Любовь слепа

      Элизабет довольно быстро выздоровела, нога почти не болела, тупая боль появлялась только вечером пред сном, но она была терпимой. Лиза перестала пить обезболивающие зелья и проводила много времени в саду Лестрейнджей в компании Амелии Лестрейндж, которая больше не говорила лишнего, предпочитая возиться с сыном, который изучал окружающий мир. Ему было семь месяцев, и недавно у Каспиана начали прорезаться первые зубы. Несмотря на то, что в замке имелись нянечки, Амелия предпочитала сама заниматься сыном, которых в последнее время очень мало спал, изводя мать и отца. И если Рабастана Лестрейнджа Лиза видела только за ужином, то с его женой встречалась довольно часто, чтобы подметить, что выглядит она не лучшим образом. Действительно, под её прекрасными глазами появились серые тени, которых не могла скрыть ни магия, ни косметика. Леди Лестрейндж казалась ослабленной и ещё больше походила на маленького ребёнка.       Когда они гуляли по парку Лестрейнджей, Амелия чуть ли не валилась с ног, часто была мрачной и с усталостью глядела на сынишку, который сидел на её руках. Изредка Элизабет задавала Амелии вопросы касательно Шармбатона, а она тихо отвечала.       Оказывается, в Шармбатон, в отличие от Хогвартса, поступали дети с десяти лет и к совершеннолетию уже оканчивали школу, затем поступая в какой-нибудь университет Франции или Германии. При школе был своеобразный приют для детей-волшебников, в котором содержались дети из неполных семей, содержание которых родители не могли себе позволить ввиду материальных проблем, также там были сироты. Да и вообще политика Министерства Магии Франции очень сильно отличалась от политики Магической Британии. Кто бы мог подумать, что оборотни учатся в специальных школах, имеют пособия, и не клеймятся, как в Англии, к тому же в Шармбатон попадают ученики, имеющие крепкий статус полукровки, что позволяет делать отбор.       Элизабет узнала очень много нового, а также рассказала Амелии о Хогвартсе, в котором та даже не была, поскольку седьмой курс магии осваивала на дому, а экзамен сдавала в Министерстве Магии.       Изредка к ним присоединялась и Эстель Мальсибер, хотя она почти всегда и везде была с Регулусом Блэком. Девушка молчаливо шла в стороне, созерцая живописные места и могло показаться, что ей вообще всё безразлично. Но это было не так. Эстель пару раз вставляла свои реплики в рассказ Лизы о Хогвартсе, даже рассказала о родовом поместье в Шотландии, в котором живут три призрака. Но в основном принцесса Слизерина — как её как-то назвала Алекто — была немногословна и погружена в свои мысли. Её бледное без следа румянца лицо было почти всегда серьёзным, шла она ровно, горделиво расправив плечи и вздёрнув подбородок, глядя на всех с неким презрением и надменным блеском в глазах. Но стоило мистеру Блэку появиться поблизости, весь её образ менялся. Эстель становилась рассеянной, её губы изгибались в приятной улыбке, что никак не портило её. Она могла оступиться под его взглядом или же что-то несвязно пробормотать, но Регулус будто бы не замечал этого. Лишь один раз уголки его губ приподнимались, когда Эстель что-то вскрикивала на каком-то иностранном языке. После этого оба куда-то уходили, мисс Мальсибер что-то рассказывала жениху, а он кивал с важным видом.       Лиза, глядя им вслед, не могла понять всю суть их отношений. Она наблюдала за этой парой. Конечно, было видно, что их связывает что-то большее, чем дружба. Это было заметно в жестах, во взглядах, в полуулыбках — во всём. Эстель, эта ледяная статуя, снежная королева, как её часто называли гриффиндорцы, становилась простой девушкой рядом с Блэком. Да и Регулус менялся на глазах, стоило ему взглянуть на невесту. Да, он не мямлил и не говорил глупостей, держался довольно хорошо на людях, но Лиза не могла не заметить искры в его тёмных глазах, когда Эстель брала его за руку или же говорила. Да что там, в такие моменты его губы изгибались в полуухмылку-полуулыбку.       