параллель

«Нужно поговорить. Приходи». Кенсу сверлит взглядом экран мобильного телефона, снова и снова перечитывая полученное от Чонина сообщение. Сотовый пиликнул всего лишь десять минут назад, то есть около девяти часов, за окном уже глубокий зимний вечер, идти куда-то совсем не хочется. Но и не только это удерживает омегу дома, ведь есть взвинченный Чанель с разбитой рукой, который явно никуда брата не пустит, а тем более, если узнает, куда, собственно, тот собрался. Остается только пытаться не взвыть от безысходности и спрятать телефон от самого себя, ведь Кенсу так и подмывает что-нибудь, да ответить, хотя обида и выстроила хлипкую стену между ним и Чонином. В голове омеги крутилось огромное количество вариаций ответа, но когда он все же полоснул пальцами по клавиатуре, все они словно испарились, оставив легкий дымок недосказанности. Его заботила реакция Чонина… а что же будет, если Кенсу не так ответит? Если омега напишет что-то не то, вдруг Ким вновь перестанет замечать его? Просто выкинет, попользовавшись на этот раз не телом, а чувствами. Если честно, Кенсу страшно представить, что произойдет лично с ним. Нервный срыв? Больница? «Я не могу». Набирает он обыкновенный сухой ответ, но тут же стирает. «Чанель не отпустит». Хах, какое-то жалкое оправдание, ведь Чонин прекрасно знает, что стоит Кенсу только посмотреть на брата уничтожающим взглядом, как помеха будет тут же устранена. И хотя омега понимает, что это иной случай, когда скорее именно он скукожится из-за злости Чанеля, все равно зажимает бэкспейс. В итоге, по телу прошла легкая дрожь от собственной беспомощности, и Кенсу, вновь угнетенный прожорливой обидой, решил просто проигнорировать, нежели ответить как-то не так. Пусть Чонин лишний раз подумает над тем, как поступал, все еще поступает, и как, омега уверен, будет поступать в дальнейшем. Если, конечно, не забудет о вчерашних событиях, что вполне вероятно. И все же, ночью Кенсу не спит. В последнее время ему особенно сложно заставить себя заснуть. В голове слишком много спутанных мыслей, а тело иногда пробирает жуткая дрожь и боль в области сердца, так, будто из него что-то пытаются выбить, не давая покоя. И омега рад бы выкинуть весь этот мусор на помойку и, наконец, проснуться утром в отличном расположении духа, не орать из-за нервного напряжения, не обижать этим Чанеля, ведь именно он первым попадает под раздачу, но не получается, черт возьми, просто не получается. Кенсу засыпает за несколько часов до того, как ему уже нужно собираться в школу, а встает в безмятежном расположении духа, проплывая мимо такого же спокойного, но угрюмого брата; завтракает лишь чашкой зеленого чая, даже не замечая, что тот вновь слишком крепкий, а потому горький. Омега не знает, что с ним, но такое настроение подходит ему явно больше, чем взвинченность и раздражительность. Некая меланхоличность, похожая на лапки котенка, спрятавшего острые тонкие когти, которые до этого скребли душу так, что хотелось взвыть. В классе он видит Бекхена, задумчиво разглядывающего пустующее место Чонина, который, на минуточку, не появляется уже второй день. Кенсу раздосадованно садится за свою парту, вновь берет в руки телефон и продолжает вчерашнее вечернее занятие — гипноз экрана. Он думает, что, возможно, зря проигнорировал Кима, вдруг тот хотел сказать что-то важное или попросить помочь. Может, он пригласил Пака с целью извиниться? Кенсу словно током прошибает. Он разглядывает ровные буквы, точку в конце, в который раз замечает полное отсутствие смайлов. Ему бы действительно хотелось знать, что происходит в душе Чонина. О чем альфа думает, каким видит Кенсу? А главное, для чего все это? Внезапное налаживание отношений, недавний поцелуй, эти прикосновения и взгляды? Омега часто думает об этом: неужели он похож на куклу, которой можно вертеть как угодно? Судя по его поведению и поступкам, - да, Кенсу действительно лишь тупая кукла. А потом он видит Сехуна, и ему становится чуточку легче, будто альфа способен отвлечь одним лишь своим видом от тех липких проблем, что ползают по душе, как тараканы. Блондин смотрит с присущим только ему одному проницательным взглядом, словно бы оценивая состояние своего друга. А Кенсу даже немного не по себе, ведь их отношения уже явно не такие, как раньше, и неловкость не часто, но проскальзывает между строк. — Может, хватит молчать? — внезапно начинает он после того, как Кенсу в который раз отводит взгляд. «Нет, не хватит. Ты сам виноват». И Кенсу, честно, пытается произнести это вслух, но слова остаются лишь в мыслях, и это самое хреновое. — Ведешь себя так, будто я тебе в любви признался, — усмехается