Италия, остров Сицилия, отель «Вилла «Карлотта».
Сентябрь 1963 года
Наполеон Соло повозился, удобнее устраиваясь на мягких подушках, но стараясь при этом не разбудить звуками своей возни мирно спавшую на соседней кровати Габи Теллер. Солнце, уже час заливавшее террасу роскошного сьюта, проложило сквозь неплотно закрытые ставни полоски света, и Соло ощущал их горячие поцелуи, даже накрывшись простынёй с головой. Однако вставать было лень — они вернулись из казино «Империя» в Катании лишь под утро. Наполеон там даром времени не терял, ушёл с приличным выигрышем, Габи, как разумная, практичная женщина, в ставках осторожничала, что не помешало ей удвоить первоначальную сумму, а Илья… При мысли о напарнике Наполеон сквозь дрёму улыбнулся.
— Ну, давай, — шипел он ночью в казино, подталкивая Красную Угрозу в спину, — поставь что-нибудь на красное! Должно повезти, я тебе точно говорю!
— Не хочу я! — сердито ворчал тот в ответ, выворачиваясь из хватки Наполеона. — Ставь сам, если хочешь, я тебе не мешаю.
— Хорошо, я поставлю за нас обоих, на красное, — заговорщически подмигнул Соло. — Если выиграю, ночуем у тебя!
Щёки Ильи заалели, и Наполеон залюбовался: смущение любовника возглавляло список его личных пристрастий. Оно выглядело настолько мило, что русского здоровяка тут же хотелось уволочь туда, где никто не увидит, с самыми низменными целями.
— Прекрати, — прохрипел Курякин. — И у меня ночевать мы не будем!
— А у меня в номере Габи, — тихонько возразил ему на ухо Соло, незаметно прижимаясь пахом к мощному бедру. — Или ты дозрел, чтобы раздвинуть, так сказать, свои горизонты?
Илья придушенно закашлялся, что, к счастью, из-за громкой музыки вряд ли кто слышал, и сделал попытку отодвинуться, но уж если на Наполеона накатывал кураж, шансов противостоять ему не было.
— Соглашайся, что тебе стоит, — продолжал увещевать Соло. Пользуясь полутьмой, он запустил руку под пиджак Курякина и приобнял его за талию. — Шансы пятьдесят на пятьдесят, ты же ничего не теряешь!
На самом деле Наполеон уже давненько подначивал Илью не только спать, но и просыпаться вместе. Однако, заразившись в Риме страстью от Наполеона и словно не думая тогда больше ни о чём, кроме её утоления, русский потом опомнился и немного сдал назад, то ли не желая смешивать работу и личные отношения, то ли сомневаясь в чём-то. Соло скрепя сердце решил набраться терпения и не торопил события. Всё-таки страсть это всегда надежда, которой, быть может, не суждено оправдаться…
Но стоика русский изображал недолго. В Стамбуле было жарко в буквальном смысле этого слова, и Илья вынужденно расстался с кепками, курткой и любимыми джемперами с высоким горлом, заменив их простыми футболками и рубашками-поло, — и будто броню скинул вместе с прежней одеждой. На Наполеона эта перемена произвела эффект разорвавшейся бомбы. Каждодневно лицезреть обнажённые мускулистые руки, упрятанные ранее в длинные рукава, статную шею, скрытую до сих пор высоким воротом, невольно прослеживать глазами линию чуть покатых плеч, останавливаясь на видневшихся в вырезе ключицах, впадинке между ними, тёмно-русых мягких волосках на груди… — и не иметь при этом возможности коснуться — о, это было много больше того, что он мог вынести без ущерба для психики. Радовало лишь то, что Илья, перехватывавший эти раздевающие взгляды, вспыхивал не от гнева, а от явного смущения; он пытался скрыть его за показным равнодушием или грубоватым юмором, но если это и могло кого-нибудь обмануть, то не Наполеона Соло. От взгляда опытного соблазнителя не ускользали пальцы, начинавшие нервно теребить вырез футболки, волоски на предплечьях, встававшие дыбом, и возникавшая невесть откуда неловкость движений. Наполеон готов был биться об заклад: ещё немного — и Илья прыгнет в постель первым и утянет туда того, кто так сильно его желал, надо лишь чуть выждать.
Наблюдательность и терпение Наполеона скоро были вознаграждены. К концу миссии в Стамбуле он убедился, что жажда телесной близости никуда не делась, только усилилась. Илью тянуло к нему, как железо к магниту. Соло достаточно было провести ладонью по широкой спине, украдкой забраться рукой под лёгкую куртку-пилот или летний пиджак, поймать жарким взглядом ответный якобы грозный взгляд — и свободные брюки не могли скрыть от Наполеона стремительную эрекцию напарника. И он не постеснялся бы воспользоваться этим немедленно, если бы не риск оказаться застигнутыми Габи врасплох. С трудом дождавшись подходящего случая, они срывали одежду, сплетались руками и ногами, с каждым разом всё больше увязая в безоглядном стремлении всецело принадлежать друг другу. Это была на редкость честная игра: чтобы оказаться в одной постели, им не надо было врать насчёт работы, обещать, требовать гарантий... Зародившееся взаимопонимание неумолимо захватывало все новые территории, и казалось иногда, что любовниками они стали давным-давно.
