Один на один (Update!!!)

— Где вас носит, Ковбой?! — напустился на напарника Илья, нервно выстукивая пальцами на руле мелодию, подозрительно напоминавшую траурный марш. — Принцесса села в посольский «Мерседес» почти пятнадцать минут назад! Она закуталась в тёмную накидку, но я её узнал. Ещё чуть-чуть, и мы бы потеряли сигнал маячка, который я прилепил под заднее крыло! — Ты всерьёз полагаешь, что с приёма можно вот так запросто уйти? — огрызнулся Соло. Он захлопнул заднюю дверь за Габи и плюхнулся на пассажирское сиденье. — Кто водитель, Хайятт? — Нет, его я вообще не видел, — проговорил Илья, не мешкая выруливавший из ворот немецкого посольства на проспект Франклина Рузвельта. — Обычный шофёр, молодой и чернявый. На передней панели автомобиля что-то зазвенело. Соло вздрогнул: — Это ещё что такое? У нас багажник оторвался? — Нет, мы всё-таки потеряли сигнал твоего маячка, — несколько издевательски прокомментировал Илья. — Американского производства, следует заметить. Вы когда научитесь приличную технику делать? — А твой, надо думать, ещё в радиусе захвата? — Надо думать, в радиусе! — Илья ткнул указательным пальцем правой руки в красную точку, мигающую почти на периферии треккерного круга в направлении на северо-восток; станция слежения располагалась между сидениями водителя и пассажира. — Найди карту, Габи, она где-то на твоём сидении валяется. Попробуем понять, куда они направляются. Пока девушка разворачивала карту, Илья увеличил скорость, и вскоре к красной точке опять присоединилась зелёная. Соло победно вскинул руку: — Вот так! Моя техника себя ещё покажет, Ковбой! А что скажет нам курс? — Курс нам говорит, что мимо своего особняка мадам проехала на всех парах. Автомобиль пересёк Сену и движется на юг или юго-восток. — Это куда же? На Жантейи? — Или на окружную магистраль, бульвар Периферик… Нет, проследовали дальше… Илья (одним глазом) и Наполеон (двумя) напряжённо следили за мигавшими точками, зелёной и красной. Преследование пока что не представляло сложности — автомобиль принцессы ехал прямо, никуда не сворачивая. — Может, ей нужно в аэропорт Орли, это по той же дороге? — осенила догадка Габи, тоже не спускавшую глаз с точек. — Тогда нам за ней точно не угнаться, летать наша машина не умеет! — Будем надеяться, что никуда лететь мадам не собирается, это уж было бы слишком обидно. Но именно к аэропорту лимузин и свернул. — Чёрт! — выразил общую досаду Соло. — Эй, они остановились, не доезжая здания аэропорта. И как это понимать? Внезапно одна из точек — красная — отделилась и, быстро набирая скорость, понеслась им навстречу. Илья что-то буркнул и, остановив автомобиль на обочине, выскочил с любимым биноклем в руке. Стояли самые долгие летние дни и, несмотря на поздний вечер, ещё не наступила абсолютная темнота; к тому же превосходная оптика давала лишние двадцать минут светлого времени. Наполеон, не очень-то понявший манёвр напарника, выскочил следом. — Кого ты выискиваешь? — спросил он, всматриваясь в поток машин, текущий по другую сторону разделительного газона. — Пригнись! — крикнул не успевший ответить Илья, толкая напарника за автомобиль. — Габи, немедленно за руль! — Да что такое-то? — возмутился его беспардонностью Соло. — Я из-за тебя отличный смокинг в пыли извозил! — Да то, что мадам сменила машину! — закричал в возбуждении Илья. — Едут не на посольском «Мерседес-600», а на «Ягуар Марк Х». Вот как они сбрасывали хвост! — Соло! Илья! — позвала уже перебравшаяся на водительское место и заботливо расправившая дорогое платье Габи. — Точка уходит! Автомобиль стартанул с места так, что севшего сзади Соло вжало в обтянутую кожей спинку сидения. Всё-таки Габи была очень хорошим водителем. — Быстрее бы съезд на аэропорт, там можно развернуться, — с тревогой сказал Илья, не сводивший глаз с удалявшегося в противоположном направлении красного огонька. — Вот он. Габи, скорее, умоляю! Гарантирую, что они уйдут правее, им явно нечего делать в Париже. И как он гонит! «Бентли» выскочил обратно на шоссе. Действительно, судя по экрану локатора, расстояние между двумя автомобилями не уменьшалось, а Габи увеличила скорость почти до 80 миль! Доехав до перекрёстка, точка ушла направо. Теперь её путь лежал на восток, а скорость увеличилась ещё больше. — Наверняка форсированный движок, — буркнула под нос Габи. — А у нас здесь что, керосинка? — взвыл Соло. — Ты смотри, что делает, гад… Магистраль вошла в долгий крутой изгиб, но «гад» вписался в него так, будто никакого поворота не было и в помине, в скорости почти не потеряв. — Пошёл в обход Тье и Шуази-ле-Руа, — произнёс Илья, вцепившийся в переднюю панель. — Значит, туда им не надо. Молодец, Габи! Только держись! — Я-то продержусь, — ответила девушка. — А вот как автомобиль, не знаю. Верный «Бентли» накренился при входе в вираж, но устоял. Дальше дорога шла почти прямо, однако на подъезде к пересечению с шоссе на Вильнёв-ле-Руа те, кого они преследовали, неожиданно съехали направо и понеслись по параллельной трассе. Илья выругался сквозь зубы. — Габи, давай за ними! Чую, что-то у них на уме… Параллельная дорога была узкой. К счастью, спустилась ночь, и машин попадалось немного. Проскочив почти до Сены, «Ягуар» опять вышел на магистраль. — Я понял, — вдруг сказал Наполеон. — Или у них фальшивые номера, или просто скорость снижать не хотят, а там, наверху, полицейский пост. Если они ещё раз так сделают, не съезжай и не теряй время, Габи, только чуть притормози, они всё равно вернутся! Илья покачал головой: — Не факт! Куда же они так несутся, вряд ли их цель на этой дороге… Это слишком просто… Он не договорил: дорога снова круто ушла влево, судя по мигающей точке. — Габи, осторожно, водитель снизил скорость, но не исключено, что он так проверяет, — предостерёг Илья. — Если они хоть раз засекали слежку, то сейчас важно не дать им возможность заметить нас, а машин на дороге мало! Оставив Кретей справа, а XII округ Парижа слева, магистраль уходила всё дальше и дальше на восток, и красная точка опять прибавила скорости. Мимо них проносились огни городков Жуанвиль-ле-Пон или Бри-сюр-Марн, мотор мерно урчал, дорожное полотно плавно ложилось под колёса, и Наполеон невольно задавался вопросом — в самом-то деле, где конец этому преследованию? В Реймсе? Или подальше, в Меце? Или вообще где-нибудь в ФРГ или Люксембурге? С принцессы Сорейи станется, паспорт-то у неё дипломатический… — Ты заметил, кто за рулём? — спросил он Илью. — Мне показалось, что Хайятт, но в точности я не уверен, шли они очень быстро, — ответил тот, не сводя глаз с экрана треккера. — Кто бы это ни был, он либо личный охранник со спецподготовкой, либо гонщик-профессионал, а, может, и то и другое. Маршрут у него отработан до мелочей, вон как грамотно проходит повороты и не идёт меньше 75 миль. У нас таких в Девятом управлении готовят, у вас, как я знаю, тоже есть аналогичный департамент. — Есть, — кивнул Соло и, посмотрев через плечо Габи на показания одометра, охнул: — Ну надо же! 85 миль отмахали и не заметили, как! — Я заметила, — проворчала Габи. — По убыли бензина, не по усталости, не беспокойтесь. — Останавливаться для заправки мы не можем, — сказал Илья, бросая взгляд на стрелку уровня топлива. — Какое счастье, что бак я залил полный! Не доезжая Шато-Тьерри, красная точка повторила манёвр со съездом и параллельным объездом, и Габи пошла на риск, но пролетела дальше, действительно обнаружив на шоссе пост службы безопасности