*****
В 707 номере Гранд-отеля «Плаза» Габи Теллер положила трубку телефона, ещё горячую от её пальцев, и мрачно задумалась. Она не была профессионалом, как эти двое, Соло с Курякиным. Её завербовали всего два года назад, и ничего особенного делать ей не пришлось. Только ждать, пока на неё выйдут, и вовремя об этом просигналить. То, что пришли за ней не те, кого поджидали, явно заставило Уэверли уйти в тень, и девушка испугалась, что роль свою провалила и больше британцам не нужна. А поскольку наградой за помощь являлось вызволение из-за «железного занавеса» и содействие в устройстве дальнейшей жизни, причём не простым механиком в автосервисе, умная и находчивая Габи сразу же стала искать запасной аэродром. Сперва свои надежды она возлагала на Наполеона Соло. Содействие ЦРУ ей бы очень пригодилось, однако обходительный агент оказался скользким, как угорь. Вернулся он в ту задрипанную западноберлинскую квартирёшку далеко за полночь явно раздосадованный, да к тому же на следующее утро с крючка сорвался. Узнав о совместной операции стакнувшихся КГБ и ЦРУ, а затем и о присутствии рядом с собой русского, способного голыми руками оторвать крышку багажника автомобиля, Габи совсем приуныла. В качестве условия сотрудничества КГБ вполне могло потребовать по завершении миссии выдать её им, просто чтобы иметь удовольствие преподнести столь ценный подарок коллегам из Штази и загладить вину за учинённое Ильёй Курякиным в Восточном Берлине безобразие. Этот последний, на взгляд Габи, абсолютно не походил на Наполеона Соло. Внешне замкнутый до нелюдимости, он напоминал глубокий омут, в котором могли водиться какие угодно черти, но лишь ослеплённый самолюбованием Соло мог не разглядеть стоявший за этим развитый инстинкт защитника и способность уважать достойного противника. Своей непохожестью они раздражали друг друга до чрезвычайности, но это, с точки зрения Габи, являлось скорее плюсом, чем минусом. Она решительно настроилась привлечь Курякина на свою сторону и обрести опору в таком защитнике. Если подумать, задача не казалась такой уж невыполнимой: оба выросли за «железным занавесом», поэтому он понимал её куда лучше, нежели этот плевать хотевший на правила и условности американец. Примешивались сюда, разумеется, и личные причины. Укротить бурю, соблазнить стоика, не склонного идти на поводу у своих чувств… это было заманчиво, хотя к тому моменту, как она почти достигла цели, от треволнений дня и неумеренных возлияний Габи совершенно выбилась из сил. Но зато уяснила, чем можно Курякина пронять. Однако на второй день за обедом она увидела за соседним столиком Уэверли, невозмутимо лакомившегося нежнейшей дорадой и изысканным белым вином, и вздохнула с облегчением. Раз британцы по-прежнему вели охоту на доктора Теллера, то и условия сделки оставались прежними. Вечером, отлучившись под благовидным предлогом из номера, она, наконец, обрела возможность переговорить с достойным представителем разведки британского Адмиралтейства. Достойным — и крайне осторожным представителем, следовало бы добавить, поскольку разговора он не начал до тех пор, пока не проверил её сканером электронных устройств, не обнаружил передатчик в кольце и не заблокировал его на время в своём особом портфельчике, не пропускавшем никаких сигналов. И сейчас, предусмотрительно оставив кольцо на полочке в ванной и включив воду, Габи сообщила в номер 304 о подтверждении встречи с дядюшкой Руди. Она видела: план кампании корректировался на глазах и становился намного более рискованным для неё. На этот раз ролью простой наживки на крючке она не отделается, а будет вынуждена подобраться к нужной британцам акуле сама. Тем большее значение приобретало доверие к ней агента Курякина. ***** Молчание затягивалось, но, в конце концов, встрепенулся Илья: — Ковбой, а ведь теперь позабыть обо всём наутро не получится. Независимо от того, кому выпало быть сверху, а кому — снизу. Мне твои