Год спустя
POV Пит Мелларк
Я не люблю грязный снег, тем более первый. Не люблю толпы людей, рвущиеся через ограждение ко мне, когда я покидаю здание правительства. Не люблю толчею и сутолоку, рёв трибун и звук взрывов, холодный завтрак и кромешную тьму. Больше всего ненавижу, когда что-либо или кто-либо отказывается принадлежать мне. Правительственная машина сделала круг и остановилась возле особняка, когда я посмотрел на дубовые двери, буквально почувствовал, как меня окутывает скука. Терпеть не могу эти светские приёмы, рауты, званые обеды и ужины. Такое ощущение, что моя жизнь состоит из работы и вот таких скучных сборищ, где можно выбрать одну из плеяды скучнейших особ, более похожих на пустые фарфоровые фигурки. Капитолийские женщины бывают двух типов: пустышки и холодные породистые леди. Первые для постели, вторые для брака. Мне почти тридцать, и все ждут, когда я возьму в жёны одну из этих женщин. Дворецкий услужливо открывает дверь и принимает моё пальто, аккуратно передавая его лакею. Я знаю хозяина этого дома давно, ещё с университетских времён. Недавно женился на благородной ледышке, которую я не имел счастья видеть, да и побывать на их свадьбе мне не пришлось. В тот уик-энд я был по делам Правительства в дальних дистриктах. Сейчас же я увидел Одэйра со своей юной женой. Красива, гибка, грациозна. Она больше похожа на пантеру, которая готовится к прыжку, но так же невинна, как цветок лотоса на заре. В волосах цвета тёмного шоколада плещется золотистый свет от ламп, на острых и тонких скулах розоватый румянец, а в глазах… дикое, неистовое, бушующее северное море. Она живая. Подхожу к Финнику и здороваюсь с ним, по-дружески обнимая. Незнакомка — хотя это неверно, ведь она же миссис Одэйр — мило улыбается мисс Лестрейндж, целуя её в щёку и радостно смеясь. — Твоя жена? — спрашиваю я, стараясь говорить тише, чтобы приятель не заметил мой дрогнувший голос. — Да, — Одэйр поворачивается в сторону девушек и хочет позвать жену, но я его останавливаю. — Сколько ей лет? Она совсем ребёнок, — говорю я, хватая Финника за предплечье. — Семнадцать, — тут же отвечает он. — Несовершеннолетняя? И кто тебе позволил? Одэйр начинает смеяться, снова отходя в сторону. — Ты и позволил. В сентябре подписал документы. Я знал, что ты забудешь, друг. Но я тебе благодарен. Девушка оборачивается и смотрит на своего мужа, будто бы не замечая меня. Её губы расплываются в нежной улыбке, а взгляд становится мягким, бархатным. — Китнисс, позволь представить тебе моего друга и премьер-министра Пита Мелларка, — девушка смотрит на меня, скользнув взглядом по моему лицу, будто опасной бритвой, и подаёт руку, которую я тут же беру в ладонь, не слушая, что говорит Одэйр. — Приятно познакомиться, — проговариваю я, задерживая ладонь чуть дольше положенного и ощущая, как она кивает мне и поворачивается к Финнику, который жестом позволяет ей покинуть нашу компанию. Весь вечер я выискиваю её взглядом, проклиная этикет, который обязывает меня сидеть по правую руку от Одэйра, так как я являюсь самым почётным здесь гостем, а девушка должна сидеть на месте хозяйки в другом конце длинного, рассчитанного на пятьдесят человек, стола. В моей голове не укладывается, как прекрасная и благородная особа могла выйти замуж за мужчину вдвое старше себя. — Танцы, господа, — мужчины встают со своих мест, следом за хозяином, и помогают своим соседкам подняться с их мест. — Прошу, друзья мои, реформы и военные действия пусть перестанут тревожить нас хотя бы сегодня. Энтузиазму Одэйра можно позавидовать, однако я сейчас ему весьма благодарен. Я наблюдаю за тем, как он выводит свою жену в этом чертовски красивом шёлковом платье в центр паркета и начинает танцевать, кружа её по бальному залу под старинный французский