дорожного движения. Все облегчённо вздохнули, когда «Ягуар» снова вышел на трассу. — Указатель на Вриньи, — заметил Соло. — Скоро развилка. Отсюда три направления — к северу на Сен-Кантен, прямо в Реймс, а южнее на Труа. Только последнее не имеет смысла, из Парижа в Труа короче ехать по другой дороге… — он внезапно смолк: красная точка снизила скорость, а затем замигала правее. — Труа или Мец, — подвёл он итог. — Ну и вся остальная Европа. Похоже, этого парня только атлантическое побережье не интересует. Но должен же он когда-нибудь заправиться! Погоня возобновилась с прежним упорством. Красная точка мигала впереди, водитель держал по-прежнему высокую скорость, хотя расстояние между машинами сократилось до километра. Однако на развилке, где магистраль раздваивалась, агенты слишком поздно поняли, что угодили в ловушку — съехавший с шоссе «Ягуар» на него не вернулся, уходя всё дальше вправо, на Ла Вёв. — Чёрт возьми! — не сдержал недовольства Илья. — Габи, мы отклоняемся! Если сейчас же что-то не предпримем, они выйдут из радиуса захвата, а если куда-нибудь свернут, мы их вообще потеряем! — А нет ли дороги, соединяющей обе трассы? — Только гораздо дальше, очень далеко, — ответил Соло, изучавший карту. — Тогда держитесь! — крикнула девушка. Чуть прижавшись к обочине и пропустив пару попутных автомобилей, она резко выкрутила руль и вдавила акселератор. Колеса, пробуксовывая, взвизгнули, «Бентли» сотрясся, подпрыгнув на бордюре разделительного газона, и автомобиль ловко пролетел поперёк встречного потока. Кто-то протестующе (или восторженно — Илья не понял) засигналил. На то, чтобы нагнать «Ягуар», потребовалось немало времени, но в тот момент, когда дистанция сократилась до допустимой, произошло необъяснимое. Красная точка вдруг замедлилась и свернула вправо, туда, где, согласно карте, никакого шоссе не было! — Что ещё за выкрутасы? — вопросил в никуда Соло. — Ни за что не поверю, что они поехали по полю! — Ну-ка, где мы? — повернулся к нему Илья. — Что тут за местность? — Впереди городок Шамон, но до него ещё мили три. — А справа хоть какой-нибудь населённый пункт есть? — вдруг спросил Илья. Он так гипнотизировал смещающуюся всё правее и правее красную точку, будто хотел пришпилить её глазами к экрану локатора. Наполеон удивлённо поднял голову: — Есть, но это что-то вроде посёлка или деревни. Называется Реси. Ты думаешь… — Что там должна быть дорога, не по воздуху же жители туда попадают! — подхватил на лету Илья. — Габи, внимательнее. Илья оказался прав. Проехав милю, они увидели узкий асфальтированный съезд, уходящий в смутно угадывавшийся в темноте лесок. — Вот это уже смахивает на финишную прямую этой гонки, — удовлетворённо заметила Габи. — Поглядим, что за этой рощицей. Однако за лесочком фары ехавшей довольно быстро машины высветили дорожный знак «Крутой спуск», и почти сразу автомобиль вместе с дорожным полотном ухнул вниз, как будто перед ним разверзлась пропасть. Три крика слились воедино. — Tvoyu mat`! — Тормози! — отчаянно закричал Наполеон, почувствовавший, что колёса автомобиля оторвались от земли. — Fucking shit! Габи, тормози!!! — Der Teufel! Не ори под руку! — завопила девушка, пытавшаяся посадить «Бентли» на все четыре колеса. — На лету тормозить бесполезно!!! Как выяснилось, дорога не только спускалась с крутого склона холма, но и поворачивала при этом вправо под углом почти 90 градусов, вследствие чего «Бентли» приземлился, подняв левыми колёсами тучу пыли и гравия с обочины. Из-под правых дождём рассыпались ясно видимые в темноте огненные искры, автомобиль завилял, но умница Габи выровняла машину. Удивительно, но стодвадцатипятимильный путь и почти два часа ночного вождения на скорости, которую вполне можно охарактеризовать как бешеную, мало сказались на реакции и навыках бывшей девушки из автомастерской. Соло, больно прикусивший щёку при жестковатом приземлении машины, проворчал: — Надеюсь, оно того стоило! — Стоило-стоило, Ковбой, — ответил Илья. — Они замедляют ход. Габи, теперь помедленнее, вряд ли в этой глуши мы можем рассчитывать на то, что шума двигателя никто не услышит. Девушка послушно сняла ногу с акселератора, и весьма вовремя: дорога круто свернула ещё раз, теперь уже налево, перебралась через железную дорогу и, наконец, упёрлась в перекрёсток. — Налево, — коротко бросил Илья, изучавший экран. — И поезжай на цыпочках. — Тут есть озеро или пруд странной формы, точь в точь серп. Почувствуешь себя как дома, Красная Угроза, — раздался с заднего сидения ехидный голос. — Уже, — сверкнул глазами через плечо Илья. — Но наша цель совсем недалеко. После следующего перекрёстка паркуемся, и дальше мы идём пешком, а ты, Габи, остаёшься в автомобиле. Нельзя рисковать и выдавать своё присутствие светом фар. Девушка загнала «Бентли» под деревья и погасила фары. Илья вышел из машины, привычно окинул глазами окружающее, открыл багажник и принялся в нём копаться. Наполеон, со вкусом поведя широкими плечами и втянув благоухавший резедой и шиповником ночной воздух, последовал за напарником. — А тут хорошо, — мечтательно проговорил он. — В мире много мест, где хорошо, — тихо ответил Илья. — Вот твоя куртка, а вот моя. И ты как хочешь, а я переобуюсь. — Я не буду, мои туфли меня полностью устраивают. Ещё бы, подумал Илья. Соло всегда выбирал для себя только ботинки из самой мягкой кожи и с гибкой подошвой. Как был пижоном, так им и остался. Хотя даже это Илье в нём теперь нравилось. Под туфельками Габи захрустел гравий, а нижняя юбка атласного платья зашуршала, когда она подошла к поспешно скидывавшим пиджак и смокинг и натягивавшим чёрные куртки мужчинам. — Да уж, в такой компании я смотрелась бы странновато, — она по очереди оглядела обоих и сняла забытую Наполеоном бабочку. — Но как-то тревожно. Может, я тоже переоденусь и пойду с вами? — Нет, ты свою работу выполнила с блеском, отдыхай, — непререкаемым тоном возразил Илья, мигом сменивший чёрные туфли на полуботинки на бесшумной подошве. — У нас только два прибора ночного видения, а уличных фонарей тут не предусмотрено. Хотя это как раз хорошо. Забирайся в салон, блокируй двери и жди нас. Эй, Ковбой, застегни молнию повыше, белая стойка рубашки выглядывает, вот так, — он поправил застёжку. Наполеон фыркнул и предпринял попытку закатить глаза, что, впрочем, из-за темноты ни на кого не произвело впечатления. — Читал я, Угроза, про говорящие зеркала, но встречать не доводилось. Как там в вашей сказке? «Свет мой, зеркальце, скажи…» Габи издала нечто, напоминающее стон, и потерла висок: — Господи, и как вы друг друга выносите? Застигнутые врасплох мужчины переглянулись и одновременно пожали плечами. — Признайся, ты без этого заскучала бы, — заметил Соло. — Если я прошёл твой фейс-контроль, Угроза, то может, двинемся уже? Удостоверившись, что красная точка неподвижна, напарники неслышно крались вдоль узкой улочки, по обе стороны которой, где поближе, где поодаль, спали обыкновенные деревенские коттеджи. Почти каждый от улицы отгораживала живая изгородь с калиткой, на некоторых домах тускло горели фонари. Осматривая местность в ночные бинокли, игравшие сейчас роли термографов, Илья и Наполеон искали машину с неостывшим двигателем. Миновав таким манером домов десять и не обнаружив никаких признаков таковой, они сошлись у уходящей налево улочки. — Пусто, — констатировал Илья. — Ага. Что за чертовщина, куда она подевалась? — шёпотом спросил Соло. — Тут ни у кого и гаражей-то нет, куда