Любовь слепа

***

      Прошло два дня с той злополучной ночи. Для Лизы они пролетели крайне мрачно и однообразно. Всё это время она чувствовала слабость и головокружение, была крайне подавлена и погружена глубоко в себя. Днем Лиза безучастно сидела на кровати, глядя в стену пустым взглядом, пугая этим мадам Райли. Ночью её мучили кошмары, они приходили к ней каждое мгновение, едва она закрывала глаза. Все её сны сходились к Рудольфусу, и во всех он над ней жестоко издевался, а после убивал. Просыпаясь с криком, Элизабет никак не могла прийти в себя. За всё это время она не проронила и слезинки, хотя ей было безумно больно и одиноко. Но слёзы словно закончились, испарились, высохли. Флоренция, наблюдая за состоянием Лизы, лишь сухо поджимала губы, качая головой, лучше бы она рыдала, билась в долгих истериках, рвала на себе волосы от боли, чем держала всё в себе.       Женщина по мере возможностей старалась помогать ей. Мадам Райли было жалко эту девчонку, которая имела несчастье влюбиться в такого эгоиста, как её брат. Мадам Райли к концу первого дня оставила попытки разговорить Элизабет, которая упрямо молчала, не произнося и слова. Это пугало, очень сильно. Целительница втайне боялась, что мисс Баркер что-нибудь с собой сделает, когда никого не будет рядом. Она даже поделилась этим с Рудольфусом, на что тот лишь отмахнулся, сказав, что ему безразлична её судьба.       Флоренция не могла сутками быть рядом, да, она бывала в Холле, поскольку наблюдала за состоянием малыша Асентуса, который внезапно приболел, заодно она и поддерживала Лизу, но у целительницы были и свои дела, у неё был дом, в котором женщина была хозяйкой, у неё был шестилетний сын Энтони, который требовал внимания к своей персоне.       В тот день Элизабет вновь проснулась со вскриком от очередного кошмара. Она потёрла красные от недосыпа глаза и посмотрела по сторонам. Она была совершенно одна.       Лиза привстала в постели, поморщившись от неприятных ощущений. На сердце было мерзко и противно от собственной глупости и слабости, а воспоминания никак не хотели оставлять её в покое. Чувство одиночества давило. Было больно дышать.       Элизабет хотелось расплакаться, хотелось прекратить этот кошмар и поскорее. Она взяла с прикроватной тумбочки книгу по первой помощи при ранениях от тёмных проклятий, которую оставила ей мадам Райли на досуг. Открыв пособие на первой попавшейся странице, Элизабет погрузилась в чтение, надеясь хоть как-то скоротать время, чтобы очередной ужасный день поскорее закончился.       В восемь утра в комнату явилась Флоренция, которая обработала ссадины, которые уже почти все зажили и исчезли с тела Элизабет, чего не скажешь о душевных ранах. Лиза безучастно сидела на кровати, позволяя мазать отметины мазью.       — Бетти. — Та вздрогнула, уставившись на целительницу. Так её называл только один человек. Человек, которого она до безумия любила и который причинил ей столько боли, истязал её душу и тело. Целительница завершила процедуру и теперь складывала все склянки в чемоданчик. — Тебе нужно спуститься на завтрак сегодня, ты не появлялась на виду давно, у людей могут появиться вопросы, — произнесла женщина, Элизабет вздрогнула, побледнев.       — Я не… Не хочу, — заикаясь, изрекла она, в её глазах отразилась дикая боль. — Я не смогу его видеть. Не смогу, — добавила она, со стоном откинувшись на подушки и закрывая лицо руками. Лиза всхлипнула. Флоренция села рядом с волшебницей и погладила её по волосам.       — Тише, Бетти, тише, всё будет хорошо, ты справишься, боль пройдёт, — зашептала целительница, глядя на Лизу сочувствующим взглядом. — Не плачь, Бетти… — Элизабет убрала руки от лица и посмотрела на лекаря.       — Не называйте меня так, — прошептала она, после чего повернулась на бок, закрыв глаза.       