вальс{1}. Жёсткая стойка, стальной поворот головы на бок, отточенные движение. Это непохоже на танец влюблённых. Мне кажется, что миссис Одэйр не подпускает своего мужа к себе даже в танце. Не просто холодная — ледяная. Протанцевав тур, хозяин и хозяйка разрывают свою пару и танцуют с гостями. Я подхожу к музыкантам и заказываю танго вторым танцем, который по этикету должен был принадлежать мне с хозяйкой дома. Усмехаюсь, подходя к девушке, которая только что освободилась от пожилого мужчины. Кажется, это был один из членов парламента. Её колючий взгляд режет мою кожу, царапая, цепляя, притягивая. Она недоступная, и я удивляюсь тому, почему же не замечаю ни одной женщины в этом доме. Всё она, она, она. Это какое-то безумие, но надеваю маску безразличия и веду её в центр паркета. В Капитолии не любят танго, на некоторых приёмах оно официально запрещено. Считается, что это танец рабов. Однако, каждый капитолиец умеет его танцевать. Я не придерживаюсь этого мнения, но вижу, как девушка теряется и с опаской выискивает взглядом Одэйра, когда слышит первые аккорды{2}. Ставлю её в стойку, наблюдая, как с паркета уходят пары, и делаю первые шаги. — Это сделали вы? — с таким наивным и осязаемым ужасом говорит Китнисс, пытаясь вырваться, но потом делает резкий шаг, поворот и вновь оказывается в моих руках. — Да как вы посмели? — Тише, леди Китнисс, — наступаю на неё, быстрыми шагами преодолевая расстояние, останавливаясь и почти ощущая её жар. — В танце нет ничего предосудительного. Я же вас не в свою постель приглашаю, не так ли? — Мало того, что это запрещено, — девушка делает несколько быстрых шагов, обвивает мою шею руками и позволяет сделать поддержку, — так Вы ещё умудрились поставить под сомнение мою репутацию в высшем обществе. — Репутацию? — я искренне смеюсь, отталкивая её, а потом ожидая, чтобы подхватить в своих руках. — Да после танго свободы от неё останется лишь пятая часть, а через две недели — крохи. — Мерзавец! — девушка заносит правую руку для пощёчины, но я успеваю сделать из этого лишь новое — никому не известное — движение, соединяя наши правые ладони и вновь наступая на девушку, заставляя её поспешно сбегать. — Ещё тот, мадам, — наши лица в нескольких дюймах, поэтому я шепчу её имя, пробуя на вкус, и задаю вопрос, мучающий меня весь вечер: — Вы девственница? Она замирает, поэтому я успеваю её приобнять одной рукой, заставляя выгнуть спину, а другой провожу по её вырезу. Меня удивляет, что она обхватывает одной ногой мой пояс, сгибая её в колене. Но глаза, мне так важно увидеть их. Серые, грозовые, разъярённые. Хочу их увидеть, потому что они мне безумно необходимы. — Я замужем. Ваш друг — мой муж, — шепчет она мне на ухо, а перед тем, как мелодия заканчивается. Холодный поклон. Долгожданный взгляд ртутных глаз. — Прощайте.***
Тот вечер не даёт мне покоя уже третий день. В свободное от работы время я сижу в кабинете, или пишу письма, или пью свой крепкий кофе, или смотрю на ночной город из окна спальни одной из моих любовниц, втягивая в лёгкие тяжёлый сигаретный дым — вижу эти серебряные глаза, запавшие глубоко, не дающие покоя. Как же мне важно, чтобы она принадлежала мне. Это наваждение, безумие, жизненно-важная необходимость. Я замечаю, как невольно начинаю отбивать такт танго, шептать или писать её имя, как на пустых белых листах появляется её, наскоро набросанный, профиль. Сегодня я принял решение, которое поддержали все: Финник Одэйр отправится в Четвёртый для инспекции Академии Профи. Работа там долгая, трудная и небезопасная, поэтому он отбудет туда один, без жены, и, главное, на две недели. Она будет моя и ничья больше, а потом я избавлюсь от неё. В конце-концов, у неё есть муж, а я женюсь на обеспеченной и благородной ледышке достойной моего имени и статуса.