Тrue feelings

Джехвана так до конца прогулки и продолжает потряхивать, он всё никак не может успокоиться после разговора с Тэгуном, даже несмотря на отчаянные попытки макнэ, хоть как-нибудь его развеселить и привести в чувства. Ничего не помогает. Слова задевают настолько, что младший вокалист открыто начинает игнорировать Чона, всем своим видом давая понять, насколько сильно он устал от всей той хрени, что начала с ним происходить в последнее время. Раздражать начинает буквально всё: начиная от прохладного ветра, продолжая тихим лепетом Санхёка и заканчивая осознанием того, куда он попал. Раньше Джехван искренне верил, что они одна большая дружная команда, что его окружают исключительно только верные друзья и близкие люди. Сейчас же словно что-то меняется. Его предаёт любимый человек, устроив против него травлю, он теряет друга, старший хён открыто говорит о том, насколько всё продажно и цинично в сфере их работы и Ли уже даже не знает, что теперь ожидать от извечно общительного Хакёна и милого ребёнка Хёка. На что способны эти люди? – Эй, ну вылезай, хён, – Макнэ скулит, толкая Кена прямо в плечо в попытке выкурить того из машины. А до старшего, даже не сразу доходит факт того, что на него смотрит с крайне разозлённым выражением лица Тэгун, который, кажется, уже продолжительное время стоит на одном месте, специально открыв для них дверь и дожидаясь, пока эти дети выберутся из машины. Просто Ли задумался, задумался настолько, что пропустил всё то время, пока они добирались до дома и теперь как дурак, удивлённо смотрел на моську недовольного кота. – Да, ну, хён! – Хан не выдерживает, специально повышает тональность, от которой у Джехвана даже закладывает уши и с явным недовольством выбирается из машины через другую дверь. – Тебе помочь? – Чон спрашивает, хотя речь скорее походит на сарказм или подколку, чем на реальную помощь и от этого тона Кен кривится, недовольно цокая языком и самостоятельно выбираясь из машины. Он даже не обращает внимания на то, с какой силой Тэ захлопывает дверцу автомобиля, с каким каменным лицом он тянет Хёка за рукав тёмно-зелёной куртки в попытке оторвать младшего от голого газона. Честно признаться, тому же Лео вообще всё равно, что макнэ понадобилось там разглядывать, его скорее выводило поведение второго вокалиста из себя настолько, что хотелось хорошенько наподдавать, чтобы этот парень перестал уже строить из себя жертву и начал наконец-то сам учится за себя заступаться, а не сбегать при первой же возможности. А макнэ это так, возможность просто хоть частично выпустить пар. – Ай-я-яй, не трогай меня, – Хан вырывается, словно проверяя лично на себе терпение Лео на прочность и тут же вновь бежит к поникшему Джехвану, повиснув на его спине и начав зачем-то тыкать ему в лицо земляной палочкой. – Нарисовать тебе усики? – Себе нарисуй, – Кен улыбается, спихивая с себя надоедливого младшего и вытирая остатки земли, коими его всё-таки успел украсить этот макнэ, молча плетётся в дом. Хёк же лишь смеётся, начав плести что-то о том, что усики, наверное, неплохо будут смотреться только на Тэгуне и, тут же получая от последнего неслабую затрещину. Тихо заходя в коридор общежития, Ли медленно снимает с себя куртку, лениво стаскивает ботинки и всё с такой же кислой миной побитого щенка, проходит на кухню. Вздрогнув лишь на пару мгновений от вида, спокойно сидящего за общим столом Хонбина, он всё также молчаливо проходит внутрь, включает чайник и достаёт с верхней полки пару чашек, сразу же рассыпая по ним сухие листы чёрного чая. Он старается не смотреть на Бина, игнорировать, не замечать, делать вид, что его вообще не существует. Может когда-нибудь он и решится с ним заговорить, но сейчас он не готов, слишком много боли ему причинил этот человек за последнее время. В какой-то степени парень даже готов признать, что его всё-таки потряхивает, он отворачивается лицом к кухонному гарнитуру, прислушиваясь к громким шорохам и крикам в коридоре, очередным скулежам макнэ о том, что его ударили не заслуженно и тихому, но грозному шёпоту Тэгуна, что это он ещё ему мало ввалил. – …Я Хакён-хёну всё расскажу, – Хан продолжает протестовать, влетая на кухню, но завидев грустную фигуру Хонбина, что неподвижно сидел на своём месте, кажется, моментально позабыл о своих угрозах. – О, хён, а мы на аттракционы ходили, – Присаживаясь рядом, младший сразу же начал тискать и обнимать вижуала, не переставая тараторить о том, как они погуляли. – Ещё ели попкорн, правда, он почему-то не очень вкусный был, вот в прошлый раз, когда