Просто первая любовь

Поздно вечером, когда уже стемнело, я стоял на обочине дороги, примерно в трехсот метрах от нашей усадьбы. В руке моей был факел. Я зябко вздрагивал под порывами ледяного, осеннего ветра, который пронизывал меня через меховой полушубок, в ожидании моего Дика. Последние месяцы мы встречались в теплом сарае на скотном дворе, предназначенном для новорожденного молодняка, который в это время года пустовал. Я обустроил там приличное ложе, стащив старые одеяла из кладовки. На них мы и проводили наши сказочные ночи. Дик за это время стал мне настолько дорог, что я побаивался моих страстных чувств к нему. Мне казалось, что он относится ко мне более равнодушно, и от этих мыслей меня, порой, охватывала горечь. Но могло быть и так, что он был просто более сдержан в проявлении своих чувств, так как был загружен тяжелым, крестьянским бытом. Я старался особо не анализировать свои ощущения, гнал прочь ревность и тяжкие мысли из своего сердца. И вот, в который раз, забыв всякий страх, я стоял и ждал Дика, чтобы встретить и осветить ему путь, чутко прислушиваясь. Вокруг зловеще шумел лес, шелестел и поскрипывал. Огонек моего факела освещал небольшое пространство вокруг меня. Через гулкое, взволнованное биение своего сердца я услышал топот копыт его лошади. Я радостно встрепенулся, поднял факел и вышел на середину дороги, не скрывая счастливой улыбки. Итак, сегодня мы вновь будем вместе, я прижмусь к его горячему телу и отдамся во власть его поцелуев. Дик. Мой единственный мужчина, моя первая любовь. Я пристально вглядывался в темноту. Топот копыт становился все ближе и ближе, и скоро я смог разглядеть силуэт лошади. Неожиданно, что-то случилось. Лошадь оступилась и со ржанием стала падать на колени, а потом покатилась кубарем по дороге. Дик коротко и громко вскрикнул и тоже упал. Я охнул и рванулся к ним. И тут на меня навалилось что-то тяжелое. Безжалостные, грубые руки схватили меня за волосы, сдавили горло, не давая ни дышать, ни кричать. Я судорожно рванулся, но почувствовал бесполезность своих усилий освободиться. Напавший со спины, оказался гораздо сильнее меня. Лошадь предпринимала попытки подняться, а Дик лежал, недвижимый, на земле. Мое ухо обожгло тяжелое и влажное дыхание. — Ну что, барский выкормыш? Я покончил с твоим дружком. Теперь ты будешь давать только мне. С первых слов я понял, что это Морис, мой ненавистный гувернер, и обмер от ужаса. Однако, вся душа моя стремилась к Дику, который продолжал лежать на земле, не подавая никаких признаков жизни. Я опять дернулся, но Морис прижал меня к себе и больно сдавил мое тело. — Успокойся, богатенький ублюдок. Твой крестьянин мертв. Помогла веревочка, которую я в нужный час натянул через дорогу. Я ведь давно слежу за вами. Пошли, дырявый сученок. И он поволок меня в сторону усадьбы. Я пытался отбиться, но он наклонил меня и тащил за волосы почти по земле. Горячие слезы, от боли, текли из моих глаз. Однако, я не терял самообладания. Я помнил, что за поясом у меня был нож, подаренный мне, в свое время, Диком. Я проверил, на месте ли он, и спрятал его глубже, в складки одежды, чтобы не потерять и использовать в самом крайнем и страшном случае, о котором я даже подумать боялся. — Отпусти, — стонал я, — сволочь! Я все расскажу отцу, и он скормит тебя нашим псам! — А что ты ему расскажешь? — торжествующе говорил Морис. — Это я поведаю ему интересную новость, что его сыночек, содомит. Расскажу как ты постоянно встречаешься и трахаешься с крестьянином. Отец проверит твою растраханную дырку и обнаружит, что я прав. Я скажу, что застал вас во время свидания и силой привел тебя в усадьбу. Он мне будет еще и благодарен, а ты попадешь под вечный арест. А какой позор? Тебя имеет в задницу нищий пастух! Он нанес мне короткий удар по зубам, разбив губу до крови. Я попытался в ответ укусить его, но не удалось. Морис втащил меня в усадьбу через калитку на скотном дворе и зашвырнул пинком в сарай, в котором мы встречались с Диком. Получалось, что он действительно следил и знал про нас все. Я упал на кучу соломы, больно ударившись и исколов себе лицо. — Поганый щенок! С этими словами Морис сорвал с меня штаны и стал безжалостно избивать ладонью мои ягодицы, удерживая меня за шею. — Получай, получай, маленькая шлюшка! — яростно хрипел при этом он. Я беззвучно терпел эти позорные и обжигающие мою нежную кожу удары. В какой-то момент гувернер всей своей массой навалился сверху. Я бился и извивался, задыхаясь от тяжести и зловония, исходившего от этого мужчины. Но что я мог поделать? Он весил раза в два больше меня и был гораздо сильней! Скоро его жесткие пальцы, прорвав отчаянное сопротивление моих мышц, беспощадно насиловали меня. — Дай же мне свою попку, Эмиль, — возбужденно бормотал он, — я давно мечтал об этом. Теперь я буду твоим трахальщиком, а не этот уродец из деревни. Ты поймешь, что такое — настоящий мужчина! Я чувствовал, что любое сопротивление бесполезно, и сейчас он затолкает мне в зад свой огромный и толстый член, который неминуемо грозил разорвать меня напополам. Задыхаясь, я попытался расслабиться и перестать сопротивляться. Как же он был мне отвратителен! Если бы я мог убивать силой мысли, он разорвался бы сейчас на куски! Безнадежное отчаяние, что Дик лежит там, один, на мерзлой дороге, абсолютно беспомощный, покалеченный, а, может, уже даже и мертвый, не оставляло меня ни на миг. Я обмяк, повернул к нему лицо и произнес прерывисто, так как задыхался: — Морис, ты прав. Ты давно мне нравишься, но я стеснялся сказать, поэтому и дразнил тебя. Я и сам хочу с тобой… — Вот это дело! — обрадовался мужчина. — Давай же тогда мне свою задницу. Он стал пристраивать член к моему анусу, тыкаясь им между ягодицами. Его руки грубо шарили по моему телу, мяли его до синяков. Я глухо постанывал и извивался, пытаясь изобразить, что мне приятно, и даже приподнял ему на встречу свои бедра, однако сжал дырочку так сильно, на сколько смог, чтобы у него не получилось сразу засадить в нее. — Что за черт! — раздраженно воскликнул Морис. — Расслабь же свою попку! — Дай мне дышать, — сдавленно прошептал я. — Мне очень тяжело… Морис приподнялся на локти и навис надо мной, невольно предоставляя мне именно ту степень свободы, которая была так жизненно необходима. Момент, и я быстро перевернулся под ним, поворачиваясь к нему лицом. Одновременно с этим, я ловко выхватил свой нож из приспущенных штанов и с размаху вонзил насильнику в шею. Я в ужасе смотрел в выпученные и, на глазах, стекленеющие зрачки Мориса. Он булькал и хрипел, забился в конвульсиях. Из его горла мне на лицо потекла кровь. Дрожа, весь избитый и истерзанный, почти невменяемый от страха, боли и шока, я с огромным трудом выбрался из-под него. Где-то рядом, в нашем дворе, надрывно взвыла собака. И в этот момент я осознал, что убил человека.