, обиженно заревев, побрел прочь, треща кустами и оставляя бледно-желтые шерстинки на особо цепких ветвях. Слепой стоял, не шевелясь до тех пор, пока звук ломающихся кустов не затих, а ветер ветер не перестал доносить запах чужой грязной шкуры. Он ткнулся носом в сырые от ночного дождя гнилые листья. Их тонкий аромат напомнил ему о кострах, о маленьком безруком мальчике и большом теплом человеке в толстом свитере. Запах листьев сказал ему, что нужно возвращаться. А возвращаться не хотелось. Приходить обратно каждый раз его заставляли только мысли о мальчике, которого ему поручили защищать и оберегать. И хотя забота о нем давно переросла сначала в непременную обязанность, а затем и в жизненную необходимость, вроде воздуха или воды, потеря свободы, пусть и совсем недолгая, утрата этой чудесной дикости и свежести каждый раз становилась серьезным препятствием. Но все же привязанность была сильнее. Маленький мальчик давно перестал нуждаться в нем, но теперь его спокойное и молчаливое общество приносило умиротворение. Им со Сфинксом не о чем было говорить. За столько лет бок о бок друг с другом сказано было даже больше, чем им бы того хотелось, и теперь слова только мешали общению. Слепому подумалось о большом человеке. Его руки всегда пахли пеплом, его мысли — мудростью. Он никогда не сердился и не кричал на своих воспитанников. Но сейчас… Слепой находился с ним в состоянии неизбежного и непримиримого конфликта. Он смог бы простить Лосю все, что угодно, даже если бы Лось лично каждый день избивал его, но… Но только не попытку отнять свободу. То единственное, что было у него и не было ни у кого другого; то тайное удовольствие, что он испытывал, утоляя голод свежей плотью. Сама мысль о том, чтобы лишить его Изнанки, была преступлением. И это преступление Лось совершал каждый раз, стоило ему только взглянут на мальчика. Слепой тряхнул острой мордой, отгоняя размышления прочь и побрел в сторону края Леса.***
— Долго же ты в этот раз гулял, голубчик! — хихиканье Табаки должно было выражать неодобрение. — А знаешь ли ты, что у нас произошло, пока ты там прохлаждался? Как, не знаешь?.. Вот же, дожили! При живом-то мне! И вожак! Не в курсе новостей! Самое время это исправить, Слепой, дорогой! — он ехидно потер сухие лапки, больше напоминавшие птичьи, и переполз к краю кровати, чтобы удобнее было повествовать, обозревая при этом всю комнату. — Ну-с, с чего бы мне начать?.. Слепой уселся на пол рядом с кроватью, выражая собой полную безучастность, но при этом внимательно слушая разглагольствования Шакала. Подошедший Сфинкс сполз по стене, примащиваясь рядом с ним. Некоторое время они посидели молча, думая каждый о своем, слушая гром музыки вдалеке. Затем Сфинкс наклонился к плечу Слепого и прошептал: — Тебя искал Лось. Кажется, он недоволен твоими постоянными походами туда. Подождав реакции, но не найдя даже следов оной, он продолжил: — Он считает, что это небезопасно. — Это не так. — Я тоже считаю это небезопасным. — Лось никогда там не был. — Но он видел последствия долгого пребывания… на свежем воздухе. Их прервал возмущенный вопль Шакала: — Вы только посмотрите на эти наглые морды! Для кого я, спрашивается, тут распинаюсь? Я вам что, бесплатное радио? Встречайте все: радио «Табаки», рубрика «Безответственный вожак»! Что вы можете сказать по этому поводу как непосредственный участник процесса? — он поднес первый попавшийся под руку предмет (это оказалась стеклянная бутыль с плескавшимся в ней чем-то бесцветным) на манер микрофона к лицу Слепого. Тот не шелохнулся. Выждав секунд пять, Табаки перевел бутылку к Сфинксу. — Ваше мнение на этот счет! — Мое мнение таково, что тебе уже давно пора быть внизу и делать вид что ты рад вместе со всеми. — В такое время! Быть внизу!!! Окстись, окаянный! — В какое время, Табаки? — Во время анархии! Государственный переворот! Дедовщина! Бедствия! Катастрофы! Вот, вот к чему ведет ненадежность власти! — визгливо продолжал возмущаться он. Сфинкс оттолкнул плечом бутылку и встал. — Прекрати истерику. В курс дела ты всех ввел. Можешь считать, что твой долг как примерного гражданина выполнен. — Он ввел в курс дела даже тех, кто этого не хотел, — пробурчал разбуженный Горбач, перемащиваясь поудобнее на постели. — Тебе стоит умыться перед тем, как пойдешь к Лосю, — обратился Сфинкс к Слепому. — Хорошо. Он направился к выходу из комнаты. Все ещё обиженный Табаки пытался воззвать к совести Сфинкса своим пронзительным взглядом цвета грязного бутылочного стекла, но его оппонент оказался на редкость устойчив к гневным взглядам. Шакалу ничего не осталось кроме как с рассерженным ворчанием влезть на коляску и укатить во тьму коридора — туда, где находился эпицентр его «срочных новостей».