Элизабет оставалось только гадать, какие они друг с другом, когда на них не смотрят десятки любопытных глаз, когда нет блеска бриллиантов и шума высшего света. Это было покрыто завесой тайн. И Лиза не могла понять всего, что скрыто за ней. Что чувствуют люди, когда влюбляются? Должно быть, это довольно сильное чувство. Любящий человек, как думала Лиза, готов не задумываясь отдать свою жизнь во имя любимого, готов забрать всю боль своей половинки, готов стать всем и отдать своей избраннице или избраннику всё.       Элизабет ещё не знала любви, но для неё это было очень светлое чувство, которое могло открыть человеку второе дыхание, дать шанс начать жить заново. Но как люди влюбляются? Где-то она читала о любви с первого взгляда, но, по мнению Лизы, это было глупым суждением. Она думала, что это невозможно. Любовь не может появиться мгновенно, для этого нужно время…       Стояли яркие летние деньки, которые пролетали как один миг. Кэрроу жили в Лестрейндж-холле, решая какие-то важные вопросы. Почти каждое утро в течение недели Амикус Кэрроу после завтрака поднимался в кабинет к Фергусу Лестрейнджу, который на днях вернулся из какой-то важной поездки с интересными сведениями, которые «несомненно окажут нам ценную услугу» — как услышала однажды Лиза за ужином.       — А мне мой будущий муж дракона подарил на день рождения, — как-то похвасталась Эйл Роули, когда молодое поколение волшебников отдыхало в одной из гостевых комнат.       Эта тема в миг привлекла внимание молодежи, которые сразу же посмотрели на девятнадцатилетнюю брюнетку, расположившуюся в кресле перед камином, держа в руках бокал красного вина. Элизабет силой подавила в себе желание закатить глаза. Всё-таки мисс Роули она недолюбливала, впрочем это чувство было взаимным, поскольку Лиза для Эйл так и осталась грязнокровкой, а она для неё недалекой дамочкой.       — Вау! Вау! — отовсюду сразу же последовали восхищённые ахи и вздохи. Элизабет же продолжила смотреть в окно, как ни в чём не бывало.       — Он у вас в зверинце? — начали спрашивать молодые люди.       — Какой дорогой подарок тебе подарил жених, наверное, он тебя очень любит, — заметила Алекто, которая сидела за столиком и играла в шахматы с Эваном Розье.       — Да, Ганс умеет удивлять, — польщённо ухмыльнулась мисс Роули, изогнув красные губы в подобие улыбки, хотя она больше походила на оскал. Лиза слушала эту беседу вполуха, не интересуясь подобным. — Элизабет, как ты думаешь, любит меня Ганс? — неожиданно спросила Эйл. Лиза вздрогнула, услышав своё имя. Она медленно обернулась, надеясь, что ей просто показалось, но увы… Все присутствующие уставились на неё. Даже Регулус Блэк с Эстель, сидящие в углу, прекратили свой тихий разговор. — Меня интересует мнение грязнокровки… — Эйл противно улыбнулась.       Лиза же вспыхнула до корней волос, из лёгких словно выбили весь воздух. Она не знала, куда глаза девать, а к горлу подкатил ком. Так было всегда, когда она слышала подобное оскорбление. Когда Роули училась в школе, Лиза часто слышала из её уст такие слова, но проклятье… Одно дело, когда слышишь это, стоя в одиночестве в коридоре школы, другое, когда находишься в салоне с чистокровными волшебниками, которым по праву крови принадлежит всё… Мисс Роули буравила Элизабет тяжёлым взглядом, хотя в глазах её плясали недобрые искорки веселья. Алекто поёрзала на стуле, Амикус, до этого игравший в карты с Эйвери, уставился на Эйл. Розье прикрыл глаза.       — Эйл, прекрати, — подала голос Эстель Мальсибер, которая уставилась со злостью во взгляде на Роули. — Тебе ли унижаться этим? Мой отец говорил, что только жалкий человек будет унижать того, кто слабей него по всем показателям, — твёрдо отчеканила мисс Мальсибер.       — Ты сейчас повторяешь слова своего покойника-папаши, потому что у самой нет головы на плечах? — вопросила Роули, отпивая вина. Эстель вздёрнула подбородок, её щёки заалели. — К тому же, ты встала на защиту грязнокровки, а значит, считаешь их равными нам, чистокровным? — ухмыльнулась Эйл.       — Прекрати немедленно, Роули, помни, что перед тобой будущая леди Блэк. Не слишком высоко ли ты замахнулась? — прошипел не хуже змеи Регулус, впившись взором в Эйл. Чёрные глаза встретились с чёрными.       — О, малыш Регги голос подал, — слащавым голоском пропела Эйл. Присутствующие уставились на них. — Кто бы мог подумать, что он, отличник и умница, всегда был тенью своего братца? Да, что там… Он и сейчас его тень, его брат, даже сбежав из дома и открыв дорогу своему приложению, — Роули, удостоверившись, что её слушают, кивнула в сторону Регулуса, — Остался единственным любимцем леди Вальбурги, а малыш Регги, как был неудачником, так и остался. — Эйл противно расхохоталась. Лиза наблюдала за этой потасовкой с ужасом. Все делали то же самое, они, наверное, даже не помнили, с чего всё началось.       — Эйл, ты пьяна, прекрати, — ровным голосом произнес Эван Розье.       — Молчи, пока по твоей семейке не проехалась, знаю я одну тайну твоего благородного рода, — бросила Эйл. Розье схватился за палочку, готовый вскочить, но взгляд Блэка остановил его. — Так, малыш Регги разучился говорить? — сладко пропела она, возвращая своё внимание к Блэку. — Неудивительно, учитывая то, что недавно у него была дуэль с братцем, который едва не размазал его по подворотне, если бы не прибыла Беллатрикс Лестрейндж… — Роули улыбнулась, глядя на то, как Эстель с ужасом уставилась на жениха.       — Ещё одно слово, Роули, и я не посмотрю, что ты девушка, — прошипел Блэк, вставая с диванчика, на котором недавно спокойно сидел. — Ты пьяна, Эйл, твоё поведение недостойно чистокровной волшебницы, — добавил он, вытаскивая волшебную палочку. Мисс Роули расхохоталась.       Элизабет наблюдала со стороны. Всё казалось ей чудовищно-глупым сном, в который она попала по не менее чудовищной ошибке. Она переводила взгляд с Регулуса на Эйл и обратно. Между делом заметив, как подобрался Розье и как Эстель с ужасом смотрит на жениха, всё ещё не отойдя от новостей. В душе у неё до сих пор таилась обида на эту чистокровную колдунью, которая, можно сказать публично оскорбила её и унизила, но едва ли сейчас её волновало подобное. Этот театр абсурда необходимо было прекратить любой ценой.       К счастью, Мерлин и Моргана, которым молилась Элизабет, услышали её просьбу. Двойные двери со скрипом отворились, и в комнату вплыл в сгустке тёмной материи волшебник. Все в миг уставились на него. С Эйл сразу всю спесь сбило. Волшебник тем временем снял капюшон. Перед ними стоял Рудольфус Лестрейндж, облачённый во всё чёрное, а лицо было белее обычного. В правой руке он сжимал волшебную палочку, рыжие волосы были собраны в хвост, который развевался за спиной из-за стихийной магии.       — Могу ли я поинтересоваться, что или кого вы тут обсуждаете так, что слышно на первом этаже? — вопросил мистер Лестрейндж, окинув присутствующих глазами.       Его взгляд задержался на Лизе. Затем волшебник прошёл вглубь комнаты, к камину, у которого на софе сидела Эйл. Девушка сжалась под взглядом зелёных глаз, она заёрзала. Одета ведьмочка была в платье с открытой спиной без корсета, глубокий вырез наряда демонстрировал больше, чем скрывал, а вырез до колена на юбке демонстрировал тонкую ножку Роули. Взгляд Рудольфуса скользнул по её плечам, спине, затем он выхватил стакан из пальцев Роули и, поднеся его к своему лицу, сказал:       — Вино, красное вино, пятидесятилетней выдержки из погреба Лестрейндж-холла. — Он бросил презрительный взгляд на Эйл. — Мисс Роули, вижу, ваши родители не сочли нужным заниматься вашим воспитанием, что неудивительно, — хмыкнул он. Девушка впервые на памяти Элизабет покраснела. — И на таких людях лежит ответственность за будущее нашего мира, — добавил Рудольфус презрительно, резко с разворота швырнув бокал в камин. Огонь угрожающе зашипел, получив влагу. — Пошли вон, все! — рявкнул волшебник. — Завтра я сообщу обо всём вашему отцу, мисс Роули, уверен, Кадмус примет меры, — протянул Лестрейндж. Эйл робко кивнула.       