При этом новизна ощущений не притуплялась, а удивительные открытия продолжались. Наполеон не предполагал, что Илья каждый раз будет бросаться в поцелуи, как самоубийца — под долгожданный поезд; иногда он задавался вопросом, сколько же лет зрел столь неутолимый чувственный голод. Они часто начинали с того, чем иные заканчивают, а заканчивали как раз тем, чем обычно начинают, — медленными томными касаниями, когда губы не целуют, а поглаживают чужие губы. Илья обожал такие ласки и, предвкушая их, совершенно по-девичьи прикрывал подернутые дымкой глаза длинными ресницами. Но также Наполеон узнал, что при всей обнаружившейся страстности Илья в постели предпочитает всё решать сам, может очень нервно и болезненно — для него, Наполеона — реагировать на сюрпризы и что не переносит запаха пива. Илье же пришлось усвоить: Соло, со своим гедонизмом и кошачьими манерами, — не хрупкая неженка, и нет необходимости долго извиняться за остающиеся после яростного спонтанного секса синяки, — и заодно потихоньку привыкать к бесконечным провокациям. Наполеон любил поджечь запал порохового погреба эмоций Ильи и сорвать крышку, чтобы насладиться неминуемым взрывом. В подобные минуты самоконтроль Ильи трещал по швам, но после одного случая в Марокко они прояснили со всей чёткостью и однозначностью очень важный вопрос — может, когда-нибудь они друг друга в порыве страсти и прибьют, но до этого момента скучно им вместе точно не будет, ни в постели, ни после неё. Это дорогого стоило.
Тем временем работа шла своим чередом. В Стамбуле новоиспечённые агенты с позывным «А.Н.К.Л.» успешно установили, куда подевались крайне важные чертежи, якобы украденные у военного атташе США. Как оказалось, этот путавшийся в показаниях дурень просто-напросто забыл их в одном привилегированном борделе и до поры до времени удачно путал следы, опасаясь последствий для карьеры, а они на проверку трёх версий, установку прослушки, выслеживание и внедрение под прикрытием убили почти две недели! В награду Уэверли предоставил им недельный отпуск, позволив понаслаждаться турецким хаммамом, массажами, базарами и прочими прелестями жизни.
К числу прочих прелестей, кстати, относилось и пристрастие Наполеона к кулинарии. Разжившись местным, а не адаптированным рецептом баклавы, он заставил участвовать в её приготовлении всех — засадил Габи за приготовление правильного теста фило, Илью — за рубку грецких орехов, миндаля и фисташек, а сам успевал и делать медово-пряную заливку, и руководить всем процессом.
— Много сладкого есть вредно, — ворчала, аккуратно раскатывая тесто, Габи, — турецкая кухня и без того очень калорийная, мы же в свою одежду не влезем. Ты сам, Соло, в первую очередь, лишишься любимых костюмчиков!
— Подумаешь, новые закажу, — беззаботно махнул рукой тот, зачёрпывая сироп. — Ну-ка, Угроза, попробуй, я с гвоздикой не перестарался?
И он быстро поднёс ложку ко рту Ильи, который насупясь рубил орехи, как недобитых фашистов. Тот от неожиданности чуть не ударил себя ножом по пальцу.
— Ковбой, сколько раз тебе повторять! Если хочешь, чтобы я что-то пробовал, предупреждай! — прошипел он, уворачиваясь, из-за чего Соло облил ароматным сиропом его рубашку. — Твою мать, вот теперь я буду липким.
— Не в первый раз, — ухмыльнулся Наполеон, на всякий случай отступая подальше и эротично вылизывая ложку. На щеках Ильи проступили пятна румянца, но он смолчал и воззрился на Соло взглядом, ясно говорившим: «Если я услышу ещё хоть одно слово из этого района…»
— А что такое? — спросила Габи, перекладывая с помощью скалки тончайший лист теста в прямоугольную форму. — Когда ты раньше успел Илью заляпать?
«Да вот, например, вчера, когда ты два часа на массаже лежала, мы были заляпаны оба!» — мог бы ответить Наполеон, но вместо этого сказал:
— Три дня назад, когда мы готовили так понравившийся тебе имам баилди . Он опрокинул заливку на себя, вместо того, чтобы вылить её на баклажаны, — пояснил Соло, скромно умалчивая о том, что причиной тому был невиннейший с его точки зрения поцелуй в шею. — Вся грудь была белая.
«И вкусная», — добавил он про себя.
Взгляд Ильи запылал, как газовый резак, но Соло, пользуясь тем, что Габи могла их только слышать, но не видеть, поскольку полностью сосредоточилась на смазывании теста сливочным маслом, с безопасного расстояния лукаво поиграл бровями, глядя на русского.
Справедливости ради надо сказать, получилось так вкусно, что Габи объелась, а Соло припрятал последний кусок и потом украдкой скормил Илье, как птица кормит птенца — изо рта в рот. Он млел от пряно-медовой терпкости мягких губ, игривого блеска глаз оттенка неба над весенним Стамбулом, сильных рук, жадно ласкавших его спину и всё крепче прижимавших бёдра Наполеона к многозначительной твёрдости под брюками. Вот она, лучшая прелюдия на свете, потом говорил он себе…
Среди радостей жизни было также дружеское подтрунивание над Габи. Девушка, вынужденная ради дела изображать работницу того самого борделя, два дня потом пыталась отскрести временные рисунки на теле, что-то вроде знаков отличия в искусстве любви, и непрерывно причитала. Соло острил, что такими орденами бросаться не следует, за что Илья так зыркнул на него враз потемневшими глазищами, что он решил не будить лиха — история с матерью Ильи пока оставалась для него непрояснённой.