Ей не хотелось появляться в обществе. Это будет невыносимо тяжело. Наверняка мадам Райли в очередной раз наплела что-то её отцу о простуде или гриппе, как это было в декабре, когда она потеряла своего малыша. Элизабет прекрасно знала, как это будет. Она явится на завтрак, отец равнодушно с вежливым и до тошноты лицемерным участием спросит, как она себя чувствует, Лиза ответит, что ей лучше, хотя на самом деле нет, после этого Кэрроу вернутся к завтраку, а Элизабет будет сгорать от обиды, боли и любви в приятном обществе всех Лестрейнджей.       Но всё же самым большим её страхом была встреча с возлюбленным. Как всё пройдёт? Разумеется, Рудольфус никому и никогда не покажет, что имеет какое-то отношение к болезни какого-то бастарда, он не унизит себя этим. Но … Лестрейндж будет на завтраке, он будет рядом, а значит, Лиза будет медленно сходить с ума.       Спустя полчаса мадам Райли всё же удалось успокоить подопечную, которая, наконец, начала выныривать из колодца, в котором тонула без надежды на спасение. Целительница помогла ей с причёской, уложив поблекшие волосы в низкий пучок, замаскировала пудрой и кремом серые круги под глазами, подобрала простое голубое платье без излишеств. К завтраку она была внешне готова, внешне, но не морально. Лиза стояла перед зеркалом, словно статуя, глядя с каким-то странным отчуждением в своё отражение, пока Флоренция поправляла ей прическу. Элизабет чувствовала только сильную боль, словно её лишили чего-то очень важного. В глазах блестели слезы, но она усилием воли подавляла их. Слезами делу не поможешь, лучше не станет.       — Идём, — вырвала её из мыслей леди Райли, положив руку на плечо пациентки и встав у неё за спиной.       Лиза кивнула. Волшебницы отправились в столовую. Элизабет всю дорогу продумывала возможные варианты развития событий и пути к отступлению, сердце заходилось в безумном ритме, голова кружилась. С каждым шагом она всё сильнее ощущала, что её будто на эшафот ведут, но не могла ничего предпринять.       У дверей в столовую колдуньи остановились, Флоренция посмотрела на Лизу и сжала её руку в знак поддержки, и та была ей очень благодарна, за всё. Наконец, целительница толкнула большие двустворчатые двери, и они вошли. За столом сидело человек десять. Во главе стола стул пустовал, здесь были родители Элизабет, которые о чём-то переговаривались с Рудольфусом Лестрейнджем, Аммикус Кэрроу-младший имел вид довольно сонный и заспанный, Алекто и Эван Розье бросали друг другу крайне влюблённые взгляды, младшая чета Лестрейндж о чём-то беседовала, а Фергус Лестрейндж говорил с Антонином Долоховым.       Смолкли разговоры, все как один уставились на вошедших. Поприветствовав присутствующих, Лиза и Флоренция прошли к своим местам. Элизабет опустилась на стул рядом с сестрой, которая с интересом её разглядывала. Все вернулись к своим делам, почти все. В какой-то момент Элизабет с ужасом осознала, что за ней наблюдают Амелия и Рабастан Лестрейнджи, на неё глядели ещё двое человек: мужчина тридцати с небольшим лет и тёмно-русыми волосами, которые были зачёсаны назад. Он имел довольно грубые черты лица и изогнутый нос, а взгляд серых глаз был устремлён прямо на Лизу. Смотрел он как-то странно, словно присматривался к жертве или же к экспонату в картинной галерее. Септимус Кэрроу любит так на картины в поместье Кэрроу глядеть.       — Сэр Гиббон, — обратился к тому самому волшебнику Амикус-старший, привлекая всеобщее внимание. — Я рад представить вам Элизабет. — в себя Лизу привёл только звук своего имени. Она удивлённо уставилась на отца, после чего перевела взгляд на чародея напротив нее. Тот снисходительно улыбнулся.       — Рад, наконец, познакомиться, меня зовут Эдгар Гиббон, — произнёс мужчина.       — Здравствуйте, — пролепетала, бледнея, Лиза. Если до завтрака аппетита не было, то сейчас он вовсе исчез. «Если Гиббона, за которого тебя собирается выдать твой добродушный отец, смущает статус твоей крови, то меня тем более. — Лестрейндж взял со столика бокал красного вина. — Или ты думала, что мы вечно будем вместе, как герои сопливого романа?»       