Волшебники поспешили ретироваться, никому не хотелось получить по голове от благородного волшебника. Лиза же, то ли потеряв ориентиры, то ли не отойдя от того представления, что несколько минут назад развернулось здесь, встала с кресла, в котором сидела, и побрела к выходу, стараясь не шуметь, чтобы не отвлечь Рудольфуса. Он стоял, опираясь на спинку дивана, и глядел на огонь.       — Мисс Баркер, что случилось? — вопросил волшебник.       — Эйл Роули немного… занесло, — промямлила Лиза, вспоминания о своём унижении.       Рудольфус повернулся к ней, взглянув в глаза. У Лизы сразу возникло странное чувство, что он знает всё-всё-всё. Вполне возможно, так и было, или Лестрейндж воспользовался легилименцией. Это он мог запросто провернуть. Рудольфус выпрямился и сделал несколько стремительных шагов к Элизабет. Она даже не сдвинулась с места, подняв голову, чтобы видеть его лицо. В этот момент вся обида, которую она тщетно пыталась скрыть, вся боль от унижения, усталость сдавили её сердце, ком подкатил к горлу, она сделала судорожный вдох, пытаясь вернуть себе достойный вид, но вышло плохо. К глазам подступили слёзы. Элизабет отвела взгляд, опустив голову. Рудольфус сделал ещё один шаг в её сторону и осторожно взял Лизу за подбородок, чтобы заглянуть в её глаза, в которых уже стояли слёзы. Он впился взглядом в её глаза. Земля ушла из-под ног девушки, пред глазами всё поплыло. — Да, Ганс умеет удивлять, — польщённо ухмыльнулась мисс Роули, изогнув красные губы в подобие улыбки, хотя она больше походила на оскал. Лиза слушала эту беседу вполуха, не интересуясь подобным. — Элизабет, как ты думаешь, любит меня Ганс? — неожиданно спросила Эйл. Элизабет вздрогнула, услышав своё имя. Она медленно обернулась, надеясь, что ей просто показалось, но увы… Все присутствующие уставились на неё. Даже Регулус Блэк с Эстель прекратили свой тихий разговор, сидя в углу. — Меня интересует мнение грязнокровки… — Эйл противно улыбнулась. Лиза же вспыхнула до корней волос, из лёгких словно выбили весь воздух. Она не знала, куда глаза девать, а к горлу подкатил ком. Так было всегда, когда она слышала подобное оскорбление, когда Роули училась в школе, Лиза часто слышала из её уст такие слова, но проклятье… Одно дело, когда слышишь это, стоя в одиночестве в коридоре школы, другое, когда находишься в салоне с чистокровными волшебниками, которым по праву крови принадлежит всё… Мисс Роули буравила её тяжелым взглядом, хотя в глазах её плясали недобрые искорки веселья. Алекто поёрзала на стуле, Амикус, до этого игравший в карты с Эйвери, уставился на Эйл. Розье прикрыл глаза.       Голова очень сильно кружилась. К горлу подступила тошнота, Элизабет не могла сфокусировать взгляд. Единственное, что она чувствовала — это сладковатый запах одеколона. Прошло несколько минут, прежде, чем она более-менее пришла в себя и… с ужасом поняла, что её приобнимает Рудольфус Лестрейндж, придерживая за талию. Лиза отшатнулась от него, коря себя за эту ситуацию. От резкого движения виски сдавила сильная боль. Она посмотрела на Рудольфуса. Тот стоял, глядя на Лизу ничего не выражающим взглядом.       — Спасибо, — промямлила она.       Рудольфус молчал, глядя на неё немигающим взглядом. Он будто бы был напряжён и боролся с собой, принимая какое-то решение, впрочем, Элизабет этого не замечала, так как боролась с неожиданной дурнотой. Всё-таки ментальная магия очень сложная и опасная штука, а он за последние дни уже нехило вывернул ей мозги, заглянув в каждый уголок сознания. Элизабет запустила пальцы в волосы, растрёпывая причёску.       — Да, вам необходимо заниматься окклюменцией, — наконец выдал Лестрейндж, прищурившись.       Лиза открыла глаза и, с трудом сдержав стон, взглянула на него. Рудольфус и не думал приближаться, хотя стоял недалеко.       — Я… — жалко выдавила она, отмечая про себя, что говорить ей становится довольно тяжело, язык заплетается, будто она сейчас потеряет сознание, такое было с ней только на пятом курсе, когда она прилагала все усилия, чтобы сдать СОВ на превосходно. События того года Элизабет плохо запомнила, в памяти осталась только сильная усталость и головная боль, она помнила, как хотела спать, и всё. — Мистер Лестрейндж, мне надо идти. — Элизабет и сама удивилась, что смогла связать слова в более-менее приемлемое предложение, когда в голове был полный бардак.       — Я вас не держу, — хмыкнул Лестрейндж безразлично.       Лиза поплелась к выходу, желая побыстрее добраться до комнаты, в которой её поселили.       Каждый шаг отдавался болью в голове, к горлу подступала тошнота. А перед глазами был белый туман, очертания предметов расплывались, и по пути в покои Элизабет дважды едва не упала, в первый раз почувствовав слабость в ногах, во второй — споткнулась на лестнице. Но всё-таки каком-то чудом она добралась до комнаты, к счастью, не налетев на латы какого-то предка Лестрейнджей, что стояли возле стены, и не войдя в чужую спальню.       Элизабет, с трудом держась на ногах, переступила порог комнаты, закрыла дверь, стянула с себя простую светло-синюю мантию, кинула её на спинку кресла у кровати, таким же способом принялась избавляться от бежевого платья с трёхслойной юбкой в пол и лёгким корсажем. Она села на кровать поверх покрывала и принялась расшнуровывать корсаж. Выходило плохо, в итоге Элизабет просто ослабила несколько ленточек и сняла его через голову, почувствовав, что может дышать свободно. Лиза буквально стащила с себя платье и в полу-невменяемом состоянии взяла свою ночную рубашку.       Вскоре с одеждой было покончено, Лиза быстро залезла под одеяло, подавив приступ острой головной боли, и едва её голова коснулась подушки, провалилась в глубокий сон.       Ей снилось, что она летит над полем на пегасе, внизу зелень, сверху синь, лёгкий ветерок треплет её светлые волосы, собранные в косичку, перекинутую через плечо. Чудо-конь хлопает белыми крыльями, мотая головой. Элизабет улыбается, прикрывая глаза и запрокинув голову. В этот момент на её лицо ложится тень, она открывает глаза, и улыбка мгновенно сползает с её лица, над ней нависает большая тёмно-синяя туча. Сверкает молния. Элизабет быстро оглядывается, про себя отмечая, что обстановка изменилась до неузнаваемости, внизу вместо зелёной поляны — свирепые воды какого-то озера, ветер создает огромные волны, которые с невероятной силой разбиваются об острые скалы, стоящие, как пики ворот, и будто тянущиеся вверх, к Элизабет.       Посмотрев на небо, Лиза поняла, что и там всё изменилось: от синевы не осталось и следа, всё затянуло чёрными тучами, блестели молнии, вот-вот должен был хлынуть дождь, а вдали слышались раскаты грома, которые всё приближались и приближались. Опустив взгляд на коня, Лиза едва не завопила от ужаса: вместо красивого пегаса с гладкой, шелковистой белой шерстью, которая скользит под руками, было чёрное худое существо с выпирающими костями, длинной узкой шеей и красными глазами. Вдобавок к этому от него веяло могильным холодом, а запах, что исходил от него, был не самым приятным — влажная земля с гнилью. Лиза жалко всхлипнула и, не удержавшись, выскользнула из седла, в этот момент полил дождь, ледяные капли упали на лицо девушки. Она падала вниз, на скалы, это порождало страх, сердце бешено стучало в груди, дыхание оборвалось, а когда, по мнению Лизы, она должна была достигнуть острых вершин…       Элизабет открыла глаза, лёжа в своей постели, и тяжело дышала, сердце заходилось в сумасшедшем ритме, по лицу стекал пот, а в душе всё ещё был страх, нет, ужас… Она прикрыла глаза, и тут же перед глазами возникли острые вершины скал, волны, ударяющиеся о них и разлетающиеся на сотни мелких брызг.       Лиза была очень сильно напугана, сжавшись всем телом и обхватив ноги руками, она пыталась прийти в себя. Что ей не нравилось во сне, так это возможные кошмары, которые с завидной регулярностью преследовали девушку, желая испортить ей жизнь.