А вот затем их и перебросили в Марокко, где они должны были вычислить местонахождение и помочь остановить караван с нелегальным оружием. Габи в Марокко не ездила, у неё было отдельное задание от Уэверли в Осло. Просиживая часами в неприметной квартире за наблюдением, прослушкой телефонных переговоров и коротковолнового эфира, сверяя данные и делясь выводами, они как-то естественно и не сговариваясь пришли к тому, что вторую комнату стали использовать как склад лишнего — в основном, дорогой одежды Ковбоя, от которой он не мог и не хотел отказываться. Хотя в Марокко костюмам с Севил-роу и шёлковым халатам с вышитыми золотом монограммами делать оказалось нечего: более чем спартанская обстановка, жара, пыль, мухи и работы невпроворот. Спали они по очереди, недолго и даже не раздеваясь, душ им заменяла древняя щербатая ванна. Разумеется, было не до ризотто с трюфелями, однако Илья мог изобразить вполне приличный плов на пару дней, не терявший качеств от выстаивания. А когда они, наконец, засекли тот самый подозрительный караван и дали сигнал, куда следует, то от усталости и облегчения просто повалились одетые на одну кровать и заснули как убитые.
Проснулся Соло ранним утром, когда ещё стояла приятная прохлада, и обнаружил, что во сне Илья подгрёб его к себе и, обнимая, собственнически перекинул через него руку и прижал ногу коленом. Он давно хотел посмотреть, как поведёт себя обычно сдержанный в проявлении чувств русский в подобной ситуации, и теперь лежал тихо-тихо, улыбаясь про себя и наслаждаясь этими минутами. Но в следующий момент Илья вздохнул, просыпаясь, и сделал попытку убрать руку.
— Куда? — ухватил его за кисть Соло. — Оставь, мне нравится!
Сбоку донёсся лёгкий выдох смирения, и волоски на шее Наполеона немедленно встали дыбом.
— В ванную, вообще-то.
Соло извернулся под обнимавшей его рукой и лёг на бок, а Илья приподнял голову и подпёр её поставленной на локоть другой рукой. В комнате с закрытыми жалюзи голубые глаза его мягко светились, будто две луны. Наполеон ласково провёл ладонью по скуле, чувствуя покалывание двухдневной щетины, и коснулся пальцем тонкого шрама у виска.
— Ты никогда не говорил, откуда это у тебя, — задумчиво произнёс он.
— Ну, ты до сих пор и не спрашивал, — ответил Илья низким голосом с лёгким акцентом, от которого по телу Соло пробегала дрожь; эта неправильность не мешала сладкому баритону заслуженно занимать вторую строчку его рейтинга афродизиаков. — Ничего особенного. Одно дело в Мадриде годичной давности, недостаточно быстро увернулся от рукоятки пистолета.
— В шестьдесят втором? — уточнил Наполеон. Илья кивнул. — Постой-ка, уж не банда ли, промышлявшая подделкой полотен в Прадо?
ЦРУ тогда тоже заинтересовалось ходившими в преступной среде слухами относительно проблем «уважаемых людей», нарвавшихся на высококлассные подделки из «очень надёжных» источников. Наполеон работал по этому делу о картинах и установил нечто обескураживавшее — многовато в нём было бесследно пропавших людей.
— Ты о ней знаешь?
— Да, пришлось заниматься. Вышел я тогда на одного скользкого типа — посредника Освальдо Рэя, но мне перебежали дорогу. Некая мадам Эмилия. Я её видел мельком, высокого полёта красотка, неудивительно, что Рэй соскочил с крючка. Так это было твоих рук дело…
— Не совсем, — улыбаясь, уточнил Илья, — я никак не мог бы выдать себя за мадам Эмилию, я был её напарником. И хорошо, что был, — бандиты были совершенно безбашенные, без всякой жалости прятали концы в воду вместе с людьми. А эта женщина — высококвалифицированный агент, выдающийся специалист в области живописи. Ручаюсь, вам бы с ней нашлось, о чём поговорить, только вряд ли представится случай.
Поражённый Наполеон приподнялся на локте:
— Да ты шутишь?! Я полагал, что она какая-то малазийская принцесса, не меньше. Ещё хотел взять её в оборот! Вот был бы номер… Зато с тобой познакомился бы гораздо раньше и не в пошлом берлинском туалете.
— Знаю я твои… обороты, — буркнул Илья. Он отвернулся, готовясь встать, но движимый раскаянием Соло опять не дал, потянув русского к себе и утыкаясь лбом ему в висок.
— Илья, а давай останемся здесь на целый день? В конце концов, имеем мы право на то, чтобы нормально побриться и отоспаться!
— Побриться, чтобы отоспаться, — то ли вопросительно, то ли утвердительно проговорил Илья.
— Всё, что захотим, — игриво подхватил Наполеон, целуя уголок губ, сразу расслабившихся под его губами. — Главное, вместе и не вылезая из постели. Ну разве что ополоснуться или прихватить что-нибудь из холодильника.
Самое интересное, что Угроза легко поддался тогда этому соблазну. Наполеон давно не переживал ничего подобного: сутки постель фактически не остывала, сутки они были заняты лишь друг другом. Ели, дремали, изучали тела друг друга, лаская неспешно и вдумчиво, пока от этого изящного неторопливого исследования не начинали бегать электрические разряды и кто-нибудь первым не опрокидывал другого на спину, а второй подчинялся, зная, что потом всё будет наоборот… А затем, сплетённые в объятиях, в приятном изнеможении проваливались в сон. В паузах между страстными схватками Илья курил свои сигареты, наполняя квартирку непередаваемым ароматом табака «Герцеговина Флор» (Наполеону он казался слишком крепким, чтобы курить, но вполне приемлемым, если просто вдыхать дым). Они отводили душу, вполголоса секретничая обо всём на свете, и учились обходить мины, оставшиеся на полях былых сражений, стараясь не касаться конкретных имён, бывших романов и сугубо деловой информации. Иногда это кончалось тем, что жаркий шёпот незаметно переходил в не менее жаркий секс…
— Если бы ты знал, Угроза, как я тебя тогда, в Восточном Берлине, возненавидел! — выдыхал Соло в губы Ильи в промежутке между двумя поцелуями, от которых крышу обоим сносило напрочь. — Если б ты только знал…
— Не финти, Ковбой, — следовал суровый ответ. — Неужели лишь из ненависти ты в моё личное дело полез?