В голове очень не вовремя всплыл обрывок воспоминания, Элизабет с трудом держалась на грани очередной истерики. Хотелось спрятаться от всех, забиться в угол комнаты, обхватить коленки руками и дать волю слезам, как она это обычно делала в первое время, живя в поместье отца после ранней кончины матери. Но увы, Элизабет находилась в обществе аристократов и не могла себе позволить подобную роскошь. Спустя минут десять в столовую вошла леди Лестрейндж в компании кузины Амелии. Поприветствовав гостей, Беллатрикс опустилась на свободный стул, место во главе стола по-прежнему пустовало. Элизабет сразу поняла, что оно принадлежит Тёмному Лорду. Лиза с раздражением увидела, как кузина Амелия садится рядом с Рудольфусом.       Наконец, завтрак завершился. А с ним и этот дешёвый спектакль. Элизабет буквально вылетела из столовой, каким-то чудом держась на грани истерики. Она закрыла рот рукой, чувствуя, что её начинает трясти от эмоций, она больше так не может. Это выше её сил. Жених! Подумать только. Неужели на неё кто-то из чистокровных может польститься на неё? А как же чистота крови, за которую все так рьяно ратуют? Или же деньги место в Ближнем круге да смазливое личико перекрывают даже этот недостаток. Насколько знала Лиза, Гиббоны занимали положение в Ближнем круге чуть ниже Кэрроу, всё благодаря грамотным интригам Септимуса, но Кэрроу не были настолько богаты, как Гиббоны. Иными словами, подобный союз был выгоден со всех сторон: Септимус получит от сэра Когиндара — отца Эдгара «подарок» к свадьбе в виде золотых монет, домиков и предприятий, а сэр Гиббон от Кэрроу положение в Ближнем Круге.       Элизабет не хотелось об этом думать. Её продавали, продавали за деньги, как вещь, игрушку, никому не нужную и всеми забытую, чтобы она не пылилась в кладовке. Смотря правде в глаза, можно было понять, что и Алекто хотят выдать за Розье ради выгоды, последние были в родстве с Беллатрикс, а значит, имели довольно высокое положение, учитывая то, что леди Лестрейндж –фаворитка Повелителя. Вот только Алекто была без памяти влюблена в Эвана и была не против стать товаром, лишь бы быть с любимым.       Элизабет спряталась в комнате, где тут же легла в постель прямо в платье, беспощадно сминая выглаженные юбки и распуская причёску. Лиза со слезами на глазах смотрела в потолок, чувствуя, как внутри всё горит. Почему она не заслуживает счастья? Хотя бы грамма истинной, чистой любви, как Алекто, как Амелия? Почему ей постоянно приходится за что-то бороться, чтобы урвать хотя бы толику нежности и внимания? Элизабет взвыла раненым зверем, не в силах сдержать ураган беспощадных эмоций, которые бурлили в ней лавой. Элизабет вцепилась руками в волосы, сотрясаясь от всхлипов. Что ей теперь делать? Как быть? Надежды не осталось совсем, была только тяжесть и израненная душа. Она уже ни во что не верила, совсем.       Интересно, как сложилась бы её жизнь, если бы почти год назад она не встретила Лестрейнджа? Если бы она его не знала? Всё было бы иначе. Элизабет до сих пор бы мечтала о рыцаре на белом коне, о прекрасном благородном принце в доспехах, который бы вырвал бы её из коварных лап деда, подарив счастье, любовь и уют. Но реальность оказалась более жестокой. Её принц оказался ещё более чудовищен, чем коварный дед. Он её использовал, словно какую-то вещь, игрушку. Рудольфус играл её чувствами, вытягивая из неё душу частями, чтобы потом можно было с лёгкостью сломать и выбросить надоевшую игрушку. Интересно, сколько у него было таких дурочек, как она? Как сильно они любили его, что с ними стало? Наверное, всех выдали замуж и благополучно забыли. Если, конечно, они всё ещё живы. Как некстати вспомнилась вдова Эйвери, которая оскорбила Беллатрикс, а после на неё «случайно» напал оборотень.       