можно было бы спрятать машину. Твой прибор не может дать ошибку? Илья отрицательно покачал головой и задумчиво провёл указательным пальцем по верхней губе. — Не настолько серьёзную. Конечно, с точностью до метра он тебе ничего не покажет, но от того места, где мы оставили Габи, метров двести. Не знаю, вдруг опять какая-нибудь хитрость… — Стой! — осенило Наполеона. — То озеро или большой пруд в виде серпа, сейчас оно впереди слева. Вокруг него полно деревьев, и если машина стоит там, никакой термограф её не засечёт! Пойдём, посмотрим. Илья кивнул. Действительно, они вскоре обнаружили отходившую от уже упомянутой улочки узкую аллею, так хорошо укрытую кронами деревьев и подлеском, что мимо неё, вероятно, можно было ездить сколько угодно, если не знать, что она там. Метров через тридцать-сорок аллея повернула, сквозь кусты блеснул свет, и откуда-то явственно пахнуло водой. Внезапно Соло схватил Илью за руку, показывая куда-то вперёд: — Вон же она! «Ягуар» преспокойненько стоял на площадке перед красивым двухэтажным домом в стиле классицизма, розовым с белым, объединённым одноэтажными галереями с двумя флигелями. В центре площадки виднелся круглый цветник, на двухпролётной лестнице, шедшей ко входу в дом, каменные балясины поддерживали мраморные перила. Мраморные же колонны центральной части дома напоминали коринфские, а лепные украшения фасада воспроизводили искусно высеченные головки наяд и дриад. Окна первого этажа и левого флигеля, занавешенные французскими шторами, освещал изнутри мягкий свет, между застеклённой дверью и двумя высокими боковыми окнами горело по светильнику кованой бронзы; правый флигель, второй этаж и мансарда оставались тёмными. Поражённый Наполеон поднял на лоб прибор ночного видения и воззрился на дом: — Вот это да! Достоин настоящей принцессы! — Ни с одной не знаком, но красота удивительная, — согласился с ним Илья, подтащив уже собиравшегося выйти из кустов зачарованного напарника поближе к себе. — Как думаешь, где хозяева? Во флигеле? Наполеон отрицательно покачал головой: — Не думаю. Хозяйская часть обычно центральная. Внизу гостиная, столовая, может, комнаты для гостей или кабинет хозяина. Спальни или детские на втором, в мансардах устраивают рабочие кабинеты или опять же спальни. А в помещениях флигелей по традиции живёт обслуживающий персонал, при такой вилле он должен быть обязательно. Значит, с кем бы ни встречалась тут мадам, они, скорее всего, где-то на первом этаже. Надо поискать чёрный вход, позади дома должен быть выход на террасу с видом на озеро, или что-то подобное. На этот раз покачал головой Илья: — А про водителя ты забыл? Да и должен быть здесь ещё кто-то, вероятно, и не один, а мы не можем оставить позади каких-то заговорщиков и каждую секунду рисковать получить пулю в спину. Хватит нам и одной Габи. — Ты ещё не отказался от своих подозрений? — внимательно посмотрел на него Соло. — Я заметил, как ты проверялся. Но ведь слежки не было, я, во всяком случае, её не обнаружил. — Я тоже, но до сих пор наши цели совпадали, — ответил Илья. — Всё зависит от того, с кем встречается бывшая шахиня. Этот дом точно ей не принадлежит, Уэверли непременно знал бы об этом. Поэтому пока мы не выясним наверняка, чья это вилла, Габи ничего не предпримет, и мы в безопасности. Но что делать с обслугой или охраной? — У меня твой ПБ с дротиками, — проговорил Наполеон. — Это, конечно, не «поцелуй в ушко», но вполне его заменит. Давай просто зайдём сзади во флигель и обеспечим всем, кого там обнаружим, сладкий сон. Сколько будет действовать снотворное? — Часа полтора-два, — ответил Илья. — За дело. Они снова опустили на глаза приборы ночного видения — безопасности ради — и прокрались, обходя дом справа, по неосвещённой стороне. Строение оказалось больше, чем выглядело на первый взгляд, и позади на самом деле обнаружился второй вход. Однако «чёрным» Наполеон бы его не назвал: французские окна от пола до потолка открывались на вымощенную глазурованной плиткой полуовальную веранду, крышей которой служило нечто вроде солярия второго этажа, а колонны увивали глициния и плетистые розы. От партерной клумбы с журчащим фонтанчиком начиналась аллейка и парк в английском стиле, шедшие, очевидно, к озеру. Наполеон приостановился, чтобы получше рассмотреть всё это, однако, подгоняемый лёгким тычком в спину, вздохнул и играючи вскрыл замок. Аккуратно притворив двери за собой, они двинулись по коридору направо, пока не достигли кухни. Так, по крайней мере, полагал Наполеон, учуявший аромат свежесваренного кофе и какой-то стряпни. В просторном помещении находились двое, обернувшиеся на звук скрипнувшей двери. Один оказался Фархадом Хайяттом, безошибочно узнанным и Соло, и Курякиным. Он без предупреждения получил в бок дротик со снотворным, однако сориентировался крайне быстро и выдернул стрелу, рванувшись к агентам; в схватку пришлось вмешаться Илье. Второй мужчина, типичный француз, сразу поднял руки кверху, но Наполеон уложил и его отдыхать, после чего снял с плиты две турки с грозившим удрать кофе и проверил жарочную печь. — Цыплята по-провански, — безошибочно определил он и выключил печь, чтобы не подгорело. — Кофе хочешь? Пахнет божественно! — Опять ты со своим кофе! Это не для нас, а для гостей. Значит, их всего двое. Если одна из них мадам, то кто второй? Или вторая? Сказав себе, что кофе уже никуда не убежит, а цыплята не разлетятся, Наполеон направился вслед за Ильёй. Полы в коридоре были из ценных пород дерева, светильники на стенах — старинными, из кованой бронзы, стены — жемчужно-серыми с позолоченными лепными бордюрами. Коридор оканчивался двустворчатой дверью в изогнутой стене; создавалось впечатление, что находившаяся за этой дверью комната овальная или же круглая. Но не успел Наполеон приложить ухо к двери, как изнутри донёсся не то придушенный вопль, не то вскрик женщины, которой ладонью зажимают рот, и оба, уже ни о чём не думая, разом приняли решение. Наполеон отошёл в сторону, а Илья, прицелившись, нанёс удар ногой, и язычок замка вылетел. Дверь распахнулась, и Соло первым вбежал в комнату, действительно оказавшуюся круглой. Его внимание сразу же поглотила пара, стоявшая в дальнем конце, у большого зеркала с хрустальными светильниками по бокам. Принцесса Сорейя, по-прежнему в чёрном вечернем платье, чуть вздрогнув, обернулась. Мужчина в полувоенной форме позади неё сделал то же самое и стремительно шагнул вперёд, заслоняя принцессу. — Вы кто такие? — властно спросил он. — Как вы сюда попали? В тот же миг роскошная столовая поплыла у Наполеона перед глазами, и он испытал невыразимо горячее желание провалиться сквозь землю, желательно прямо в тюрьму Синг-Синг , потому что, несмотря на невысокий рост и довольно скромную одежду, не могло возникнуть никакого сомнения в отношении того, кто был перед ними. Тёмные до черноты глаза под густыми бровями, выразительные черты лица, орлиный нос. Коротко подстриженные, обильно подёрнутые сединой волосы, волной зачёсанные со лба назад. Осанка и речь императора. Рядом с принцессой Сорейей стоял её бывший муж и действующий правитель Ирана, шахиншах Мохаммед Реза Пехлеви. Вид у Ильи был столь же растерянный, но он хотя бы нашёлся с ответом. — Ваше Величество, — учтиво склонив голову, проговорил он, — прошу простить нас за вторжение, но мы услышали какой-то возглас и подумали, что нужна помощь. — Помощь? — изумилась принцесса. — Я всего лишь от радости… — Подожди, Сорейя, — остановил её