мы только с Джехван-хёном ходили, тогда он был что надо… Кажется, эта болтовня могла бы быть бесконечной, особенно с чётом того, что этот ребёнок не видел их несколько дней и теперь, видимо, решил выговориться за все то время, что пропустил. Вот только Бину было сейчас не до этого, Кен никак на него не реагировал, продолжая стоять к нему спиной, это нервировало, нагнетало. Проигнорировав попытку Хана рассказать о своих приключениях и вкусовых предпочтениях, Ли поднялся, вылезая из-за стола и осторожно подходя к главному вокалисту. – Джехван, давай поговорим, – Он не хочет больше выяснять отношения, ему даже всё равно на тот поцелуй с Сунан, Хонбин сейчас просто хочет извиниться, попросить прощение за то предательство и травлю, что он устроил. – Я тебе хён, – Кен огрызается, отходя подальше, может в какой-то степени Тэгун и прав, над ним смеются, желая в очередной раз размазать по стенке, ведь они уже это проходили. Бин уже когда-то строил вселенскую скорбь с личиком невинного ангела, желая просто поговорить, клянясь, что простил, что не будет вредить. Реальность же оказалась совсем другой. – С каких это пор? – Хонбина честно удивляет подобный тон, Джехван в принципе никогда не зацикливался на своём статусе старшинства, позволяя всем общаться с ним в равной степени одинаково, да и не свойственно было ему это позёрство. – Вообще-то всегда был, ты видимо просто забыл, – Желания разговаривать нет никакого, как впрочем-то и разруливать ситуацию, сейчас старший вообще, кажется, готов оставить всё как есть. Он уже делал попытки к примирению, уже когда-то бегал, вымаливая прощение за такие малозначительные вещи, что и подумать страшно, что было бы, накосячь он чуть больше. Теперь его это уже больше не волнует, он и так настрадался, желая показать свои искренние чувства к человеку, которому, очевидно, всегда был безразличен. – Прости, мне правда жаль, я… – Хонбин игнорирует, всё-таки предпринимая попытку, несмотря на агрессию старшего, обнять, притягивает к себе, заключая в несмелое объятие дрожащих от паники рук. Это выводит Кена из себя, он начинает вырываться, желая освободиться из тёплого плена очередного, как ему кажется, предательства, но ничего не выходит, ольджан держит крепко, с явным стремлением, успеть сказать хоть что-то, донести своё состояние и мысли. – Я не думал, что всё зайдёт настолько далеко, я не знал, что ты чувствуешь ко мне и… – Ещё раз, – Ли срывается, зло хватая Бина за грудки светлой рубашки и выдавливая сквозь зубы с лёгкой заминкой, словно собираясь с мыслями. Его трясёт, к глазам подступают слёзы, а голос становится тихим, охрипшим, совершенно ему не свойственным. – Ещё раз меня тронешь или хотя бы приблизишься ко мне и, я покину эту группу! Это становится последней каплей, Хонбин даже забывает, как дышать, лишь поражённо смотря в отчаянные глаза, когда-то очень близкого друга. Неужели это теперь конец? Неужели он до такой степени всё испортил? Главного вокалиста колотит так, что Бин всё-таки выпускает того из своих рук, со страхом наблюдая за тем, как Ли с трудом пытается хватать сухими губами тёплый домашний воздух, в попытке успокоиться. Он никогда не видел старшего таким, настолько разбитым, запуганным, сломленным. – Хён? – Где-то на заднем фоне скулит Санхёк, несмело подавая голос. Он хоть и самый младший, но тоже не пальцем деланный и так всё прекрасно понимает, и так осознаёт, что между этими двумя пробежала не просто чёрная кошка, а явно что-то покрупнее. А потому и голос такой, жалобный, беспокойный. Он привык уже ко всем в равной степени, и терять, как макнэ группы, хотя бы даже одного участника, не намерен, подобные заявления пугают. Но вот только сам Кен уже больше никого не слушает, он предпочитает по классике жанра сбежать. Почему? Да потому что так проще: руки дрожат, дыхание сбивчивое, на глазах солёная пелена – ему нужно успокоиться, обдумать всё, прийти в себя. Разворачиваясь, вокалист уверенно идёт к выходу, под раздражённый взгляд Тэгуна, который даже не пытается его остановить. Он уже ему всё сказал и так обозначил всю ситуацию вполне себе популярным языком: для Лео он слабак, а слабакам здесь не место. Джехван просто захлопывает дверь, вылетая на улицу, а Бин, кажется, готов хвататься за голову, он всё испортил, напортачил так, что теперь и бульдозером не разгребёшь и что самое ужасное, не он всё это начал, а грёбанный Ким Воншик, который влез в их ещё только начинающиеся отношения. Влез, рассорил и молча ушёл в закат, наслаждаясь обществом Ча Хакёна. Замечательно просто.