— Ты в моё тоже лазил, — протестовал Соло и издавал стон, когда русский властно захватывал его член. Реакция следовала незамедлительно, хотя он и так уже кончил дважды; чёрт, просто поразительно, с какой лёгкостью Илья наловчился вызывать у него эрекцию!
— Меня с ним насильно познакомили, с твоим делом, — оторвавшись от выцеловывания обожаемой шеи, возражал Илья. — Я его не искал.
И, невольно прогнувшись под жадно оглаживавшими его поясницу ладонями, убрал руку с паха Наполеона, прижался к нему бедром и слегка надавил. У Соло сквозь зубы вырвалось полушипение-полувздох:
— Да что ж ты творишь, Красная Угроза?! Я тебя убью когда-нибудь!
— За что?
— За всё хорошее! Или перестань дразнить, или к делу переходи!
— К делу? — Илья окончательно перекатил Соло на спину, подминая под себя и проезжая теперь своим полностью вставшим членом по нестерпимой уже эрекции любовника. — Ну, ты сам напросился!
От одного только ощущения языка, дразнившего и терзавшего в сладкой пытке его соски, а тем более от возбуждающего до звёзд в глазах трения их членов друг о друга, Наполеон кончил бы тут же — если бы глаза не закрыл и не пытался хоть чем-то отвлечься. Он выгибался всем телом, сильные пальцы комкали простыни, а Илья двигался чувственно, медленно набирая темп и чутко прислушиваясь к партнёру. И дрожь, охватывавшая тело одного, мигом передавалась другому. Их обоих колотило, словно в лихорадке, пульс зашкаливал, дыхание срывалось на низкие вибрирующие стоны… Но Илья, как это ни удивительно, мог держаться довольно долго, почти забывая о себе и сосредотачиваясь на Соло, ловя взгляд полуприкрытых от удовольствия глаз, тёмно-тёмно-синих, впитывая, как губка, и взгляд, и умолявший о чём-то шёпот, и вздохи, вот-вот грозящие перейти в крик наслаждения… «Ненавидел он… И что теперь? Кто из нас мог тогда такое вообразить?!»
С тех пор Соло мечтал повторить тот день-на-двоих. И даже не ради секса как такового, хотя и от него не отказался бы, а ради вот этого узнавания, ради единения. Но случай пока не представлялся даже для секса. Из Марокко он и присоединившаяся к нему Габи, изображая наследника американского банкира итальянского происхождения и его жёнушку-модницу, отправились в Нидерланды, идя по следу весёлой гоп-компании, промышлявшей контрабандой драгоценных камней.
Илью, на роль прожигателя жизни не подходившего, Уэверли услал в Ньюкасл. Требовалось обеспечить безопасность ключевого свидетеля в деле о коррупции в банке «Northern Rock» и доставку его в лондонский суд Олд Бейли. Свидетель этот, Майкл Немирофф, происходил из семьи русских эмигрантов первой волны, в связи с чем британец и включил агента КГБ в число самых доверенных охранников.
Оба дела были закончены почти одновременно. Курякин под именем Эржи Гетцке прибыл в Катанию неделей раньше и вовсю наслаждался тёплым супом, больше известным как Ионическое море. В сентябре безжалостное итальянское солнце сменило гнев на милость, щедро раздавая яркие, но не жгучие лучи всем желавшим. Прилетевшие Наполеон с Габи напарника в номере не обнаружили и, естественно, пришли искать его на пляж. И застыли пораженные — каждый на свой лад — увидев выходившего из воды высокого, красивого Илью. Загорел он, как и почти все блондины, став не бронзовым, а, скорее, медно-красным. На этом фоне выгоревшие волосы казались золотыми, а голубые глаза — неправдоподобно сияющими, как драгоценные камни.
Наполеон не мог не заметить, как реагировали на него загоравшие на шезлонгах и женщины, и мужчины. Ещё бы, — Илья в плавках был зрелищем очень горячим; даже если бы сейчас из моря на пляж ступила сама богиня любви Афродита, прикрытая лишь прядями своих длинных волос, не факт, что присутствующие отдали бы яблоко с надписью «Прекраснейшей» именно ей. Несколько шрамов на руках, спине и над правым коленом картины не портили, напротив, добавляли свирепого очарования этому Аресу.
Хуже всего было то, каким восхищенным взглядом окинула русского Габи. Тогда Соло ощутил приступ ревности. Дальше — больше. Габи со Стамбула прилежно учила русский язык, теперь же начала пользоваться любым случаем, чтобы просить совета и содействия у Ильи, а тот ей никогда не отказывал. Кроме того, Курякин, казалось, больше всего на свете боялся обнаружить при Габи даже намёк на то, что его с напарником связывает не только работа. И хотя они с Ильёй не клялись в любви до гроба и вообще никогда не заговаривали о своих отношениях и о будущем, предпочитая жить здесь и сейчас, в присутствии Габи Наполеон всё равно чувствовал себя, как любовница чужого мужа.
Это уж совсем никуда не годилось. Собственно, он всячески подначивал Илью в казино, потому что подозревал — отношения этих двоих далеко не такие однозначно дружеские, какими выглядят.