шах. — Я задал вам вопрос. Кто вы и как сюда попали? А это объяснить очень трудно, если не невозможно, сказал себе Илья и бросил взгляд на напарника, и вовсе хватавшего ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. — Реза, — снова вмешалась принцесса, чья выдержка была поистине королевской, — вот этого господина мне сегодня вечером… вернее, вчера, — поправилась она, — представили как Джозефа Йетса, супруга Леониллы фон Фалькенберг. Ведь это же вы, мистер Йетс? Сорейя выступила из-за бывшего мужа, и на Наполеона обрушился ещё один удар судьбы, пожалуй, не слабее первого: на шее принцессы сверкало и переливалось драгоценное ожерелье. Девять бриллиантовых цветков в оправе из платины рассыпали во все стороны искры, снопы огней, не позволявших усомниться в подлинности камней, а девять капель первосортной иранской бирюзы вторили сине-зелёным глазам, придавая им чарующую прелесть. Илья тоже понимал, что все их домыслы и догадки, по-видимому, были построены на фундаменте, не стоившем того песка, на который он рассыпался. — Так я жду объяснений! — тон монарха стал чуть жёстче. — Сорейя, позови Фархада. Что за безобразие здесь происходит, хотел бы я знать! «Я бы тоже», — подумал Соло и вслух проговорил: — Сожалею, но ваш приказ невыполним, мистер Хайятт прийти не сможет. Извините. Брови Пехлеви грозно сдвинулись, а в тёмных глазах полыхнуло пламя гнева. Этот человек наверняка не привык слышать, что приказ невыполним. — Вы убили моего подданного?! Вы с ума сошли! Да кто бы вы ни были, вы за это ответите! — Нет-нет, Ваше Величество, — поспешно ответил Наполеон. Вот ведь правильно они с Ильёй предчувствовали, что будут проблемы. Правда, никак не предполагали, что придётся иметь дело с самим шахом. Малейший просчёт мог обернуться не просто дипломатическим скандалом, а военными действиями. — Он просто спит. Снотворное. «И сильные руки Ильи», — добавил он про себя. — А! — сказал, немного успокаиваясь, шах. — Но вы должны объяснить, в конце концов, что делаете в моём доме. Илья кинул взгляд на Наполеона — у него «объяснения» обычно выглядели куда убедительнее. — Дело в том, что мы с женой подумали, что Её Высочество похитили или силой вынудили уйти с приёма, — начал Наполеон. — Вы исчезли так внезапно… Сорейя склонила изящную головку набок и с интересом разглядывала Соло: — А вы, конечно же, имеете обыкновение спасать каждую попавшую в беду титулованную особу, не считаясь с затратами личного времени. Прозвучало это очень мягко и кротко, но не обмануло никого, в особенности шаха, в глазах которого всё ещё тлело недоверие. — Вы, мадам, не каждая, — нашёлся Наполеон. Внезапно Мохаммед улыбнулся, и это была удивительно нежная улыбка. — Далеко не каждая, — согласился он. — Могу я предположить, что вы тоже не просто мистер Йетс? — шах подошёл поближе и взглянул прямо в невозмутимое лицо Ильи: — Аналогично и относительно вас, мистер… — он сделал паузу, выжидательно поглядывая то на одного, то на другого. Илья понял, что время игры в прятки миновало. — Вы совершенно правы, — ответил он. — Моё имя Илья Курякин, это — Наполеон Соло, мы сотрудники независимого Агентства по наблюдению, контролю и ликвидации преступных элементов. Прошу нас простить за вторжение в вашу частную жизнь, но мы действительно полагали, что Её Высочество попала в какое-то затруднительное положение, и хотели помочь ей. — Курякин? — поднял бровь Пехлеви. — Вы русский? — Имею честь им быть, Ваше Величество. — Рад вас приветствовать, товарищ Курякин, — произнёс Мохаммед по-русски довольно бегло. — Как мне кажется, у нас есть что обсудить, всем вместе. Фархад обещал сварить для нас кофе, это пришлось бы кстати. — Я принесу, — отлип, наконец, от пола Соло. — И заодно сварю и нам, если позволите. — Разумеется, — шах вернулся к английскому, на котором общался совершенно свободно. — Только снотворного туда подсыпать не надо. Через пятнадцать минут все четверо сидели у низкого чайного столика в круглой комнате, которая оказалась столовой. Стены были выкрашены в приятный глазу цвет мха, элементы лепного декора ручной работы — орнамента в виде стилизованных веерообразных листьев — подчёркнуты лёгкой, без излишества, позолотой; великолепный мозаичный паркет сверкал как зеркало; подвески хрустальной люстры бросали разноцветные блики на мебель, обтянутую тканью в розовую, зелёную и кремовую полоску, и на картины, при виде которых у Наполеона невольно загорелись глаза. Портьеры на окнах были тёмно-зелёными, с золотыми шнурами и кистями. На обеденном столе палисандрового дерева стояла ваза с ранними розами, а на спинку кушетки была небрежно брошена чёрная женская бархатная накидка, подбитая золотистым атласом. Принцесса вынула из буфета поставец с напитками, Наполеон весьма кстати нашёл в кухне коробку пирожных, купленных, скорее всего, в Реси всё ещё спавшим поваром-французом, и захватил их вместе с кофейником, оставив цыплят на потом. — Так что вы подумали, увидев, что принцесса исчезла с приёма, почему бросились её спасать? — спросил за кофе шах. — Я подумал, что её похитили, чтобы как-то воздействовать на вас, Ваше Величество, — ответил Наполеон, мысленно выработавший более-менее правдоподобную версию. — Учитывая, что весь последний год… извините, если я коснусь неприятных вещей… — шах кивнул, — у вас в стране неспокойно… — И вы решили, что меня могут шантажировать и вынуждать отказаться от престола или проводимых мной реформ, раз не удалось это сделать силой, — бесстрастно заметил Пехлеви, отпивая коньяк. — Примерно так. — Это совершенно бесполезно, — сказала Сорейя, поднимая заблестевшие глаза на бывшего мужа. — Реза не поддаётся на шантаж, а я скорее умру, чем позволю ставить ему такое условие. Шах протянул руку и взял тонкие пальцы принцессы в свои: — Благодарение Аллаху, подобное никому в голову не пришло, иначе я оказался бы перед нелёгким выбором. — Выбор на самом деле очень прост, — тихо ответила принцесса. — Мы оба знаем, что без родины тебе нигде не будет места. Ты просто зачахнешь и погибнешь. Мы ведь уже об этом говорили… когда-то. Мохаммед прижал к губам ладонь принцессы, а агенты застыли, чувствуя, что эти двое на минуту о них просто забыли. Столько любви и признательности чувствовалось в этом жесте... Просто не верилось, что эта пара распалась шесть лет назад. — Но ведь на приём вы уже пришли под чужим именем, — поднял голову шах, возвращая всех к реальности, — то есть у вас был повод тревожиться за Сорейю. И что произошло? Он переводил глаза с Наполеона на Илью, а те медлили, не зная, можно ли упоминать о предполагаемой продаже ожерелья, поскольку эта информация получена агентурным путём. Наконец, Мохаммед тяжело вздохнул: — Ожерелье? Соло неловко кашлянул: — Ну, если честно… — Значит, я угадал. Вы, что естественно, решили, что его либо тайно продали, что могло означать опять-таки шантаж, либо украли. — В общем, да, Ваше Величество. Шах откинулся на спинку кресла и пожал плечами: — Ну, с ожерельем всё обстоит очень просто. Бирюза, как вы, может, знаете, плохо реагирует на жиры. Сорейя надевала его на благотворительный концерт, и на одну из подвесок попала капелька духов. Я забирал его к нашим ювелирам, они заменили камень, и, видите, теперь оно в полном порядке. Я обещал вернуть его ко дню рождения жены, а я никогда не нарушаю данных ей обещаний. — День рождения? — Сегодня, 22 июня, день рождения Сорейи Эсфендиари Бахтияри, которую я бесконечно люблю и уважаю. — Я просила тебя не