умения понравились, кстати. Картина мира Наполеона поколебалась: если он не наблюдал сейчас своеобразный флирт в исполнении Угрозы, то как ещё это можно было назвать? Сколько же ещё сюрпризов таит в себе «андроид»? — Это почему? — выдавил из себя он. — Потому, что мы с тобой залетели по чьему-то недосмотру! — продолжил свои двусмысленности «андроид». — Не знаешь, по чьему? Мысли Наполеона, принявшие было оттенок некоторой фривольности, моментально развернуло в другом направлении. Действительно: сигнализация сработала, злоумышленников видели, навороченный сейф открыт, а он сам лично не далее, как сегодня — или уже вчера? — днём признавался Виктории, что… ну, скажем так, умеет доставать что угодно откуда угодно. Да ещё этот британец, кажется, мистер Уэверли, у которого он тиснул приглашение, так некстати проявил свою наблюдательность… Наполеона охватили дурные предчувствия. Если Виктория так дьявольски умна, как говорил о ней Сандерс, то она в состоянии связать концы с концами. — За мной, Угроза, и быстро! Мотороллер не был большим, русскому одному едва бы места хватило, а тут двое. Так что волей-неволей Илья придвинулся вплотную к Наполеону и обхватил руками за талию. «До чего романтично!» — непременно заметил бы Соло, если б не мысли о том, что будет, если Виктория сделает один простенький телефонный звонок или пошлёт кого-нибудь проверить, чем занят мистер Джек Девени. Он выжимал из «Веспы» всё, что можно и чего нельзя, понимая: единственная надежда — лишь на то, что их лиц никто не распознал. В конце концов, на дневной приём этим охранникам приглашений не посылали как пить дать. Несмотря на итальянскую весну, ехать ночью в мокрой одежде было холодно. Ветер пробирался даже под куртку Наполеона; кстати, её, скорее всего, можно будет отправить в помойку, как и очень удобные (и дорогие!) кожаные ботинки. Хорошо вот Курякину, его куртку жалеть нечего, а на ногах у него мягкая обувь, какой в любом магазине, как грязи. — Замёрз? — раздался над ухом Соло низкий голос, и его щеки на миг коснулось тёплое дыхание, тут же сметённое ветром. — Давай я за руль сяду. — А что, на заднем сидении климат иной? — чуть повернув голову, сострил Наполеон. — Или агентам КГБ под кожу термоэлементы вживляют? Сзади донёсся короткий смешок. — Было бы неплохо. Но, вообще-то, я немного крупнее тебя. Не так дуть будет. «Нет уж», — сказал себе Наполеон. Самолюбие, как и некстати возникшая заинтересованность в столь рыцарском предложении одной конкретной части его тела, заставили его отказаться. Илья в ответ весело хмыкнул, а в следующий момент Соло ощутил, как теснее прижалась к нему широкая грудь напарника и сместились выше обнимавшие его руки, закрывая от ветра. Против этого он не возражал. Невзирая на влажную одежду, от Ильи исходил жар, словно в него действительно был вмонтирован нагревательный элемент. Спине Наполеона стало тепло, и перекрещенные руки тоже приятно грели. Какой замеча-а-ательный во всех отношениях напарник — и молчит по большей части, и защитит, и согреет… да-а-а… и зрелище того, как русский глубокомысленно затягивался сигаретой, было очень даже… стимулирующим… Чёртова миссия! Соло уже со счёта сбился, который раз за день ловил себя на таких мыслях, и невольно заёрзал на сиденье. — За дорогой следи, Ковбой! К счастью, они успели вовремя. Подъехав к Корсо по улочке виа делле Карозза, они как раз застали красный родстер Виктории у дверей отеля. Понимая, что первым делом она направится к нему, Соло быстрее молнии влетел в номер, сорвал влажную одежду, накинул халат и поспешно затолкал куртку и брюки в чемодан. Ничего лучше он придумать в тот момент не смог, и впопыхах чуть не сунул туда же и ботинки. Может быть, впервые за всю свою карьеру Наполеон Соло на самом деле очутился перед выбором «трахни или умри». Он занимался сексом с Винчигуэрра с ощущением, что в случае провала этого экзамена ему грозит либо ссылка в неведомую Сибирь, либо