Этот своеобразный треугольник ему потихоньку осточертевал, и он неосознанно стал и вести себя, как любовница, старавшаяся спровоцировать выяснение отношений между «супругами». Однако на эти провокации «муж» не вёлся и держался, как стойкий оловянный солдатик.
— Ковбой, даже если ты сорвёшь банк в этом казино, будешь спать у себя!
Наполеон про себя выругался, помянув недобрым словом Александра Уэверли, приковавшего теперь его к Габи. Ну, в самом деле, разве сложно было бы им всем быть людьми без обязательств?
Стоявший на прикроватной тумбочке телефон издал такую заливистую трель, что Габи привскочила, растерянно хлопая ресницами заспанных глаз, а Соло чуть с кровати не свалился, поспешно нашаривая аппарат.
— Эдуардо Воланте, если не ошибаюсь? — раздался в трубке безошибочно им опознанный всегда чуть насмешливый голос Уэверли.
— Да, доброе утро, — прохрипел он.
— Как я понимаю, после такой удачной во всех отношениях ночи вы ещё не завтракали, поэтому предлагаю присоединиться ко мне. Здесь есть уютная траттория «Каса ди фамилия», где подают редкой вкусноты кофе и выпечку.
— А почему бы вам не позавтракать с нами тут, на «Вилле «Карлотта»? — ответил вопросом на вопрос окончательно проснувшийся Наполеон. — Кофе и у нас весьма хорош.
— Потому, что люди моей профессии питают здоровое пристрастие к свежему воздуху, мистер Воланте, — ответил Уэверли. — Кроме того, вы же будете с женой, а я приду с другом, компания получается большая. Через двадцать минут в «Касе».
Агент Соло, наивно полагавший, что под «другом» Уэверли подразумевал Илью, очень удивился, застав на террасе с видом на море не только их обоих, но и двух незнакомцев. Первого, черноглазого и черноволосого, представили им как синьора Алессио Вичетти, Национальное Центральное бюро Интерпола в Италии, второй, — высокий сероглазый шатен, оказался Серджио Салазаром, сотрудником Генерального Секретариата. Брови Соло поехали от изумления вверх, Теллер широко раскрыла глаза, а Курякин улыбнулся.
— Зачем мы понадобились Интерполу? — не выдержал Соло. — У вас же под ружьём вся королевская конница и рать Италии!
— Ну, в этом есть свой минус, и очень значительный, — итальянец говорил по-английски практически свободно, но с богатыми южными интонациями. — Знаете, как у нас шутят? В Генуе чихнешь, так в Палермо ответят: «Будь здоров!»
— В Палермо? — заинтересовался Курякин. Алессио бросил на него проницательный взгляд.
— Вы догадливы, мистер Гетцке. Всё дело в Палермо. Со времён Калоджеро Виццини это рассадник… м-м-м, некоторых традиций, к числу коих относится всемерное почтение к местным «донам», хоть так их вслух никто не называет.
Вичетти помолчал, собираясь с мыслями, но пока он думал, нить разговора подхватил Салазар.
— В общих чертах дело в следующем, — начал француз. — Речь идёт о контрабанде, в основном героина и кокаина, но есть в этом потоке и кое-что ещё. Бриллианты и другие драгоценные камни, которые нелегально поступают из Южной Африки, Австралии, а иногда и из Юго-Восточной Азии.
Наполеон насторожился, а наблюдавший за ним Уэверли кивнул:
— Именно, мистер Воланте. Те, кого взяли в Нидерландах, — звено этой цепи, но такое чувство, что нам их кинули, как собаке кость, а сеть осталась неуязвима.
— Мы подозреваем, — продолжил уже Вичетти, — что остров Сицилия, в силу его географического положения и некоторых других особенностей, о которых я ещё скажу, превратился во что-то вроде оптово-перевалочной базы. Сюда, естественно, товар поступает большими партиями и морем, Палермо — крупный порт, кроме всего прочего, а дальше… вот дальше этот товар пропадает, как муха осенью, а всплывает мелкими партиями во Франции, Неаполе или Греции, причём мы никак не можем понять схему, по которой его доставляют на материк. Отдел Интерпола по борьбе с наркотиками в последнее время завален работой по уши, однако есть ещё одна странность — не всегда. То густо так, что впору штаты удваивать, то благолепие, как под Рождество.
— А когда густо и когда пусто? — спросила внимательно слушавшая Габи.
— Вот к этому я и подхожу, почему мы обратились к мистеру Даксу (это было кодовое имя Уэверли для более широкого круга, нежели агентство А.Н.К.Л.). Есть в Палермо местный «дон», почтенный судовладелец и меценат Агриппа Санджиовезе. Среди прочих его проектов выделяется один — «Четыре времени года». Это что-то вроде фестиваля или обширной вечеринки, на время которой в принадлежащий ему комплекс «Елена Прекрасная» в Изола-делле-Феммине съезжается несколько сотен человек — членов одноимённого клуба, для которых вход и все развлечения в это время бесплатны, кроме фишек в казино, естественно.
— А там не только казино? — спросил Соло.
— Далеко не только. Роскошный клубный отель, салон красоты, бассейн, рестораны, два или три танцпола и Бог знает что ещё, — уточнил Алессио.
— И вот сразу после этих фестивалей, проходящих четыре раза в год, мы и замечаем всплеск активности с ввозом контрабанды на материк, — подхватил Салазар, — и следующий, «Осень», как раз 1 октября. У нас есть предположение, что курьеры вербуются среди членов клуба.