Сехун, специально заводя чересчур спокойного друга в нелюдное место — лестничный пролет между крышей и четвертым этажом, — хотя я этого не делал. Кенсу немного отпускает после этих слов. Сехун настроен позитивно, хотя по его лицу и не скажешь, так с чего же Паку вообще чего-то стесняться. Все должно быть как прежде. Должно. — Давно мы сюда не приходили. — Отвечает Кенсу, выдавливая из себя легкую ухмылку. Он пытается выглядеть расслабленным, но напряжение и скованность в движениях выдают с потрохами. А Сехун молчит, опираясь поясницей о подоконник, и достает из кармана пачку любимых сигарет. Затем, щурясь, зажигает ее, затягивается, но взгляда от Кенсу не отводит. И все бы ничего, ведь все почти как обычно, но эти паузы, ласкающие сердце хлыстом, давят неимоверно сильно и тяжело. Даже больно. — Бля. — Вырывается у Кенсу. Он усмехается, выпуская из легких воздух, и отворачивается. До чего же глупая ситуация. Как и он. Как и его тупая сущность. Как и хреновый характер, который едва-едва можно вытерпеть. Почему Сехун все еще с ним? Наверное, это главный вопрос в их отношениях. Нет, пожалуй, еще один. О чем молчит Сехун? Вот это действительно интересно, хотя Кенсу и догадывается. И омега удивляется, как стремительно список его проблем и вопросов пополняется, и как один из них плавно перетекает в другой. И смысл абсолютно меняется. Кенсу долго думает над тем, говорить ли Сехуну о том, что беспокоит его поносившую душеньку больше всего. Или же молчать, но сохранить спокойствие друга. Тем более… что Кенсу скажет-то? Какую-то невнятную чушь и, он уверен на девяносто девять процентов, наткнется на толстую стену, через которую вряд ли что-то услышит. — Чонин меня поцеловал. — Решает все же признаться он. Не потому, что хочет быть до конца откровенным со своим другом — он-то прекрасно знает, что все это хрень собачья и ничего он не пытается быть честным, —, а из-за того, что понимает: он просто должен это сказать. Иначе скажет кто-то другой, а от этого будет немного неловко. Что уж там, слишком неловко. Сехуна обескураживают эти слова, хотя, вроде бы, все почти так, как он и предсказывал сам себе. Поцеловал? Серьезно? Судя по пожирающим взглядам, направленным на Кенсу, это даже неудивительно. Интересно лишь одно: как Чонин еще не трахнул эту слишком наивную омегу. Хотя и наивную-то только рядом с Кимом. Блондин переводит свой обыкновенный взгляд с напускным в данный момент спокойствием на Пака, скользит взглядом по пухлым губам и думает, зачем Чонин целовал их. Корежить чужие чувства? Ответ очевиден. Жаль, что Кенсу если и знает об этом, то признавать явно не хочет. Хотя и хочется, черт возьми, просто вбить это в омегу. То, что для Чонина он просто игрушка, мол, какие чувства, с ума сошел? — И что? Дай угадаю, явно с какой-то целью, — совершенно неосознанно срывается с губ, пока сигарета тлеет, едва ли не опаляя тонкие длинные пальцы. Вновь эта природная жадность, невесть откуда взявшаяся. Он, как и большинство людей, ревнует. Но просто пытается не выдать этого, хотя и выглядит совершенно не так, как того желает. — Думаешь, это из-за каких-то чувств? .. Он просто играет. — Сехун тушит сигарету о стену с облупившейся краской. Потом думает: а, действительно, для чего? Просто ради удовлетворения собственного эго. Сехун хотел разобраться в этом чуть раньше, чем все могло бы произойти, но, видимо, не успел, и сейчас его омега явно забила себе голову ненужным хламом. Что уж говорить об эмоциональном состоянии. — С чего бы еще ему… — хмыкает он, но вдруг замолкает. Его перебивает всхлип. Такой тихий, почти неслышный, словно бы где-то отдаленно, под толщей воды или на задворках сознания. Сехун кидает резкий, внезапный, но настолько обеспокоенный взгляд на застывшего Кенсу, что думает, будто этот омега вдруг стал важнее чего-либо другого в немного странной и нелюдимой жизни альфы. Он надеется не увидеть в блеснувших почти черных глазах даже намека на слезы, но надежды оказываются опрокинутой на пол хрустальной вазой, чьи осколки впиваются в тонкую кожу и режут так, что невольно перестает интересовать все, кроме этой саднящей боли. — Я не плачу. — Стойко отвечает Кенсу, хотя голос дрожит, мать его, еще как дрожит. Омега вообще не понимает, как так получилось. Почему он вообще плачет? Впервые в своей жизни при этом альфе, да и при посторонних людях вообще. Что это? Откуда? — Эй, слышишь, не плачу! — слегка повышает голос он, замечая треснувший лед в глазах Сехуна. — Не плачу! Я же не плакса, правда? Я не плачу! Кенсу думает, что выглядит сейчас, наверное, как самый глупый на земле человек, а точнее омега. Плакать? Боже, зачем? Сехун