пуля в лоб, и неизвестно ещё, что хуже. А внизу, в 707 номере, Илья, ввалившийся туда в таком состоянии, что Габи перепугалась, замер с передатчиком в руке, и пальцы этой руки слегка подрагивали. Он с тревогой вслушивался в треск помех, пытаясь разобрать, что творится в эту минуту в номере Соло, и готовился при малейшем подозрении на провал сорваться с места. Чего он только не передумал, пока вытаскивал из-под кровати чемодан и перебирал частоты, настраивая приёмник! Что сопровождавшие Викторию головорезы прикончат напарника, или похитят, или станут пытать, чтобы узнать, кто ещё с ним был, да мало ли, что придёт в голову этим засранцам! Но вместо этого из динамика вдруг раздались чувственные женские вздохи и низкие мужские стоны, не оставляющие сомнений в том, что Ковбоя он опять недооценил. Габи многозначительно возвела глаза к потолку и сложила руки на груди. — По-моему, наша помощь ему не нужна, — хладнокровно заметила она. Замечание было абсолютно справедливым, но Илья почему-то не успокоился, а растерялся. И, если уж совсем честно, разозлился. Он выключил приёмник, но Ковбой как будто нарочно старался, чтобы о происходящем всем стало известно и без прослушки: стоны стали едва слышны, зато к ним присоединились доносившиеся по перекрытиям ритмичные сотрясения кровати, так что даже хрустальные подвески на люстре в номере Курякина зазвенели. В ушах у Ильи тоже зазвенело, и, чувствуя, что поднявшая голову ярость вот-вот поставит его на грань приступа, он скрылся в ванной и залез под холодный душ. Он справится, он укротит этот непонятный гнев, пока не стало поздно. Пока он не сорвался и не сделал что-то непоправимое. Ледяная вода помогла, хотя не сразу — сначала казалось, что она испарялась, едва коснувшись чувствительной горячей кожи. Нервное напряжение немного спало, зато слух обрёл привычную остроту. От звуков любовного соития даже в ванной спасения не было. Почему такие тонкие стены в этом отеле, или здание строили извращенцы?! Вынужденный терпеть эту пытку Илья впечатывал раз за разом в стенку кулак в такт доносившимся сверху сотрясениям и скрипам, проклиная себя за легковерие и глупость, за то, что позволил себе дать слабину и разглядеть под маской плейбоя то, чего там не было — человека, которому важно то же, что и самому Илье: доверие и надёжное плечо. Мужчину, от которого на миг повеяло тем теплом, о каком Илья и думать забыл. Холодная вода лилась и лилась, наверху уже явно начался второй тайм, а Илья всё пытался затушить владевший им гнев, от которого в глазах расплывались огненно-красные пятна. Дьявол! Ему и в голову не приходило, что принятие Соло в круг «своих» приведёт к таким последствиям: сейчас Илье казалось жизненно необходимым ворваться в 807 номер и просто сдёрнуть Викторию с Наполеона и, возможно, утопить её в унитазе… Он прислонился всё ещё пылающим, невзирая на холодный душ, лбом к прохладному кафелю, глубоко вздохнул и прислушался. Любовники то ли набирались сил перед третьим заходом, то ли разговаривали. Во всяком случае, стало тихо. Илья выключил воду, хорошенько растёрся полотенцем, чувствуя, как отпускает его ярость и возвращается способность смотреть на всё с разумной точки зрения. В сущности, он должен был быть благодарен таланту Ковбоя заниматься сексом в любую минуту и с кем необходимо. Если бы в такую ситуацию попал он сам, как знать, справился бы с такой задачей или нет. В самом деле, как заставить женщину забыть, зачем пришла? Каким иным путём отвлечь от обыска номера и обнаружения непросохшей одежды или мокрой обуви, которую вообще деть некуда? Илья отдал должное самообладанию Наполеона, как и его, по-видимому, большому опыту донжуана, хотя и не собирался восхищаться обоими этими качествами. Габи не спала и, скрестив ноги по-турецки, сидела в пижаме на своей постели. — Наконец-то ты вышел, — проговорила она. — Я уж думала, ты там утонул. «Утонул я раньше», — подумал Илья, ёжась от