прилетать так часто, — умоляющим голосом проговорила та. — Тебе будет трудно объяснить причину этих отлучек… — Я знаю, — проговорил Пехлеви. — Но, в конце концов, я многим пожертвовал ради чести и славы династии, в том числе тобой. Могу я взамен хоть иногда поступать как обычный человек? Илья и Наполеон переглянулись и встали: — Простите, Ваше Высочество… — Не надо, — принцесса грациозно поднялась с кресла, — высочество я там, а здесь я Сорейя для Мохаммеда и мадам Эсфендиари для всех остальных. — Мадам, примите наши поздравления и самые искренние пожелания счастья, — поклонился Соло, а та протянула руку для поцелуя сначала ему, а потом Илье, добавившему: — Пусть в вашей жизни будет больше звёзд и меньше застилающих их туч. — Звёзд, — задумчиво проговорил шах. — И созвездий… Илье казалось странным сидеть и спокойно пить кофе с шахом и бывшей шахиней, хотя оба держались так, словно ничего необычного в том, чтобы полуночничать с людьми, которых они видят впервые, нет. Свойственная шаху сдержанность, даже меланхоличность, естественное достоинство и глубокий спокойный голос были исключительно импозантны и располагали к себе. Принцесса вела себя и говорила, как друг, всегда готовый прийти на помощь шаху. Мадам Эсфендиари протянула руку к кофейнику, как вдруг Наполеон выпрямился и поднёс палец к губам. — Ш-ш-ш, — тихо произнёс он, вставая, — где-то открылась и закрылась дверь. Все замолчали и с минуту напряжённо прислушивались. — Может быть, это Франсуа, повар, — вполголоса сказал шах. — Фархада мы не услышали бы. — Вряд ли это повар, — пробурчал Илья, услышавший чьи-то осторожные шаги. — Его сейчас не добудишься. В столовую вели две двери: одна из флигеля, вторая из расположенной между столовой и входом большой гостиной. Шаги доносились из-за двери, что вела в гостиную. По знаку Ильи хозяева отступили вглубь комнаты, за большой буфет резного полированного дуба, а Соло, держа наготове «вальтер р38» Ильи (его же бесшумный ПБ с дротиками он убрал за пояс брюк) встал так, чтобы заслонить их. Илья прижался к стене рядом с дверью. Внезапно кто-то осторожно нажал на ручку двери, она повернулась, а вслед за этим створка потихоньку начала открываться. Илья изо всех сил рванул створку на себя, и не ожидавший такого манёвра нежданный гость как ракета влетел в столовую и грохнулся на пол, выкрикнув по дороге пару ругательств. Илья уже занёс руку для удара, как вдруг с изумлением выпалил: — Габи?! — и сменил гнев на милость, помогая напарнице подняться. Соло, тоже её узнавший, с неменьшим удивлением спросил: — Ты что здесь делаешь и почему так одета? Мохаммед и Сорейя, понявшие, что непосредственной угрозы нет, выглянули из-за спины Наполеона, и монаршая выдержка изменила им окончательно — шах хмыкнул, а принцесса звонко рассмеялась. И было чему. В руки Ильи попал причудливый гибрид. От макушки высокой вечерней причёски до талии, обтянутой лифом светло-бирюзового платья со всё ещё приколотой драгоценной аквамариновой брошью это была светская красотка, а от талии до пола — разнорабочий со стройки. Свободные чёрные штаны странно топорщились на бёдрах, придавая им гипертрофированные объёмы, из-под штанов торчали чёрные же ботинки, явно размера на четыре больше, чем нужно. Илья готов был биться об заклад, что более нелепой фигуры этот загородный дом не видел с момента постройки. Особую пикантность «гибриду» придавал пистолет с глушителем, в котором напарники узнали «беретту» Соло. Дальнейшая беседа — некоторое время — состояла в основном из возгласов и ругательств на немецком, английском и русском, смеха мужчин и вопросов, которые недоумевающие, хоть и немало позабавленные иранские монархи — бывшая и настоящий — задавали на всех языках, какие знали, а говорили они на многих. То и дело Илья или Наполеон пытались взять себя в руки и прекратить этот балаган в присутствии титулованных особ, но стоило им взглянуть на Габи, обутую в ботинки Наполеона и напялившую его же штаны от униформы прямо поверх платья от Баленсиага, как на них снова накатывал приступ хохота. — Что вы смеётесь, черти б вас взяли! — выходила из себя явно раздосадованная и не замечавшая ничего кругом Габи. — Я там от тревоги уж не знала, что и делать! Вас нет больше часа, mat` vashu! Соло, если ты сейчас же не прекратишь ржать, я тебя ударю! И, подкрепляя слова делом, девушка вырвалась, в конце концов, из рук Ильи и нанесла неслабый тычок в солнечное сплетение Наполеона. Тот смеяться перестал и застонал: — Ну, Угроза, научил ты её на мою голову. Габи, ты на самом деле решила нас отбивать у неизвестных злоумышленников? Девушка сердито нахохлилась и бросила: — Да если бы я только знала, что вы тут с этими злоумышленниками кофеи распивать вздумаете… И в этот момент она, наконец-таки, обратила внимание на хозяина. Узнав правителя Ирана, она нелепо приоткрыла рот, но тут же захлопнула его и изобразила нечто вроде книксена. Попытка была не очень удачной: девушка чуть не растянулась на полу, зацепившись носком ботиночка 12 размера за низ брючины вовремя поймавшего её Ильи. — Реза, позволь представить тебе миссис Леониллу Йетс, урожденную фон Фалькенберг, — с немалым пафосом в голосе произнесла принцесса Сорейя, — и, как мне кажется, мистер Наполеон Соло может это имя немного уточнить. Не так ли? — и она ослепительно и слегка лукаво улыбнулась. — Мисс Габриэлла Теллер, наша коллега, — ответил успокоенный Наполеон, по реакции монаршей четы понявший, что дипломатической ноты от посольства Ирана во Франции можно не опасаться. Однако придётся теперь как-то разбираться с Уэверли… — О, вы действительно немка! — воскликнула бывшая шахиня. — Хоть это оказалось правдой. — Да, мадам, — подтвердил Наполеон. — И раз всё выяснилось и вам ничто не угрожает, мы, с вашего позволения… — Нет-нет, — сказала вдруг Сорейя, бросившая на шаха мимолётный взгляд, — прошу, останьтесь хотя бы ненадолго. Если вы, конечно, не устали. Такой занимательный день рождения у меня, признаться, первый раз в жизни. — И я присоединяюсь к просьбе мадам Эсфендиари, — голосом, повелительность которого в значительной степени была приглушена мягкостью, проговорил Пехлеви. — Слово мадам закон, как сегодня, так и всегда, — ответил за всех Соло. — Габи, а куда ты дела туфельки? Неужели умудрилась запихнуть в ботинки? Илья сходил за автомобилем, подогнав его на площадку с клумбой перед главным входом, после чего Габи поспешно приняла приличный вид, сбросив в гостиной мужские брюки и переобувшись в атласные светло-бирюзовые туфли. Затем Соло отправился на кухню за цыплятами и обнаружил, что и повар, и — главное — Фархад Хайятт как раз избавляются от действия снотворного. Встреча с последним, надо сказать, чуть не стоила Наполеону жизни, не вывернись он каким-то чудом из захвата устроившего за дверью засаду Хайятта. И, пока Наполеон то на французском, то на английском — фарси, в отличие от Уэверли, он не знал — пытался втолковать разъярённому телохранителю, что концепция встречи на высшем уровне существенно изменилась, прошло немало времени, и было сброшено на пол немало посуды. На грохот и крики повара во флигель примчались все, вплоть до принцессы и шаха, которому удалось остановить погром одним словом. — Вам, мистер Соло, очень повезло, — сказал Пехлеви, и Наполеон, мысленно возносивший хвалу Спасителю, целиком и полностью согласился с этими словами. — Фархад головой отвечает передо мной за безопасность Сорейи, и, кстати говоря, зная его методы, я