— Но ведь проверить это проще простого, — подал голос Соло, — участие в контрабанде наверняка напрямую влияет на их материальное благосостояние.
— Проверяли, — ответил Вичетти, — негласно, конечно, многие из них весьма известные люди. Конечно, вы правы, рано или поздно кто-то попадает под подозрение: любитель морских прогулок с собственным катером или какая-нибудь мадам, то и дело катающаяся во Францию за нарядами, или люди, живущие явно не по средствам. Так вот, этот фестиваль давно у нас на карандаше, и все члены клуба тоже, и если бы кто-нибудь хоть раз допустил ошибку, его бы накрыли, но ничего такого не замечено.
— А облавы или внедрение? — Илья внезапно подался вперёд и впился взглядом в итальянца: — Не может быть, чтобы вы это не испробовали. Так в чём дело?
— А это, мистер Гетцке, тот самый второй аспект острова, который и делает его столь привлекательным для контрабандистов, — ответил Салазар, видя, что Алессио опять замешкался. — И вторая причина того, что нам нужны именно вы.
Повисла пауза. Наконец Наполеон переглянулся с Ильёй и понял, что думают они об одном и том же. Он вздохнул:
— Почтение к «донам», не так ли?
— Формулировка очень обтекаемая, — поморщился Алессио, — но, по сути, так и есть. Если мы в полиции хотя бы задумаемся о том, чтобы провести облаву или задействовать своих агентов под прикрытием, синьору Агриппе об этом станет известно максимум через полчаса. Не то чтобы мы не пытались, кстати, но двое наших агентов пропали бесследно в «Елене», а ещё одного просто пристрелили, когда он туда ехал.
Соло присвистнул:
— Ничего себе у них порядочки! Я, может, только жить начал!
— Расчёт у нас на то, что вы и мадам Воланте не из наших рядов, — проговорил Вичетти, — и никакой опасности от вас исходить не может. Кроме того, задание будет очень простым. Мистер Дакс?
— Благодарю. Итак, вы будете новыми членами клуба, с рекомендациями, само собой, и ваша задача — ловить на живца. Если вербовка происходит в клубе, новенькие не могут не заинтересовать, поскольку чем разнообразнее контингент курьеров, тем их труднее засечь. Я, синьор Вичетти и господин Салазар — единственные, кто будет о вас знать. Детали проработаете потом. Всё ясно? Да, только и всего — ловить на живца и ни во что больше не встревать!
*****
На следующий день все трое перебрались поближе к Палермо, в маленький семейный отельчик «Росси» в Имерезе, и занялись разработкой плана операции. Для начала надо было собрать хоть какие-то сведения, поэтому в «Елену Прекрасную» была направлена Габи, якобы устраиваться в службу уборки. Персонала в огромном комплексе трудилось много, и текучка была значительной, так что ищущая работу эмигрантка никого бы не насторожила. По-итальянски девушка говорила не то чтобы свободно, поэтому искренне поразилась, когда мадам Крейл, начальница персонала спа-салона «Эгретто» — отдельно стоявшего круглого строения с большим бассейном под стеклянной крышей — взяла её кастеляншей с испытательным сроком. Уже через пару дней агенты оказались обладателями вороха сплетен о молодом управляющем «Елены Прекрасной» — племяннике Агриппы, Джузеппе Санджиовезе, — и заодно гораздо более ценных наблюдений Габи за устройством, внутренним распорядком и обычаями комплекса.
Затем настал черёд Наполеона Соло, явившегося в казино всей своей отнюдь не скромной персоной как обычный посетитель. Естественно, зайти туда он мог только однажды и выбрал для этого субботу, день максимального наплыва жаждущих развлечений гостей. Играл он понемногу и старался не привлекать внимания. Загруженность крупье, барменов и охранников дала ему прекрасную возможность под видом флирта разговорить парочку дам-завсегдатаев, прогуляться с одной из них по тёмным уголкам парка и заодно открыть интересный факт. Оказывается, с восточной стороны мыса, на котором уютно располагалась «Елена», существовала маленькая гавань с пирсом и причалом для частных яхт. Улица Америго Веспуччи, шедшая мимо гавани, проходила прямо у тыльной стороны спа-салона «Эгретто». Это явно был своеобразный «чёрный ход», и Наполеон сделал себе соответствующую мысленную пометку.
Последним на разведку отправился Курякин… и пропал почти на полтора дня. Теллер и Соло уже начали переживать, памятуя слова Вичетти о сгинувших в недрах «Елены» агентах. Однако вернувшийся затемно Илья выглядел скорее взбудораженным, нежели раздосадованным.
— С итальянским у меня не очень, придётся тебе, Ковбой, поработать, — сказал он, вручая небольшую стопку тонколенточных бобин Наполеону. Тот приготовился удивлённо поморщиться и поднял брови домиком, но увидевшая это Габи прыснула:
— Ой, Соло, ты похож на грустного щенка!
Не до конца утихшее беспокойство за напарника, которое он сдерживал в присутствии Габи, досада на его упрямство и отсутствие нормального секса (теперь он не назвал бы
нормальным сексом рабочий перепихон по-быстрому с какой-то графиней Виолой!), подогретые этой насмешкой, сделали своё чёрное дело — Наполеона понесло.
— Что за барахло ты на меня вывалил, Угроза? — издевательски-вежливо осведомился он, по привычке слегка вздёргивая подбородок. — Неужели ты ради этого торчал там два дня? И с чего это я должен за тебя работать?
В прищуренных голубых глазах вспыхнула злая искорка, впрочем, тут же погасшая.