холода, будто его опять утягивало под воду, и плотнее запахивая халат, но девушке о подвиге Соло рассказывать не стал. — Раз у американца до сих пор всё хорошо, — продолжала меж тем Габи, указав глазами наверх, — думаю, он и дальше сам справится. Пока вы невесть где пропадали, дядя Руди назначил мне встречу. Илья, присевший было на свою кровать, сразу вскинулся, и все мысли о собственных печалях тут же вылетели у него из головы. — И где мы с ним встречаемся? — Не «мы», а я одна. Так он сказал. Ильёй понемногу овладевала тревога. Интуиция подсказывала, что лёд тронулся, и этот визит мог привести к доктору Теллеру, но отпускать туда Габи одну… Она же ничего не знает и не умеет, только в автомобилях очень хорошо разбирается, кто она против них? Барашек против зубастых волков, и больше ничего! Габи, заметившая его волнение, привстала на колени и призывно протянула руку: — Поди сюда, Илья, сядь рядом. Не бойся, я не собираюсь с тобой драться. На губах девушки мелькнула лукавая улыбка, и Илья невольно улыбнулся в ответ, опускаясь рядом. — Дядя говорит, что хочет со мной пообедать, наедине. Сегодня я просила его помочь мне разыскать отца. Возможно, он поразмыслил и решил так и сделать, но ты же понимаешь, что при женихе из Советского Союза он и слова не вымолвит? Илья кивнул. — Значит, выхода у нас нет. Если мы хотим выполнить задание, я должна пойти туда одна. Это нисколько не уменьшало тревоги, и Илья обнял хрупкие плечи Габи, привлекая её к себе. Не подозревая, что ей уже известно о жучке в перстне и не желая обнаруживать этот факт, он всё же попытался её успокоить: — Это предусмотрено. Я поставлю на тебя передатчик и смогу вмешаться, если понадобится. В ответ Габи ласково коснулась рукой обнажённого предплечья, светло-золотистые волоски на котором почему-то стояли дыбом. — Ай! — она чуть было не отдёрнула ладонь, но вовремя сдержалась и сжала неожиданно тонкое для такого крепкого мужчины запястье. — Ты какой-то замёрзший. — Это всё вода, — кратко пояснил Илья. — Душ был холодный. Габи как будто хотела что-то сказать, но промолчала, а затем просто уткнулась лбом ему в плечо: — Посиди со мной немножко, пожалуйста. Илья похлопал ладонью по покрывалу, затем встал и, отодвинув тумбочку со стоящей на ней лампой, перенёс на это место кресло. — Завтра тяжёлый день. Забирайся-ка ты в постель, девушка из мастерской, а я пока оденусь. Даю слово, я никуда не уйду и буду рядом, вот тут, в кресле, ладно? Пока ты не заснёшь. — А ты как же? — Я привык. Наверху опять возобновились какие-то свистопляски, но Илью это уже не трогало.*****
Проводив или, вернее, выпроводив Викторию, Наполеон вздохнул с облегчением. Как бы ни была умна и проницательна женщина, ей легко можно затуманить зрение, с немалым самодовольством говорил он себе. Это входило в его понятие работы. Однако, судя по поведению Ильи на следующее утро, с его представлением о работе это не сочеталось. Вчерашняя теплота испарилась бесследно, и от него разило холодом. «Что происходит? — спрашивал себя Соло, наблюдая, как Угроза взволнованно мечется по номеру и вьётся вокруг Габи. — С чего это вдруг он начал так печься об этой немке? Или я упустил что-то важное? Видимо, да», — решил он и нарочно вышел на балкон, оставив русского разбираться как с неполадками в датчике, так и с Габи. Увидев через окно, с какой непривычной робостью Курякин лез Габи под юбку проверять датчик — будто боялся оскорбить Прекрасную Даму, — как преданно смотрел на неё, по венам вместо крови словно жидкий огонь потёк. Ему казалось, что между Габи и Ильёй возникло нечто интимное и чувственное, нечто, что Соло вмиг захотел приберечь для себя одного. И, прежде всего, — вот этот открытый до беззащитности взгляд снизу вверх, притягательный настолько, что пойдешь за ним, даже зная, — это демон норовит уволочь тебя в омут. А ты примешь что угодно и за всё скажешь спасибо… Наполеону вспомнилось русское словечко из старых