***

      Кэрроу покинули Лестрейндж-холл спустя два дня. Глава семейства решил все важные вопросы с Фергусом Лестрейнджем, и благородная семья вернулась в своё гнездышко. Честно сказать, после замка Лестрейнджей Кэрроу-хаус не выглядел таким огромным и красивым, всего лишь обычный особняк, построенный в готическом стиле. И сад семейства казался жалкой пародией сада тех аристократов.       Для Элизабет Баркер начались тихие спокойные летние каникулы, которые ничем примечательным не отличались. Конечно, первая поездка к Лестрейнджам запомнится ей ещё на долгие годы, в первую очередь благодаря прекрасной прогулке на единороге, хотя стоит, наверное, сказать, что очень скоро Лиза будет связывать эту поездку с одним очень интересным человеком, но обо всём по порядку…       Элизабет в те солнечные дни проводила много времени в библиотеке, отрабатывая все необходимые семикурсникам заклинания, изучала книги по зельеварению, травологии, периодически думала о будущем, разрабатывая план действий. Для начала ей необходимо было окончить школу с высшими баллами, чтобы затем поступить в институт целителей в Ирландии, куда берут только выпускников с наивысшими баллами ЖАБА, а для этого нужно было очень усердно учиться.       В перерывах между размышлениями о будущей жизни и походами в библиотеку Элизабет занималась с учителями танцами, этикетом, музыкой и, конечно же, рисовала, это увлечение она переняла от покойной матери.       Элизабет смутно помнила, как Карин иногда закрывалась вместе с маленькой дочуркой в одной из комнат маленького домика в Годриковой впадине и рисовала что-нибудь. Лиза ещё в те времена открыла в себе талант к этому виду искусства.       Сначала её мать просто давала ей лист бумаги с красками, чтоб малышка развлекалась, непременно вымазав обои этими же красками или же себя с головы до пят, затем Карин начала учить дочь рисованию и, что сказать, она была самым лучшим учителем, может потому, что была матерью, или потому, что превращала всё в игру?       Тянулись летние дни, Сесилия бесконечно уезжала в Косой переулок за покупками, отец также почти круглосуточно был в Министерстве, дед закрылся в спальне, занимаясь какими-то своими делами, Амикус гонял упырей в саду, ловил боггартов или вместе с сестрой устраивал всякие проказы. Алекто же почему-то всё реже участвовала в заговорах вместе с братом, всё чаще Лиза замечала на лице сестры глупо-наивное выражение — она могла молча смотреть в окно с мечтательным выражением лица, затем вдруг покраснеть и глупо хихикнуть своим мыслям. Еще Алекто с кем-то увлечённо переписывалась, не замечая ни брата, ни сестру.       14 июля 1978 года в Кэрроу-хаусе состоялся светский приём, на который были приглашены все семьи Священного круга. Поместье было отлично подготовлено для бала: эльфы натёрли до блеска паркет, в саду работали лучшие рабочие, особняк был полностью убран, столы ломились от закусок и десертов, шампанское, вино и огневиски лились рекой. Казалось, что Кэрроу не хотели ударить в грязь лицом после бала у Лестрейнджей и Блэков. Так оно и было.       И дочери Амикуса Кэрроу тоже должны были соответствовать своему статусу. Алекто всё утро крутилась перед зеркалами в одном из залов поместья, демонстрируя юбки бежевого платья с кружевами, обшитыми золотом и лентами, корсет, стягивающий её тонкую талию, приподнимая девичьи прелести. Девушка, казалось, прожужжала о предстоящем праздновании все уши Сесилии, что даже она, сверкнув глазами, резко прервала поток бестолковых фраз дочери, сказав что-то о глупости. Леди Кэрроу редко когда поучала родную дочь, она же не Лиза, это был первый случай. Сестра потом ходила всё оставшиеся время хмурая, ничего не говоря матери и отцу, который странно на неё поглядывал.       Элизабет же нарядили подобно кукле: светло-сиреневое платье с богатой вышивкой, тугим корсетом и многочисленными бантиками и лентами, светлые волосы уложили в высокую прическу, украсив её драгоценными камнями.       