Из мыслей Элизабет выдернула дивно красивая мелодия. Она встала с кровати и направилась на балкон, музыка доносилась с улицы. Лиза вышла на балкон, её лицо обдал тёплый утренний ветерок. Она сразу увидела его. Рудольфуса — её поселили недалеко от его комнат. Лестрейндж стоял на балконе, играя на скрипке. Мелодия была дивно красивой, передавала целую гамму эмоций, словно человек, играющий её, только так мог выражать свои глубокие чувства. Элизабет замерла, скрываясь за небольшой колонной, чтобы он её не увидел. Она с трепетом в душе наблюдала за ним, на губах появилась лёгкая, но грустная улыбка.       Но она сползла с её лица, когда на балкон вышла Беллатрикс, которая подошла к супругу со спины и накинула ему на плечи чёрную мантию, поскольку Лестрейндж вышел на балкон только в брюках и в лёгкой белой рубашке. Мелодия оборвалась. Беллатрикс что-то сказала мужу, тот посмотрел на неё и улыбнулся, но не той надменной улыбочкой, которую обычно дарил Лизе. Элизабет не смогла совладать с любопытством, вытащила палочку из складок платья и произнесла заклинание, усиливающее слух.       — Я говорила, что ты играешь великолепно? — спросила Беллатрикс, сузив карие глаза.       — Ты всегда так говоришь, Беллс, — улыбнулся самодовольно Рудольфус. — Хочешь попробовать? — предложил он, протягивая скрипку жене. Леди Лестрейндж улыбнулась, взяв её. Она встала в позицию и попробовала играть, но звук был просто отвратительным. — Да, в музыке я не сильна, хотя матушка всё мое детство над этим билась, — усмехнулась женщина.       — Зато ты сильна в магии, — проговорил Рудольфус, встав за спиной жены, после чего одной рукой придержал скрипку, а вторая его рука сжала руку Беллатрикс.       Он провёл по струнам, раздался довольно приятный звук. Заиграла вновь мелодия, только не такая весёлая и яркая, какую играл Лестрейндж ранее. На этот раз она была протяжной и печальной, но от этого музыка не становилась плохой, а скорее наоборот. Элизабет, которая была свидетелем этой сцены, сжала ладони в кулачки, чувствуя укол ревности. Она должна быть с ним, она!       Мелодия оборвалась очень быстро.       — Ну вот, ты отлично играешь, — улыбнулся Рудольфус жене. Лиза сухо поджала губы, разглядывая скрипку.       — Только благодаря тебе, — ответила Беллатрикс. — Мелодия прекрасная, ты играл её в ночь после нашей свадьбы, когда уступил меня Повелителю, — проговорила она. — Я помню, музыка доносилась из смежной со спальней комнаты, помню, как лежала в постели рядом с ним и слушала её, помню, как мне было горько от того, что я предала тебя, — произнесла Белла, с печалью посмотрев на Рудольфуса, тот внимательно посмотрел ей в глаза. — Эта та самая скрипка?       — Да, та самая. Отец подарил её матери на восемнадцатилетие, она её очень любила, до сих пор помню, как мама играла вечерами на балконе, я любил слушать её мелодии, — вспоминал Рудольфус.       — Да, я тоже помню, как играла леди Шарлотта, как мне нравилось слушать эту музыку, — изрекла Беллатрикс.       — Отец был резко против того, чтобы я учился играть на скрипке, по его мнению, это занятие не мужское, — усмехнулся Лестрейндж. — А потом мама погибла, рожая Басти, а я медленно сходил с ума от боли и тоски. Как-то я в очередной раз пришёл в её покои и увидел в ящике стола скрипку, я взял её и начал играть мамину любимую мелодию. Играл я её раз за разом около часа, а когда закончил и обернулся, увидел отца у дверей. Он стоял, глядя на меня, а по его щекам текли слёзы, тогда я понял, что мужчины тоже плачут, — с грустью изрек Рудольфус, глядя на инструмент. Беллатрикс в знак поддержки сжала его локоть. — Пора работать, — вновь надев все возможные маски, проговорил Рудольфус и, забрав у жены инструмент, удалился в покои, и леди Лестрейндж последовала за ним.       Элизабет прикрыла глаза. Её любимый тоже рос без матери, как и она. А девушка и не знала об этом, теперь в голове Лизы одни чувства сменялись другими. Она вернулась в комнату и села на кровать. Ей было бесконечно жаль любимого человека, она желала ему счастья, но что делать, если счастливым его может сделать только один человек на этой земле — Беллатрикс, которой он бесконечно предан. Вот только его жена уже десять лет является чужой королевой.