удивлён, что вам всё-таки удалось его выследить. Хотелось бы знать, как. Соло прекрасно его понимал. Встреча с бывшей женой была явно не первой и, уж конечно, не последней. Им с Ильёй, разумеется, ещё предстояло договариваться и с Габи, и с Уэверли, потому что Наполеон склонялся к мысли: если свидания Мохаммеда Реза Пехлеви и принцессы Сорейи получат огласку, это может разогреть иранский котёл ещё сильнее. В конце концов, они не агентство по делам о разводах, и если тут и был какой-то заговор, то единственным человеком, кого он должен волновать, была шахиня Фарах . — Могу вас заверить, Ваше Величество, что это было крайне тяжело, и мы потеряли бы след мадам очень давно, не будь у нас такого высококлассного водителя, как Габриэлла. На лице Пехлеви отчётливо проступило изумление: — Но Фархад неоднократный чемпион Ирана по автогонкам! И несколько лет состоял в моей личной охране… Наполеон позволил себе пожать плечами: — Мисс Теллер тоже профессионал, уровень С6.2 по версии ГДР, если Вам это что-нибудь говорит. — Говорит. Специалист по экстремальному вождению, имеющий право выступать в кольцевых автогонках, — шах вздохнул. — Наши женщины ещё не достигали таких высот, но если это будет зависеть от меня, возможность у них будет. Наконец все пятеро снова собрались в столовой. Цыплята, надёжно укрытые в печи, к счастью, от выяснения отношений Соло и Хайятта не пострадали. Атмосфера за ужином стала весьма непринужденной, простота в общении и открытость шаха и мадам Эсфендиари, как уже было подмечено, оказались очень приятны. Илья утвердился во мнении, что первая же принцесса, с которой он так близко познакомился, обворожительна, ярка и эмоциональна, интересна как сердечная и умная женщина, а не просто дама королевской крови. В её присутствии о титуле можно было забыть напрочь! Тем временем Мохаммед и Илья обнаружили общую страсть к мотоспорту и мотоциклам, Сорейя хозяйничала за столом и по-немецки рассказывала Габи историю бирюзового ожерелья. Сидевший между своими напарниками Наполеон наслаждался великолепным крепким кофе, сваренным по-восточному, с кардамоном и мускатным орехом — и коньяком, который, как он подозревал, был старше его самого, и принимал участие то в одном, то в другом разговоре. Он не раз ловил взгляды, которыми обменивались шах и его бывшая жена, — полные обожания и взаимопонимания. Как ни мало он интересовался политикой, но слышал, что Мохаммед, выступая перед своими поданными с объявлением о разводе, не удержался от слёз… Воистину настоящие женщины созданы для того, чтобы нас удивлять, говорил себе Наполеон, глядя также на Габи. Напялить уродующую её одежду и обувь, пожертвовав при этом нижней юбкой дорогущего платья, которая никак бы не влезла в брюки, и на свой страх и риск отправиться на разведку… Он, ей-богу, не знал, какая из этих женщин поразила его больше. Шах предложил руку Габи и повёл её по круглой столовой, показывая развешанные по стенам картины. Два удачных Коро, несколько импрессионистов и даже один Сезанн составляли удачную подборку французской живописи, не тяжёлую и светлую по настроению. Ильёй завладела принцесса. Будучи шахиней, Сорейя вместе с Мохаммедом приезжала с визитом в СССР, и теперь с интересом расспрашивала о местах, где тогда побывала. Узнав, что агенты не раз посещали Рим, она рассказала о своём участии в недавних кинопробах, устроенных в Риме Дино де Лаурентисом. Он предлагал ей сняться в фильме, состоящем из трех новелл, причём каждую новеллу должны были режиссировать по очереди Микеланджело Антониони, Мауро Болоньини и Франко Индовина. — И вы дали согласие, мадам? — спросил внимательно слушавший Илья. — Мне кажется, работать с такими мастерами — невероятная удача. Сорейя тепло улыбнулась: — И невероятная ответственность тоже, мистер Курякин, я ведь не актриса. Кроме того, Реза пока не высказал мнения на этот счёт. Я, разумеется, могла бы взять псевдоним, как это обычно делается, но в моём случае это совершенно бесполезно. Тем временем Пехлеви, услышавший своё имя, подошёл и опёрся на спинку кресла принцессы. — Вы о будущих съёмках? Тебе стоит попробовать, — он поцеловал руку Сорейи. — Я вполне доверяю твоему вкусу и такту и знаю, что ничего не достойного принцессы Иранской ты не сделаешь. Наполеон поймал многозначительный взгляд Ильи — время, отпущенное правилами хорошего тона на визит, истекало, да и дорога предстояла дальняя. — Позвольте мне на прощание сделать вам небольшой подарок, — сказал обменявшийся каким-то загадочным взглядом с принцессой Мохаммед, когда гости стали откланиваться. — Я знаю, что не в обычае вашей культуры дарить мужчинам драгоценности… — Но, — подхватила Сорейя, — я надеюсь, мисс Теллер от лица агентства примет одну вещь. Принцесса подняла со спинки кушетки свою бархатную накидку, отцепила застежку и протянула её Габи: — Это можно носить и как брошь, и как украшение на шляпке, и как подвеску. На маленькой изящной ладони Сорейи лежал Млечный путь. Именно так это и выглядело — извилистая золотая лента, усыпанная бриллиантовой крошкой и дорожками из мелких чёрных бриллиантов. И на фоне этого Млечного пути переливались семь золотистых шестилучевых звёзд, мерцавших в тёмно-синих каплях. — Это же звёздчатые сапфиры! — вырвалось у Соло. — И наверняка из Бирмы! — Я рада встретить знатока, мистер Соло, — очаровательно улыбнулась Сорейя. — Вы совершенно правы, это бирманские сапфиры. Эту заколку заказал мой отец по своему собственному эскизу к моему восемнадцатилетию. Принцесса Иранская просит принять её на память о ней… и сохранить инкогнито Его Величества шахиншаха. — Имя моей жены переводится с фарси как «Семь звёзд», — уточнил Мохаммед. — Ты прекрасно выбрала, Сорейя. Габи явно испытывала желание стиснуть украшение в руке и подняла умоляющий взор на Илью. Он поклонился принцессе. — Мадам, Ваше Величество, если мы примем этот подарок, то нас можно будет по праву обвинить в том, что нас подкупили, — глаза девушки печально опустились, — но если вы, в свою очередь, позволите нам ответить тем же… И к немалому изумлению и Наполеона, и, тем более, Габи, он повернулся к ней и отстегнул от выреза платья брошь с аквамаринами, а потом шагнул к принцессе и почтительно подал украшение. Она взглянула на Пехлеви, который одобрительно кивнул головой: — Работа русских ювелиров конца XIX века, если не ошибаюсь. Эти аквамарины изумительно подходят к твоим глазам. Достойный ответ ещё большей редкостью, нежели сапфиры из Бирмы. — Это иное дело, — докончил свой ответ Илья, и Габи облегчённо выдохнула. Часы в гостиной пробили половину седьмого утра, и солнце вот-вот должно было подняться из-за горизонта, когда Илья помог Габи устроиться на заднем сидении «Бентли». Он категорически отказался дать девушке опять сесть за руль, как она ни уверяла, что ни капли не устала. Со стороны озера наползал лёгкий туман, оседавший мельчайшими капельками на ресницах спустившейся с крыльца Сорейи, кутавшейся в накидку, и на кончиках завившихся прядей волос Наполеона. И пока принцесса обменивалась с немкой и стоявшим рядом Ильёй прощальными словами, Соло воспользовался этим, чтобы вполголоса обратиться к Мохаммеду: — Ваше Величество, против вас постоянно плетутся заговоры, и как я понимаю, потому что ваши реформы не устраивают духовенство и крупных землевладельцев. — Совершенно верно, — подтвердил шах, — и те, и другие обязаны поделиться землёй с теми, кто её обрабатывает. Сельское хозяйство Ирана держится на