За час до того, как все камины Кэрроу-хауса были активированы, и прибыли гости, из комнаты в кои-то веки вышел Септимус Кэрроу. Он довольно сильно изменился, превратившись за каких-то пару лет из представительного мужчины в полностью седого старика со шрамом на лице, который появился неизвестно откуда. Он ходил всё так же ровно, словно метлу проглотил, и зорко поглядывал на членов семьи, которые собрались в одной из комнат по случаю такого события. Его серые глаза всё так же блестели, как и десять лет назад, в них горел какой-то угрожающий огонёк с неким… ребячеством? Но Септимус будто бы что-то задумывал, глядя то на Алекто, то на Лизу, то на Амикуса.       — Амикус, сын мой, мне кажется, или ты надел тот костюм, в котором ты похож на женщину? — спросил он заботливым голоском, заставив сына побелеть. Да, характер у него ни капли не изменился, хвала Мерлину, Лиза редко появляется в крыле, где он живёт, да и Септимус редко показывается на виду. Элизабет усмехнулась.       — Рад, что вам стало лучше, отец, — наконец выдавил Амикус, бросив взор на Септимуса.       — О, скоро прибудут гости, девушки, идите, подготовьтесь встречать кавалеров. — Септимус улыбнулся Алекто, и та сразу же вылетела за дверь, Лиза побежала следом. — Да, красотой Алекто точно мир не спасёт, — тихо вздохнул сэр Кэрроу, заставив услышавшую это Элизабет усмехнуться.       Время тянулось очень медленно. Лиза сидела в дальнем углу салона. В глазах рябило от кружащих по залу пар, разодетых в цветные наряды. Юные незамужние девушки, облачённые в наряды светлых тонов, сбились в стайки и обсуждали кавалеров, хихикая, среди них была и Алекто Кэрроу. Молодые люди же налегали на спиртное, кружа вокруг прелестниц и одаривая их комплиментами. Волшебники постарше стояли в окружении жён или друзей и вели светские беседы о погоде или политике, старшее поколение собралось вокруг мужчины, которого Элизабет видела лишь однажды. Он стоял у колонны, недалеко от лестницы, полностью поглощённый беседой с Абраксасом Малфоем и Фергусом Лестрейнджем, которые, кажется, спорили. А остальные с интересом поглядывали на эту парочку.       Лиза держала в руках стакан вишнёвого сока, так как алкоголь она глубоко презирала, и с интересом наблюдала за окружающими. Это было очень познавательно, можно было много чего заметить, например то, что леди Лестрейндж почти не отходит от друга сэра Лестрейнджа, а Рабастан, пока его очаровательная супруга, облачённая в светло-голубое платье с корсетом, беседует с леди Малфой, ходит кругами вокруг мисс Гринграсс, посылая ей милые улыбки. Прислушавшись к их разговору, благо они были совсем недалеко, она услышала что-то о погоде. Причём, глаза мистера Лестрейнджа как-то азартно блестели, он поиграл бровями, заставив Альцерону покраснеть и смутиться, отведя взор.       — Басти, любовь моя, — к ним, шурша юбками красивого платья, подошла Амелия, лицо у которой было немного глуповатым и наивным.       Она тепло улыбнулась Лизе, затем, подойдя к супругу вплотную, встала на носочки и что-то сказала ему на ухо. Сказала что-то приятное, поскольку Лестрейндж самодовольно улыбнулся. Амелия же легонько коснулась розовыми губами его щеки и, послав улыбку смутившийся мисс Гринграсс, упорхнула прочь.       Лестрейндж глядел вслед жене, после перевёл взгляд на знакомую. Та что-то тихо пробормотала, указав на щёку. Лиза с усмешкой в глазах заметила, что на ней след от помады, оставленный его женой. Рабастан с самым серьёзным видом вытер щёку рукой и вылетел следом за Амелией.       Элизабет продолжила свои наблюдения, в это время заиграл вальс. Блуждая взором по залу, она наткнулась на Эстель Мальсибер, которая всё так же неизменно была с женихом, казалось, она всегда при нём. К молодой паре, шурша юбками тёмно-синего строгого платья, подошла женщина преклонных лет с иссиня-чёрными волосами, которые были собраны в высокую строгую причёску. В ней, конечно же, можно было узнать Блэка. Чёрные кудрявые волосы, бледность до синевы, расправленные плечи, прямая спина, да и сходство с Беллатрикс Лестрейндж налицо.       Она что-то тихо произнесла, и Регулус Блэк, оставив невесту, отошёл вместе с матерью в сторону. Лицо у него было очень серьёзным. В это время к Эстель подлетели Алекто и какая-то её подружка, вроде, Дорея Селевин. Девушки взяли мисс Мальсибер под локти и повели к колонне, начиная что-то рассказывать, перебивая друг друга и хихикая. Эстель рассеянно кивала, наткнувшись взглядом на Августу Лонгботом, улыбнулась. Что же, Лиза сразу поняла причину веселья девушек.       