— Ради этого, как ты выразился, барахла я сутки просидел в укрытии без еды и практически без воды, подсоединившись к телефонной линии главного офиса казино. Я свои данные не из тёплого местечка между красивых женских ножек добыл, если ты понимаешь, что я имею в виду! Так будешь прослушивать?
Уязвлённый Соло открыл было рот, но передумал. Илья отличался завидным нюхом на некоторые вещи, и, хотя Наполеон ничего не говорил ему про титулованную брюнетку из казино, тот, зная обычные методы напарника, сам обо всём догадался. Чувство, владевшее Наполеоном сейчас, было весьма некомфортным. Он коротко кивнул.
— Буду, — и засел за спецмагнитофон Курякина. С итальянским у него, действительно, дело обстояло лучше, чем у Угрозы, и главное он уяснил.
— Ждут свежего снега и радуги, что, как я понимаю, на их языке означает наркопоставки и бриллианты. А ещё каких-то особых гостей, — доложил он на следующий день за завтраком, с аппетитом уничтожив пышный омлет с помидорами, сыром и зеленью. — Ух ты, а готовит синьора Росси великолепно. Судя по всему, на этот раз будет много новых членов клуба, и, думаю, нам это на руку. А где вы такие шикарнейшие круассаны откопали? — спросил он, переходя к кофе и намазывая круассан джемом.
— За углом маленькая пекарня, синьор Росси выпечку берёт у них, — подал голос Илья, словно нехотя отщипывая по кусочку от своего.
Утоливший голод Соло поднял глаза и вдруг заметил, что русский выглядит так, словно эту ночь не спал, как и он сам. Лицо осунулось, резче обозначились скулы, тень от длинных ресниц скрывала притушенную синеву глаз. На секунду сердце Соло тревожно трепыхнулось, и он перевёл взгляд на Габи. Та увлечённо расправлялась со своей долей омлета, и вид у неё был чрезвычайно довольный. Соло еле усидел на стуле. Есть ему как-то сразу расхотелось.
— То, что нужно человеку после бессонной ночи, — бросил он, слизывая с губ остаток апельсинового джема и ловя мимолётный взгляд Ильи. — Но вот сейчас я с удовольствием поспал бы пару часов.
— Иди спи, кто тебе не даёт, Ковбой, — ровным голосом ответил Курякин.
— Ладно, ребята, можете отсыпаться, а я схожу-ка в последний раз в «Эгретто» на работу, — Габи скомкала салфетку и, как ни в чём ни бывало, встала. Наполеону враз полегчало: пасмурное настроение Ильи явно объяснялось чем угодно, но не тем, что он пошёл за утешением к девушке, и та воспользовалась их вчерашней размолвкой. — Может, кто из клиентов про особых гостей обмолвится.
Габи уехала, а Наполеон устремил внимательный взгляд на Илью. Тот усиленно делал вид, что этого не замечает, но его, как всегда, выдавали пальцы; сейчас они рвали беззащитный круассан. Соло решительно поднялся:
— Идём со мной.
— Зачем, Ковбой? — взглянул на него, наконец, Курякин. — Ты вроде бы отдохнуть от трудов неправедных собирался.
— Собирался, но думаю, полноценный отдых нужен нам обоим, — и, отвечая на вздёрнутые в показном удивлении светлые брови, добавил: — Ведь ты две ночи не спал, Угроза.
— Это ещё не значит, что я буду… — начал заводиться Илья, как это частенько бывало при подобных откровенных намёках.
— Будешь, ещё как будешь, — безапелляционным тоном прервал его Наполеон. — Габи не придёт до пяти часов.
Он подошёл к вцепившемуся в край стола напарнику, мягко обнял его за плечи и, поправляя прядь волос на виске, прошептал на ухо:
— Господи, как же я по тебе соскучился!
И, не мешкая, оседлал колени Ильи, запуская пальцы обеих рук в светлую шевелюру и приникая страстным поцелуем к не успевшим увернуться — а, может, и не желавшим уворачиваться — губам. Лишь короткий изумлённый вдох сквозь стиснутые зубы был ему ответом, и вслед за этим крепкие ладони буквально впечатали Соло в наливавшееся жаром тело...
*****
Выступившая испарина блестела на телах обоих так, словно их натёрли маслом. Наполеон, распластавшийся поперёк широкой груди Ильи и пытавшийся перестать чувствовать себя бегуном-марафонцем, в конце концов спросил:
— Обиделся?
— Кто? Я? — мурлыкнул голос откуда-то сверху. Этой русской машине всегда удавалось привести дыхание к норме куда быстрее, чем Соло. — Да что толку на тебя обижаться, Ковбой. Какой ты есть, такой есть.
Соло сонно облизнулся, ещё ощущая вкус Ильи на губах, улыбнулся и тихонько коснулся поцелуем того местечка, где косые мышцы сильной шеи переходили в плечо. Илья прерывисто вздохнул и подтащил размякшего любовника повыше, зарывшись губами во вьющиеся тёмные пряди на затылке. Он на самом деле всю ночь проворочался без сна, и сейчас посторгазменная дымка так и манила закрыть глаза и задремать, не отпуская любимое тело, чтобы оно никуда не сбежало.
Наполеон приподнял голову и встретился взглядом с глазами, в которые возвратилась сияющая голубизна.
— Женщины… Это работа, Эли, и ничего кроме работы.
— Да знаю я, что ты меня за маленького держишь! — вскинулся было Илья.
— Маленький или нет, а ночь не спал, — с удовлетворением констатировал Соло.
Илья тяжело выдохнул, но ничего на это не возразил, а Наполеон не стал настаивать. Он и так узнал всё, что хотел, и, оперевшись на сильные плечи, подтянулся повыше и накрыл обветренные и искусанные губы своими, лаская их и пьянея от ответного жара.