мелких землевладельцах. Наверное, товарищ Курякин нашёл бы в этих взглядах нечто коммунистическое. — Возможно, но заговорщики… Шах сделал пренебрежительный жест рукой. — Мистер Соло, однажды, подталкиваемый британским и американским послами, я попытался учесть интересы своих противников и стать конституционным монархом. Это стоило нам с Сорейей трёх дней изгнания в пятьдесят третьем, а Иран чуть было не стал республикой. Так что я сыт по горло демократией на западный манер и намерен править сам, как умею. И пока нас не слышит принцесса, я вам так скажу. Я понимаю, что, возможно, погибнуть от рук террориста моя судьба, но полагаюсь на превентивные меры и уверяю вас, — тут он гордо вскинул голову, — что не стану для убийц лёгкой целью. Автомобиль тронулся, и прежде чем он свернул в тенистую аллею, Илья увидел в зеркале заднего вида, как присоединившийся к Сорейе шах заботливо укутал её плечи бархатом, что-то сказал на ухо, и оба рука об руку направились в окутанный утренней дымкой парк. Убаюканная мерным покачиванием Габи заснула ещё до того, как «Бентли» выбрался на шоссе на Шамон-ан-Шампань. Молчание прервал над чем-то напряжённо размышлявший Наполеон. — У меня один вопрос и одно соображение, — вдруг сказал он. — Во-первых, откуда тут взялся шах? Если бы он прибыл самолётом или поездом, Уэверли, думаю, известили бы об этом! А на автомобиле… Сколько там государств между Францией и Ираном, штук десять? Не с Луны же он свалился в Реси. — Спасибо, что напомнил, есть у меня одна догадка, но кое-что надо проверить. А что за соображение? — Я бы на месте Уэверли немедленно отозвал из дома Эсфендиари того, с кем он там наладил контакт. Хайятт его моментально вычислит, как только узнает об утечке информации о пропаже ожерелья, и что-то мне подсказывает — не сносить головы этому контакту. — Соображение правильное. Сейчас я приторможу, и мы свяжемся с шефом. Предлагаю ничего не говорить ему о шахе, это семейное дело, пусть сами разбираются. — Согласен. А Габи? Илья усмехнулся: — Кажется, я был не совсем прав насчёт неё, и в свете сегодняшних событий думаю, что на всё надо смотреть под другим углом. Знаешь, как говаривал твой тёзка, император Франции? Не ищите злой умысел там, где всё можно объяснить глупостью. Или любовью, добавлю я. В любом случае, никакого политического заговора против шаха там нет. Так что мы не слишком погрешим против истины, если скажем, что мадам Эсфендиари исчезает на любовные свидания с человеком, которого не хочет афишировать во избежание проблем. — Достаточно близко к правде. — Достаточно? Да оно прям рядом! — фыркнул Илья. — Будет допытываться, скажем, что по разговору поняли, что это один из кинорежиссёров, у которых она пробы проходила. Роман на съёмках вещь привычная, а их там трое, вот пусть и гадают, кто он. Габи такая версия понравится, вот увидишь. Машина взобралась на холм, и перед последним поворотом Илья свернул на обочину. — Ну-ка, пойдём, кое-что разъясним, — сказал он, вылезая из автомобиля и прихватив цейссовский бинокль. Здесь, на вершине холма, дымки не было, но подсвеченные встававшим солнцем контуры домов и деревьев в низлежащей долине были ещё слегка размытыми; озеро, над которым клубился туман, казалось наполненным молоком. Мирная, безмятежная картина, думал Наполеон, скрывавшая под собой давнюю трагедию и горечь жертвы. Спустя пару минут Илья протянул ему бинокль. — Посмотри-ка на юго-запад, по ту сторону железной дороги, — сказал он, мягким прикосновением указывая направление. — Видишь прогалину в лесу? — Вижу, но плохо, деревья заслоняют. Мельтешит что-то… синее или голубое… — Наполеон подстроил бинокль и ахнул: — Это же легкомоторный самолёт! Шестиместный «Бичкрафт Барон», если глаза мне не изменяют. Как ты его нашёл? — Нашёл, потому что именно его и искал. Этот голубой самолётик в Иране каждая собака знает. Заметь, от того места до пруда у дома совсем ничего, пешком через парк пройти. — Постой, неужели шах сам на нём прилетел? В доме ведь, кроме прибывшего с мадам Фархада, только повар. — Невероятно, но так оно и есть, — ответил Илья. — Во время Второй мировой Мохаммед Реза Пехлеви был лётчиком, а сейчас передвигается по стране на собственном самолёте и за штурвалом почти всегда сам. Мне бы раньше сообразить… — Так ты знал о том, что у шаха есть лётная лицензия? — голова у Соло пошла кругом. Интересные вещи вскрываются! Илья кивнул: — Знал, разумеется, операция «Аякс» у нас давно входит в учебники. И ты должен знать. Разве ты не слышал, что в 1953 году Пехлеви улетел из Тегерана в Европу именно что за штурвалом личного «Бичкрафта», да ещё любимую жену с собой прихватил? — Слышал, конечно же, — задумчиво проговорил Соло. — М-да, очень смело и умно, если подумать. Ни тебе границ, ни регистрации в аэропорту, полная анонимность! Всего-то и нужно шестьсот метров более-менее ровного поля. — Точно. Ладно, поехали, у нас ещё больше сотни миль пути. Соло связался с Уэверли. К объяснению пропажи ожерелья, весьма близкому к истине, и предложению на всякий пожарный позаботиться о безопасности «контакта» шеф отнёсся со всей серьёзностью, как и к краткому сообщению о том, что на сей раз агентство столкнулось с заговором исключительно любовного характера. Больше ничего интересного на обратном пути не произошло. Гелиос в своей колеснице неуклонно взбирался по крутому небосклону, их героическая подруга Габи спокойно спала на заднем сидении, зажав в руке заколку с семью звёздами, а Наполеон периодически всматривался в голубые глаза, ища в них признаки усталости. — Ковбой, ты смотришь на меня, как на тикающую бомбу! — не выдержал, наконец, Илья. — Машину вести мешаешь. — Не хочется попасть в коммунистический рай лишь из-за того, что ты заснёшь за рулём! — нарочито сварливо ответил Соло. — Я, знаешь ли, не так представляю себе «жили счастливо и умерли в один день»! Илья прыснул, но постарался сдержаться. — Я, знаешь ли, — передразнил он американца, — тоже туда не спешу, хотя и не отказался бы посмотреть на него воочию. На коммунизм, я имею в виду, — пояснил Илья, видя изумление Наполеона. — Но если тебя это так тревожит, через милю съезд, встанем там и поспим. Минут двадцать, этого будет достаточно. Было около девяти утра, когда запылённый «Бентли» подъехал к «Георгу V». Все согласились с тем, что начать день следует с хорошего французского завтрака, и к тому моменту, как все переоделись, на террасе номера Габи и Наполеона уже стоял на спиртовке и испускал ароматные пары серебряный кофейник. Компанию ему составляли блюда с сырами и ветчиной, накрытые серебряными же крышками, ваза с фруктами, свежайшее сливочное масло, джем и корзинка с только что выпеченным хлебом. — Не думала, что так проголодалась, — заметила с набитым ртом Габи, в одиночку уничтожившая багет и половину ветчины. — Вроде бы ночью ели, хотя… честно сказать, присутствие монарших особ скорее способно прогнать аппетит, чем его вызвать. Но они мне очень понравились, оба. А вам? Мужчины, не желавшие отвлекаться от поглощения кофе и тёплых круассанов с маслом и джемом, синхронно кивнули. — И кофе у них куда лучше, — добавил Соло, начавший нанизывать на шпажки кусочки сыра вперемешку с виноградинами. — Эй, куда? Этот сыр ты всё равно не ешь! — он ухватил за руку Илью, в ответ сердито сверкнувшего глазами. — Знаю-знаю, когда ты голоден, то злой, как демон, но тебе осталась вся ветчина… — Вся? — иронически поднял бровь Илья, обозревая наполовину опустошённое