сказок, которые он читал для практики, и с которым долго бился, пока не уяснил его точное значение. Погибель. Это она самая притаилась в тех глазах, за быстрыми взмахами пушистых ресниц… Да какое Илья имел право так смотреть на кого-то ещё, когда существует он, Наполеон Соло?! Лишь многолетняя выучка завзятого игрока в покер позволила Наполеону совершенно спокойно войти и оборвать почти-поцелуй между напарниками, но когда Габи пошла на встречу с дядей, он не выдержал: — Что у тебя с Теллер? Хмурый Илья, не сводивший взгляда с закрывшейся за Габи двери, с удивлением обернулся. Секунду-другую он будто осмысливал вопрос, а потом глаза его сузились, губы на секунду сжались в тонкую полоску, и он резко и с вызовом бросил: — Уж точно не то, что у тебя с Викторией! Настала очередь Соло оторопеть от изумления. Они что, устраивали друг другу сцену ревности? Похоже на то… — Это работа, Угроза! — Это — тоже! Ты не подумал, Ковбой, что она не агент, как мы? Она простое гражданское лицо, и, что неудивительно, ей страшно! Наполеон перевёл дух, возблагодарив небеса за это «мы». Всё-таки «мы»... Странно было бы, если б женское чутьё Габи не обнаружило уязвимое место Ильи, его жажду доверия и стремление защитить своего, раз это тщательно скрываемое от посторонних глаз свойство характера увидел он сам, агент Соло. — На ней передатчик, но главное — ты будешь рядом. Я бы на её месте ничего не боялся, — невольно вырвалось у него. — Так то — ты, а это… Разогнавшийся Курякин вдруг запнулся, как лошадь, которой на полном скаку натянули поводья, и его скулы порозовели. — Что-что? — переспросил он охрипшим голосом. В комнате неожиданно стало душно, несмотря на распахнутую балконную дверь. — Ты не слышал, а я не сказал. А теперь, по-моему, тебе пора последовать за Габи, а мне — на встречу с Винчигуэрра. Надеюсь, ночью я был настолько убедителен, что днём закрепления не понадобится, — блеснув улыбкой, не удержался Наполеон. Спустя несколько часов придя в себя в пыточном кресле дядюшки Руди, он подумал: уж лучше бы понадобилось. И пока Наполеона колотило от электротока, а по подвалу всё сильнее распространялись мерзкая вонь от горелой изоляции и острый запах озона, и считанные минуты оставались до того, как запахло бы горелой плотью, его поддерживала лишь одна мысль. Он хотел думать, что Угрозе, которого эта ластившаяся к нему suka (сейчас Наполеону казалось, что суть Теллер это слово передает наиболее точно) тоже сдала со всеми потрохами, удалось уйти. Самому ему придётся очень плохо, у этого дяди, видимо, большие проблемы с психикой. Наполеон действительно не побоялся бы лезть хоть к чёрту в пасть, если бы на нём был жучок и если бы его прикрывал Илья. Но вот какая незадача — раньше он изо всех сил стремился избавиться и от первых, и от второго, а теперь отдал бы за них десять лет жизни… Охранник за стеклянной дверью изменился в лице и завалился куда-то вбок. Наполеон решил, что у него начались галлюцинации, раз комната встала на ребро, и не сразу поверил в то, что увидел сразу после. Появившийся откуда ни возьмись Илья был до жути реален, прикладывал палец к губам и двигался бесшумно, как скрадывающий добычу леопард, и глаза его из-под козырька нелепой (с точки зрения Соло) кепки блестели недобрым блеском, а губы крепко сжались, гарантируя врагам неприятности. Наполеон не помнил, когда последний раз он говорил столько правды в столь немногих словах: — Не думал, что когда-нибудь это скажу, но я в самом деле тебе рад. Дядюшка обернулся и, увидев нависшую над ним фигуру того, кого теперь знал как агента КГБ, затрясся, будто его поразило молнией. — Ты как, нормально, Ковбой? Голос Ильи был угрожающе низок, а скрещенные на груди руки выдавали посаженную на цепь ярость, готовую сорваться по первому сигналу Наполеона, по его кивку или движению пальцев. Именно в этот момент циник и ловелас Наполеон Соло окончательно осознал — ему нужен Илья, нужен отчаянно и