Сборник

— Раздевайся, — короткий приказ, от которого у Чангюна бегут мурашки по коже, а из приоткрытого рта вываливается карандаш. — Что? — не то чтобы он жаловался на слух, но в случае с Хосоком лучше переспросить, чем попасть в какую-нибудь ебанутую ситуацию. — Раздевайся, — терпеливо повторяет Вонхо, прикрепляя чистый лист на холст, затем отходит назад, о чем-то раздумывая, и передвигает мольберт ближе к лампам, где лучше освещение, — ты будешь сегодня моей моделью. Мне к утру нужно сделать рисунок с натуры, — делает короткую паузу, находя взглядом глаза друга, и безапелляционно припечатывает: — обнажённой. — ЧТО?! — шестерёнки в мозгу Чангюна резко останавливаются, со скрипом прокручиваясь в последний раз. - Хён, у меня так-то завтра сдача проекта! — А у меня так-то вопрос отчисления, — передразнивает его Хосок и снова обращает свой взгляд на бумагу, задумываясь, с чего бы начать и какую композицию в принципе сотворить. — Иди Шону-хёна проси, у него тело явно получше моего будет. Я перед тобой раздеваться не намерен. — Чангюна, что я там не видел за четыре года совместной жизни, — на мгновение высовывается из-за мольберта Хосок, насмешливо выгибая бровь и осматривая внимательным взглядом зардевшегося до кончиков ушей Чангюна, — тем более у Шону тренировка. — Тогда Хёнвона. Не зря он в модели пошёл. Обнажённая натура, как раз его тема, — Чангюн сдаваться просто так не собирается: поднимает с пола карандаш, чтобы в случае чего, можно было проткнуть наглого хёна, который решит приложить силу. — Чё ты сопротивляешься, словно я тебя на секс развожу? Снимай одежду и становись вон туда, — Хосок тыкает пальцем в угол комнаты, а Чангюн фыркает и демонстративно отворачивается, собираясь продолжить решать проклятущие математические уравнения — сказал, не будет раздеваться, значит не будет. И да, пусть они с хёном знакомы уже давно, и в каком они виде друг друга только не видели (Чангюн всё ещё пытается забыть ту адовую ночь посвящения, когда он практически голышом бегал по лужайке перед общежитием и пел песни Хосоку под окном, который заперся в комнате и отказывался пускать внутрь пьяного соседа), но всё равно вот так раздеваться под внимательным взглядом хёна, а потом ещё и стоять в таком виде несколько часов.. нет, спасибо, у него дела поважнее имеются. — Хён, какого хуя?! — Чангюн сам от себя не ожидает, что умеет визжать на таких высоких частотах, и об этой своей особенности он подумает потом, так как сейчас важнее руки Хосока, упрямо тянувшие края его футболки вверх. — Долго мне ещё ждать, когда ты разденешься? Время не резиновое, а мне ещё потом нужно пейзаж нарисовать. — Хосок возмущенно дышит ему в самое ухо и упорно тянет футболку вверх, в то время как вцепившийся в неё Чангюн оттягивает за край вниз. — Самого себя рисуй! — рявкает Чангюн, локтем заезжая горе-художнику под рёбра, и удовлетворённо улыбается, услышав болезненный вздох. — Возьми у Минхёк-хёна большое зеркало и вперёд. Отъебись только от меня! — Да в кого ты такой упрямый?! — подкипает Хосок, но тут же успокаивается и прибегает к особым методам уговоров, которые ещё никогда его не подводили. Чангюн слишком падок на заботу и тепло, а Хосок, когда ему что-то очень надо от соседа, умеет дать и то и другое. — Хён, это запрещённый приём, — ворчит Чангюн, однако расслабляясь в крепких объятиях Хосока, и даром, что не мурлычит от легких поглаживаний под подбородком, как самый настоящий кот, который дорвался до хозяйской ласки. — Несколько часиков, Чангюни, а затем возвращайся в свой математический ад, — жалобно просит Хосок и прикасается губами к темной макушке в невесомом поцелуе. Многострадальный карандаш выпадает снова, но уже из ослабевших чангюновских пальцев. — Ненавижу тебя, — хрипит Чангюн, расслабляясь полностью, и всё же позволяет Хосоку стащить с себя футболку.