Сборник

Всё началось со скуки, как невинная игра, которая не должна была перерасти во что-то большее. Остальные парни беспощадно опаздывали, а гонять чаи Хосоку и Чангюну надоело уже на третьем круге. Вечер с друзьями грозился перерасти в вечер с одним единственным другом, и не то чтобы Хосок был против, скорее просто смущён. Он всегда чувствовал себя неловко, когда оставался с Чангюном наедине. И в восьмидесяти процентов случаев нёс какую-то ахинею, чтобы скрыть волнение. Чангюн же был образцом внутренней гармонии и спокойствия и вёл себя в квартире старшего так, словно жил здесь с юных лет, хотя учитывая, что вот такие дружеские посиделки происходили минимум раз в неделю, то удивительного как раз ничего не было. Услышав от Кихёна виноватое "мы ещё на часик задержимся", Хосок бубнит в динамик обидчивое "хорошо" и плюхается на диван, где уже вальяжно и по-хозяйски развалился откровенно скучающий Чангюн и бездумно щёлкал по кнопкам пульта. Животных у Хосока никогда не было, хотя он всегда хотел завести себе кошечку или попугайчика, которые бы встречали его с работы и наполняли квартиру мурлыканьем или щебетанием. А развалившийся на диване Чангюн очень напоминал сейчас котика: такого домашнего, ленивого, уютного котика, которого хотелось почесать за ушком, уткнуться носом в пушистые лапки и послушать, как он мурлычит. Действуя на чистом инстинкте, Хосок поддаётся вперед и легонько чешет замершего от неожиданности младшего за ушком, приговаривая при этом "ты мой хоррроооший". У Чангюна пульт выпадает из рук и с глухим стуком приземляется на пол, оставив включенным канал с музыкой; а сам Чангюн закрывает глаза и невольно поддаётся ласке, наклоняя или запрокидывая голову, чтобы его почесали не только за ушком. Что Хосок с радостью делает и довольно улыбается, глядя на расслабленное лицо Има. О том, что он буквально сидит на бёдрах младшего, а их поза со стороны может показаться двусмысленной, Хосок не задумывается. Ему нравится чувствовать теплую кожу Чангюна под пальцем, ощущать, как на виске бьётся тонкая венка, и слушать тихое урчание. Ну настоящий кот! Пальцы соскальзывают к щеке, очерчивают скулы: Хосок дыхание затаивает и смотрит не мигая, словно он только что пересек запретную зону, и его в любой момент могут пнуть под зад. Но Чангюн ничего не делает, а Хосок приближается пальцами к губам и замирает: губы у Има и правда красивые очень, и, наверно, мягкие, если потрогать. Хосок не решается сделать что-то серьёзное, поэтому Чангюн делает сам: резко поворачивает голову и прежде, чем Хосок успевает отвести руку, хватается за указательный и безымянный пальцы зубами, прикусывая их, а затем вбирает их себе в рот и начинает медленно посасывать. В ту же секунду в комнате становится так жарко, словно здесь начал извергаться вулкан и залил лавой Хосока. Хорошо, что глаза Чангюн так и не открыл - Хосок не хотел бы сейчас светить своим пунцовым от стыда и смущения лицом. Вообще старшим так не положено себя вести: надо встать и отругать Чангюна за такие выходки! В конце концов они не какие-нибудь геи, как Кихён и Хёнвон, которым палец в рот не клади, дай где-нибудь пососаться на глазах публики, а вполне себе натуралы! В себе Хосок был уверен, а вот насчет младшего, который с такой легкостью всосал два его пальца в свой влажный и горячий рот, его стали грызть сомнения. А потом к этим сомнения прибавились ещё сомнения, но уже насчет себя, так как вместо того, чтобы вытащить пальцы, Хосок наоборот толкается ими глубже, а Чангюн в ответ толкается вперёд бёдрами, на которых Шин сейчас так уютно сидит. Хосок вновь оказывается в зоне поражения новой волны извергающегося лавой вулкана, и уже мечтает о том, чтобы сходить в холодный душ, или раздеться, или в окно выбросится, чтобы в полете остудить тело. И когда он уже вроде бы смирился со своей участью, Чангюн открывает глаза и смотрит настолько одновременно лукаво и томно, что Хосок скоро сгорит нахер в этой лаве, что его окружает, и пеплом развеется по ветру. Чангюн же рукой хватается за чужое запястье