лишь сказал правду. Хотя от этого и больнее всего. Но альфа лишь подходит чуть ближе, одной рукой нежно перехватывает Кенсу за шею и утыкает того в свои теплые объятия, которые, как ему кажется, едва ли не единственные сейчас, действительно способные успокоить. А затем он оборачивает вокруг тонкого вздрагивающего тела вторую руку и успокаивающе проговаривает: — Ты не плачешь. И совсем ты не плакса. Сехун прижимает омегу к себе. Так мягко, нежно и трепетно. Он чувствует доверие, льющееся сквозь контуры больших черных глаз, чувствует то, чего так не хватало — желание оберегать кого-то. Бекхен замирает за стеной. Застать эту сцену — лучшее, что вообще могло с ним произойти за промежуток между сегодняшним днем и началом учебного года. А заснять ее на телефон — сродни какой-то совершенной афере, которая осталась в конечном итоге безнаказанной, но принесла такую пользу… Но Бен не был бы омегой, если бы не прочувствовал все то, что скребет душу Кенсу. И что трогает даже ледышку Сехуна, для которого слезы омеги ну-у, мягко говоря, ничего не значат от слова вообще. Но почему с Паком все иначе? Бек догадался сразу. Да и понял тут же, что отобрать у Кенсу альфу будет в сто раз сложнее, чем он думал до этого. Хах, забавно. Бекхен даже на мгновение усомнился в себе. Но сразу же пришел в чувство, так как… кто ему вообще способен отказать? Омега уверен в себе, как никто другой, а именно это и подкупает людей. Он нервно прячет в карман телефон, усмехается и опирается спиной о стену. На душе немного… гадко? Противно. Потому что только сейчас он понял, что все то, что он затевает — это не детский садик и даже не невинный розыгрыш. Это четкий и меткий удар по легким, выбивающий воздух из груди и почву из-под ног. Ситуация очень серьезна, ведь на кону совсем не детские человеческие чувства, а взрослые и созревшие. Не необдуманные и фальшивые, а настоящие и крепкие. И это самое страшное, ведь Бекхен хоть и привык добиваться своего, но все же какая-то человечность в нем осталась. Он уже не слышит тихие всхлипы, которые и до этого-то были едва ли заметными даже в гробовой тишине коридоров. Да ему и не хочется больше слышать, чтобы не настраиваться против себя же. У него есть видео. Да, в плохом качестве. Да, ужасно отснятое из-за дрожащей от нервов руки. Но оно есть, и очень скоро окажет сильное влияние. Только вот когда и на кого — всего лишь вопрос настроения Бека.

***

Чонин, отправляя Кенсу смс, был уверен, что получит ответ. И скорее всего положительный. Но каково было его удивление, когда ни через пару минут, ни через два часа, ни через день он не то, чтобы не получил даже отрицательный ответ, он вообще ничего не получил. Возможно, это и показалось бы странным в любой другой момент, но явно не сейчас — около четырех часов дня, когда он, нервно перекатывая в руке тонкий смартфон, стоял за поворотом школы, откуда с минуты на минуту должен был выйти Кенсу. И хотя омега мог бы проигнорировать его, сославшись на уязвленные чувства и глубокую обиду, но заплывшая щека сделает свое дело, и Пак даже просто из жалости останется поговорить. — Чонин? — альфа обернулся на знакомый голос и едва ли не скривился от разочарования. Что, блин, за невезение? Сначала ему лицо красиво «подправили», теперь еще и, казалось бы, устраненная помеха в лице Бекхена опять нарисовалась. Омега встал неподвижно, даже не моргая. Рядом также застыл и Минсок. Они выглядели так удивленно, что Киму стало даже как-то не по себе от того, что Бен наверняка подумал, что альфа пришел к нему, а не к кому-то другому… — Что ты здесь делаешь? — деланно гордо спрашивает Бек, подходя ближе. — Меня ждешь? Чонин не сдерживает ухмылки, из-за чего омега приподнимает брови в немом вопросе и тут же слегка розовеет от смущения. — Нет. — Коротко и лаконично. А к чему наигранность? Если Ким уже решил что-то выкинуть, зачем строить из себя невинность? Можно, наконец, выпустить себя настоящего. Но Бекхен не растерялся, тут же находя более чем ядовитый ответ: — Боюсь, ему не до тебя. Чонин немного удивляется, хотя и не показывает этого. Он знает, что Бек любит сказать что-то просто так, не неся особого смысла. Но. Какое-то «но» застыло между строк. И Ким отчего-то думает, что в словах омеги даже нет подвоха. Все вполне серьезно, точно и ясно. — Не получилось у тебя ничего. — Шепчет Бек, оказавшись вдруг рядом. Хотя и знает, что получилось, но поиграть на нервах человека, который растоптал тебя и выкинул, как ненужную вещь — действительно наслаждение. — И не получится, — кажется, омега получает удовольствие от каждого сказанного слова, — рядом с ним люди, которые действительно любят его.