— Хочешь пойти на третий круг? — теснее прижал его к себе Илья, поводя бёдрами. Вместо ответа Наполеон прекратил терзать покорный рот и прислонился лбом ко лбу, отведя влажные прядки светло-золотистых волос.
— Не сейчас, — прошептал он, — сейчас спать, спать и спать. А вот после задания я всерьёз намерен показать тебе, что, как бы ни был хорош мой рот, у меня есть и другие таланты.
*****
Замыкавший с запада бухту Изола-делле-Фемини каплевидный мыс, на котором была построена «Елена Прекрасная», зарос магнолиями, платанами и акацией; частично их расчистили для строительства, дополнив посадками кустовых роз, кустарниковыми рододендронами и хвойниками. Окружённое тщательно ухоженными газонами с клумбами центральное здание в стиле греческого храма, с белым фронтоном и мраморными колоннами, вечерами подсвечивалось, и с моря было видно издалека. Это и в самом деле был храм — Храм Успеха и Роскоши. В противоположность ему великолепный спа-салон «Эгретто» с бассейном и отель «Елена» с рестораном — обладателем двух мишленовских звёзд — укрывались в парке, в тишине и покое, далёком от помпезности казино, баров, ещё одного ресторана и весьма демократичных и шумных танцполов. Крытые галереи, больше напоминавшие зимние сады, соединяли отдельные здания с центральным.
Однако 1 октября 1963 года в этом «доме Облонских» всё смешалось, как не преминул бы заметить Илья Курякин. Количество машин на парковке не поддавалось подсчёту, причём среди них были как вполне средние «фиаты» и «альфа ромео», так и «мустанги», и «феррари». Всюду бродили весёлые компании, смеющиеся и целующиеся люди хлопали друг друга по плечу или кидались друг другу на шею, независимо от пола и возраста. Дамы в вечерних платьях от известных домов моды соседствовали с молодёжью, явно одевавшейся в альтернативных магазинах на Кингс-Роуд и Карнаби-стрит, обладательницы пышных причёсок «бабетта» и шиньонов вели заочный спор с модницами, рискнувшими подстричься у Видала Сэссуна и сделать себе точную геометрическую стрижку.
Словом, контингент членов клуба «Елена Прекрасная» отличался завидным разнообразием. Объединяло их одно: у каждого или каждой в руке, на плече или подмышкой красовался фирменный аксессуар клуба — несессер, или мягкая сумочка-ридикюль, или папка-портфель из высококачественной кожи коньячного или светло-бежевого цвета с вытисненной эмблемой — латинским вензелем «Н» в овале. Все вновь прибывшие — Наполеон и Габи в том числе — получили такие подарки. Илья, игравший роль личного охранника и по совместительству шофёра «Бентли S3 Континенталь», предоставленного им Уэверли вместе с поддельными рекомендательными письмами, в сём празднике жизни не участвовал, чему был несказанно рад.
Чета Теллер — Соло, по-прежнему изображавшая супружескую пару, с большой помпой прибыла в тот день в один из лучших отелей Палермо — «Гранд Отель Вагнер» — и, напротив, чувствовала себя в этой обстановке как рыба в воде. Габи соорудила причёску с начёсом и с удовольствием вырядилась в платье простого силуэта, зато в духе нового «космического» течения в моде — из серебристого синтетического материала — и в белые сапожки из винила на низком каблуке. Наполеон, хоть и остался верен себе, а точнее, своему любимому синему костюму, обошёлся без жилета и заменил галстук пижонским шейным платком, тёмно-красным в мелкую чёрную и светлую крапинку, и ещё сильнее набриолинил волосы. Илья, увидевший это, возвёл глаза к небу.
— Ковбой, — улучив минутку, шепнул он, — мне кажется или у тебя нимб над головой светится?
— Будьте, как все, — давал последние инструкции Александр Уэверли, встретившийся с ними перед отъездом и оставшийся вполне довольным видом «супругов». — Играйте, танцуйте, шатайтесь по территории, только, Соло, я убедительно прошу, не выставляйте казино на крупную сумму, иначе вами заинтересуется служба безопасности. И с бассейном осторожнее, мисс Теллер, если вы туда свалитесь, маячок этого купания может не пережить. Без острой необходимости на связь не выходите, судя по всему, охрана там решительная, ни к чему давать ей повод засечь работающий передатчик.
— Если что, всегда можно позвать меня, — невозмутимо добавил Курякин, выглядевший, на взгляд Наполеона, просто убойно. Вытряхнутый из своей привычной одежды, облачённый в отлично подогнанный по фигуре (что само по себе было той ещё задачкой) чёрный костюм, чёрную же рубашку и тёмно-красный шёлковый галстук, медно-загорелый Илья приобрёл вид демонически неотразимый и опасный, полный сдержанной силы. Прискорбно, но Соло не мог остаться равнодушным к подобной комбинации. — Нас там снабдят маленькими рациями, чтобы сразу найти в случае надобности.
— А вот вам, Курякин, из роли телохранителя лучше не выходить, — заметил Уэверли. — Она и так будто специально для вас писалась. Ну, удачи, и надеюсь, что завтра вы принесёте хорошие новости.
И действительно, сначала всё шло гладко и по плану. Габи и Наполеон вели себя, «как все»: девушка в основном крутилась у рулеточных столов, Соло, предпочитавший «блэк джек» и покер, собрал вокруг себя новичков и громогласно втолковывал им правила. Он хотел привлечь к себе внимание заинтересованных лиц, но, как показало дальнейшее, именно этого ему делать как раз и не стоило.