блюдо. — Вся, не съеденная нашей доблестной защитницей, — поправился Наполеон. — Согласись, она это заслужила. — Как приятно, что меня, наконец, признали равной, — не осталась в долгу Габи, ловко ухватившая с тарелки Соло кусочек камамбера с пришпиленной к нему виноградиной. — Тогда, может, и мнение моё выслушаете? Относительно всего этого дела. — А оно какое-то особое, это мнение? — недоумённо наморщил лоб Наполеон, а Илья прекратил жевать и настороженно воззрился на девушку. — Судить вам. Я считаю, надо прислушаться к просьбе мадам и не говорить о её свиданиях с Мохаммедом, — бухнула Габи и, неправильно расценив округлившиеся глаза напарников, торопливо заговорила: — Не подумайте, это не потому, что они мне заколку подарили, а просто… ну, мадам явно ничего против шаха не замышляет и… они ТАК друг к другу относятся, что… как хотите, но мне их жалко, вот! — уже с вызовом докончила девушка. Соло застонал и хлопнул себя ладонью по лбу, а Илья, внимательно всмотревшись в порозовевшую Габи, вскользь заметил: — А я думал, что ты так увлеклась в Венсенском парке кормёжкой воробьёв, что прослушала всё, что говорил нам Уэверли. — Да Алекс мне уже… Соло резко вскинул голову, а Габи, понявшая, что невзначай проговорилась, осеклась. Под перекрёстным огнём мужских взглядов девушка краснела всё больше и больше. — Так что мой тёзка говорил о глупости? — нарушил молчание Соло. — Мы с тобой, Илья, два жутко серьёзных идиота. А то, что этот Алекс тебя на четверть века старше, ничего? — Уж кто бы говорил! — воскликнула, выходя из себя, Габи. — Вы тоже пара не слишком традиционная! — Туше! — развёл руками Илья. — Считай, что мы твоё мнение уже к сведению приняли. Будешь общаться с… мистером Уэверли, учти это. — Учту, — улыбнулась Габи. — И вот ещё что, — она встала из-за стола и вернулась, протягивая что-то Илье: — Я полагаю, это должно принадлежать тебе, ты отдал за неё свою семейную ценность. Габи разжала пальцы, и солнце зажгло золотистую звезду в каждой из семи сапфировых капель. Илья секунду смотрел на них, а потом отрицательно покачал головой. — На что мне женское украшение? Оставь себе, у тебя ей будет гораздо лучше. А бабушкина брошь теперь в руках женщины, которой она подходит, как никому другому. Таких, как принцесса Сорейя, одна на миллион. Ну, может, две, — он накрыл ладонью искрившийся в лучах солнечного света Млечный путь, загибая пальчики Габи обратно: — Она твоя. Поднявшийся со стула Наполеон подошёл ближе и, в свою очередь, положил правую руку сверху, скрепляя договор: — Dixi . А теперь, хоть я и ненавижу это говорить, предлагаю попросить принести нам чай и, пожалуй, ещё ветчины. ***** Чехословакия, Прага, Карлов мост. Июнь 1964 года. Эдриан Сандерс и Олег Дронов, не спеша поднявшись со стороны Малостранья, остановились посередине выгнутой арки моста. Умевшие принимать разные обличья и мимикрировать под окружающую толпу, оба были сейчас неотличимы от прочих праздношатающихся. Сандерс в рубашке в ковбойскую клетку с закатанными рукавами и джинсах стоял, прислонившись спиной к каменному парапету и подставив лицо солнцу, а Дронов, в простых серых брюках свободного стиля и футболке с короткими рукавами, открывавшими мускулистые жилистые руки, наоборот, молча взирал на воду, опёршись локтями на парапет и опустив на них подбородок. — Ничего не меняется, кроме нас самих, — вполголоса проговорил он. Чешский его был далёк от совершенства, но слишком много вокруг было народа, чтобы общаться на английском языке или, тем более, по-русски; последний язык здесь знали многие. — Войны, разрушения… но каким я это увидел в 1944-м, такое оно и сейчас. Мост, река, ратуша, пражское барокко, чумной столб… А вот мы… — Не ворчи, — также по-чешски отозвался американец. — Этому всему лет столько, сколько нам не прожить и за три срока. Зато мы ещё способны чему-то удивляться или радоваться, а чумной столб уже ничем не поразишь. — Почему же, — более лёгким тоном ответил русский, — можно и поразить. Лбом об него со всего маху, к примеру. Мне вот очень хочется. — Да ладно тебе, Олег. Тебя так подкосило последнее дело наших в Париже? — Меня подкосило то, что, перешагнув за полувековой рубеж и прожив почти двадцать лет в браке, я вдруг обнаружил, что ни черта не понимаю в женщинах, ни в принцессах, ни в простолюдинках, — хмыкнул Дронов. — И ведь доктор Иванов говорил, что шах периодически куда-то улетает один! Доктор так и полагал, что к бывшей жене, да я думал это дворцовые сплетни. Кажется, я начал терять хватку. Это что ж за хрень творится? — Ты об этом… Мы с тобой сколько знакомы? — С 1944-го уже двадцать лет накапало. А что? — И сколько раз за это время я с тобой соглашался? Не считая работы, само собой. Генерал поднял на лоб солнцезащитные очки и с удивлением посмотрел на невозмутимого Эдриана. — А разве такое вообще когда-нибудь случалось? Ты даже мою невесту Нину, помнится, хотел чуть не силой увезти в сектор союзников в 1945-м. Хотел бы я, кстати, понять, зачем тебе это надо было… И? — Ну и вот сейчас я с тобой полностью согласен, — Сандерс с удовлетворением наблюдал неописуемое выражение лица то ли коллеги, то ли противника, и, плюнув на конспирацию, перешёл на английский: — И я не о хватке. Женщины — неведомая страна, живущая по таким законам, которые нам не постичь, как ни пытайся. Думаешь, что они ангелы и ждёшь от них понимания, а получаешь рога высотой с Марию Снежную , кучу претензий и себя же при этом чувствуешь дураком. Тогда ты полагаешь, что имеешь дело с дьяволицами, ждёшь гадостей при первом удобном случае, и вот вам не просто случай, а случище! — а выходит самопожертвование или совсем непонятно что. Но тот, кто вздохнёт с облегчением и будет отныне рассчитывать на это самопожертвование, опять же может сесть в глубокую лужу! Тут поневоле задумаешься, может, они не так уж неправы… — Кто «они»? — остро взглянул Дронов. — Так-так-так, старина, уж ты-то не делай вид, что ни о чём не догадываешься, — ответил не менее пристальным взглядом Сандерс. — Мне всё равно, ставить под ружьё всю службу, чтоб завлечь одного сбившегося с пути праведного мужчину на родину я не собираюсь. Делать мне нечего! — Мне тоже, — перестал играть в прятки генерал, тоже перешедший на английский. — Мне рассказывали… когда Курякина нашли в том подвале… Словом, удивлён я не слишком. Всё-таки когда азарт и уныние, страх и эйфорию делят пополам и постоянно прикрывают друг другу спины, оттуда только шаг до того, чтобы и всё остальное тоже… стало общим. Но пока они работают в паре, положение равное и реагировать я не обязан. — Ну, где-то кто-то издох, большой и страшный, — констатировал Сандерс, по-прежнему вглядывавшийся в опёршегося спиной на каменный парапет Олега. — Я тоже не удивился бы… одному разу, мы с тобой и не такое на войне видали, но сейчас я сомневаюсь, что одним случаем там всё и ограничилось. Знаешь, я даже рад тому, что этот хулиган Соло, кажется, близок к тому, чтобы остепениться. Не тащит что ни попадя, как сорока, и ведёт себя гораздо предсказуемее. Вот не знаю, то ли твоему Курякину за это спасибо сказать, то ли просто с возрастом дури в голове меньше стало… — То ли она другой выход нашла, — неожиданно и очень открыто засмеялся генерал. — И кто мы теперь друг другу? Сватья, кажется. А кто у нас тогда Уэверли? — Как кто? Англиканский священник, разумеется! — усмехнулся Сандерс. — Если б не он… Проголодался я что-то, пойдём к «Чёрту», туда сегодня свежее пиво привезли.