и с очень громким чмком вытаскивает пальцы из своего рта - Хосок наблюдает за его действиями, как завороженный, и пугается своему желанию облизать сначала свои пальцы, а потом облизать рот Чангюна. Младший же не спешит отпускать чужую руку, а переворачивает её и проводит языком влажную дорожку от кончика безымянного пальца до конца ладони, при этом неотрывно наблюдая за реакцией Хосока, который то краснеет, то бледнеет, то покрывается пятнами и облизывает губы. Шин совершенно не понимает, что сейчас творит мелкий, и как потом выкручиваться из этой ситуации, но точно знает, что хочет ещё. Поэтому не сдерживает разочарованного вздоха, когда Чангюн опускает его руку, и начинает пятиться назад, съезжая с бедер ближе к коленкам. Только вот Чангюн садится и хватает его за плечи настолько резко, что чуть оба не наворачиваются с дивана - Хосоку приходиться вцепится в чужую кофту. А в глазах Чангюна всё так же чертики пляшут и... Господи, когда этот мелкий стал таким развратным, и дьявольским, и вообще! У Хосока нет ни слов, ни воздуха в легких, он дышит только улыбками на чужих губах, которые сначала целуют в щеку, затем в скулу и останавливаются около его губ. Хосок тут же закрывает глаза, как делают все девчонки в обожаемых им дорамах, сглатывает и ждёт. В висках шумно пульсирует кровь, а на губах чужое дыхание выжигает какие-то руны, словно Чангюн ждёт, когда Хосок сам откроет рот. Когда пригласит его. Когда даст согласие. Но Шин всё ещё уверен, что он натурал и что всё это глупая игра, и вообще один раз не.... тот самый! Хосок уверен, что всё же тот самый, стоит Чангюну кончиком языка коснуться сомкнутых губ. Они целуются так долго и жадно, словно оба ждали этого момента чуть больше вечности. Хосок не знает куда деть руки, но Чангюн ему подсказывает, направив их себе под кофту. И как только пальцы касаются горячей нежной кожи, Хосок пропадает полностью. Как-то так получается, что уже Шин лежит на диване, а Чангюн сидит на нём сверху и поцелуями покрывает чувствительную шею, прикусывает ключицы, расстёгивает зубами пуговицы на домашней рубашке. А Хосок всё ещё пребывает в сладострастной агонии и трепете. Оба забывают о времени и целях своего совместного времяпрепровождения, поэтому, когда в квартире раздаётся оглушительный звонок, то Чангюн отскакивает от Хосока, как кот, которого ошпарили кипятком случайно, и смотрит с испугом в глазах, из которых быстро испарились всё лукавство и озорство. До Хосока ужас сложившейся ситуации доходит только с третьим звонком: он подскакивает и начинает лихорадочно поправлять одежду, надеясь, что стоящие за дверью друзья ничего не поймут. Когда он оборачивается на Чангюна, то несколько хренеет, так как тот снова лежит ленивым котом на диване, словно минуту назад ничего такого не произошло и это не он толкал свой язык в рот Хосоку. На лице то самое выражение полной гармонии и спокойствия, что Шину аж завидно становится - ему-то сейчас только душ холодный поможет! Впрочем, ввалившиеся Кихён, Хёнвон и Минхёк настолько возбуждены какой-то проблемой, что на внешний вид Хосока внимание не обращают, и громко орущим клубком вкатываются в комнату, теснят Чангюна и падают на диван, в унисон облегченно выдыхая. Кажется, что они добирались до квартиры Шина через трассу по биатлону и по пути установили несколько мировых рекордов, судя по тому насколько затраханно они выглядели. Хосок присаживается на спинку дивана, специально не смотря на лицо выглядывающего из-за плеча Кихёна Чангюна, и отвлекается на короткую вибрацию в кармане штанов. Экран смартфона подсвечивается новым сообщением, прочитав которое Хосок вновь вспыхивает красным, и яростно смотрит на довольного произведённым эффектом Чангюна. "Продолжим завтра? Ты не против!" Хосок, конечно же, против! Только в ответ пишет лаконичное "хорошо" и до конца вечера старается не думать о том, что ждёт его завтра, и можно ли его теперь считать тем самым, кем являлись Кихён и Хёнвон? Плюсуя все факты - можно. Кажется, Хосок ещё никогда настолько в себе не разбирался.