во всех смыслах, от его погибельных глаз до пальцев ног. Рядом с этим желанием меркли и пристрастие Ильи к дурацким кепкам, и его замкнутость и немногословность, приправленные скрытым внутренним огнём. Соло жаждал присвоить целиком это невиданное им ранее сочетание льда и пламени. Он хотел иметь право собственности на смех Ильи и на его слёзы, если он вообще когда-нибудь плачет, потому что доверие этого человека стоит неимоверно дорого, и Наполеон был готов платить. И даже прорывающийся гнев не пугал, во всяком случае, он не мог не задаваться вопросом, во что может переплавиться мощь этого гнева и этого тела — при определённых обстоятельствах. Замаячившая в тумане гавани «Аэроспейс Винчигуэрра» фигура как будто становилась немного чётче. — Как ты меня нашёл, Угроза? — задал первый, показавшийся самым насущным, вопрос Наполеон, пока ловкие пальцы Ильи, на которые он смотрел теперь со страстным желанием, распутывали провода и возились с пряжками. Дядюшка Руди, приведённый в бессознательное состояние при помощи одного несильного удара, валялся на полу, как груда неопрятного тряпья. — Не шевелись, пока я не закончу электроды убирать, — неубедительно сердясь, проговорил Илья, с неожиданной нежностью открепляя металлические зажимы от пальцев рук Соло. — Ну, ты не все мои жучки обнаружил. — Этого не может быть, — заспорил Наполеон, ощутивший на висках прикосновение тёплых (а Теллер говорила, что они холодные!) рук, отстёгивавших давивший на лоб ремень. — Я тщательно проверил все вещи, и не пытайся убедить меня в обратном! Илья, отложивший снятые головные ремни и приступивший к нагрудным, аккуратно прижал привставшего было Наполеона ладонью к спинке кресла. — Ковбой, если будешь так дёргаться, пряжки заклинит, и эти штуки мне придётся рвать, возможно, даже зубами, — невозмутимо предупредил он. — Поверь, твоей шикарной жилетке это не понравится, и рубашке тоже. Наполеону, представившему во всех подробностях, как эти пальцы расстёгивают жилет и вслед за ним рубашку, рот обдаёт жарким дыханием грудь, а глаза изредка смотрят ему прямо в глаза так, как смотрели на Теллер, стало плохо. По-хорошему плохо, если позволительно иронизировать посреди смены объекта пыток. Пока Наполеон обувался, Курякин без церемоний вздёрнул с пола бывшего нациста и швырнул его в пыточное кресло, а потом с нескрываемым удовольствием ловко закрепил на нём его же устройства. Впрочем, после отключения освещения на «Аэроспейс Винчигуэрра» сомневаться в том, что Илья понимает толк в электротехнике, не приходилось, но Соло всё равно испытал прилив благодарности. За него никто никогда не мстил. Проверяя надёжность затянутых ремней, они продолжили прежний разговор. — Я был уверен, что нашёл все твои передатчики. — Да, но ты упустил те, что в ботинках. Русский внимательно осмотрел путаницу проводов на полу, ища пусковое устройство, и на пробу пнул какую-то железяку. Дядюшка Руди испустил вопль, а Наполеон, досыта наигравшийся на сегодня с электротоком, отдёрнул руку от электрода. — Я тебе не мешаю? — сухо-иронично поинтересовался он. Илья замер, уставившись на него округлившимися глазами с точками чёрных зрачков; эти глаза выражали сейчас неподдельный ужас. Наполеон пожалел о своей иронии. — Что там с Габи? — спросил привязанного Руди напарник. — Она вас предала, готов поклясться! Илья сжал челюсти и снова пнул рубильник. Выражение его лица ясно гласило: «Тебя спрашивали не об этом!» — Не кори себя, она и меня обдурила, — попытался утешить Соло. — Это другое, — коротко ответил Курякин. «Может, и другое, — позже размышлял Соло, прекрасно понявший, на что намекал русский, — но выручать её ты пойдёшь, в самое пекло полезешь, если нужно будет. Как, впрочем, и я». Между ними словно возник негласный уговор: сначала дело, личные проблемы потом. Когда — и если — выживем. Протянувшаяся в гавани тонкая ниточка взаимопонимания обретала прочность и толщину швартовочного каната.