Что-что, а о вкусах этой дамы ходили легенды: розовое пышное платье с синими перьями, которые были подвязаны на подол лентами и волочились следом за ней. На голове огромная шляпа, которая почти полностью закрывала её лицо, на этой шляпе, Моргана и Мерлин, красные перья. Да, она определённо неравнодушна к птицам. Но это ещё ничего: окончательно Лизу добили её зелёные перчатки с кольцами, мантия цвета флага Гриффиндора и сшитая из лоскутков сумка, в которую наверняка влезли бы все десерты, что были на приёме.       Лиза, встав с софы, на которой сидела, решила ретироваться, характер у этой дамочки был тот ещё, Септимусу с его чёрным юмором рядом делать нечего. Кстати, сэр Кэрроу сейчас что-то рассказывал Рудольфусу Лестрейнджу, который сдержанно кивал. Его-то он точно из себя не выведет своим особым строением ума, но, возможно, Лизе показалось, что у него дёргается глаз и раздуваются ноздри узкого носа. Дед Элизабет был иногда просто невыносим, чего стоили его комментарии в адрес Сесилии, когда она надела новое платье с открытой спиной, или же фраза о том, что отца девушки дважды роняла мать — прежняя леди Кэрроу — и из-за этого, возможно, мозги навсегда покинули свой дом. А про Алекто он однажды сказал, что она без Милорда в голове… Не все поняли, о каком Милорде идёт речь, но мисс Кэрроу потом дулась и обижалась около месяца.       Вспоминая всё это, Лиза лишь посочувствовала Рудольфусу и, стараясь быть незамеченной, поднялась на второй этаж, желая оказаться в своих комнатах и отдохнуть. Корсет неприятно сжимал рёбра, дышать было трудно, голова кружилась, а ноги заплетались. Пройдя пару коридоров, Лиза остановилась у двери в гостиную. Можно же было передохнуть там, да и с балкона открывался прекрасный вид на окрестности. А отец наверняка будет злиться, если она позволит себе уйти в свои покои. Элизабет уверенно приоткрыла дверь, готовясь зайти, но услышала тихие голоса:       — Милорд, Повелитель, — тихо низким голосом прошептал кто-то. Зашуршали юбки. Раздался тихий стон, прерванный, очевидно, поцелуем.       — Вот за что я тебя ценю не как бойца, а как женщину, моя ненормальная Беллатрикс, — тихо прошептал мужской голос.       Элизабет от услышанного даже глаза округлила. Мерлин всемогущий, что там происходит? Да Инфералу ясно что. Беллатрикс Лестрейндж с… Кем? Милордом? Кто такой этот Милорд? Рудольфус знает? В голове у Элизабет начали появляться сотни мыслей. Она не могла сдвинуться с места. Удачно она решила отдохнуть… Как она не заметила, что они ушли? Моргана, это неэтично.       Полустон–полурык привёл Лизу в себя, она тихо закрыла дверь и отшатнулась от неё так, будто увидела инферала с троллем. Она ринулась прочь, в свою комнату, в голове был бардак, а сердце билось в бешеном ритме.       Лиза, путаясь в юбках платья, добежала до своей комнаты, почему-то ей казалось, что за ней гонятся, как за преступницей, она влетела в комнату и быстро закрыла дверь несколькими заклятиями. Отступая назад и глядя на неё, Лиза была уверена, что в комнату непременно кто-нибудь ввалится, расточая проклятия. Она не должна была видеть такое.       Только более-менее придя в себя, Элизабет устало опустилась на диванчик, глядя на огонь в камине. Возвращаться в салон не было никакого желания, да и время позднее уже. Лиза устало зевнула, чувствуя, что краснеет. Всё казалось странным сном. Прикрыв глаза, она тут же их резко распахнула. Поскольку на секунду пред ними предстало лицо Рудольфуса, который прошептал «Ты знала…».       Неожиданно Лиза почувствовала усталость, кое-как ослабив корсет и откинув голову на подушки, она принялась размышлять о Рудольфусе, его жене, Милорде, Рабастане и так далее. Она сама не заметила, как её веки потяжелели, глаза закрылись, а сама Элизабет скользнула по спинке дивана, подбирая под себя ноги, чтобы поудобней лечь.