Хвойная роза

Франция думал, что лежать в больнице - это последнее дело, чем он должен заниматься в этой жизни. Покушения на жизни вышестоящих людей всегда были и всегда будут, это уже как теория, которую невозможно опровергнуть. Они больше шли как прилагающийся бонус, мол, прострели политика и получи возможность выстрелить в его страну, как подарок. И ведь никто из них так до сих пор и не может понять, что для того, чтобы убить страну, нужно нечто большее. К примеру, вырезать всех граждан или же уничтожить столицу, расформировать государство. В общем, нужны более глобальные меры, чем несколько выстрелов куда попало. Это понимали все олицетворения, однако лучше всего это понимали сами правители. Однако человеческая сущность такова, что, видя кровь, они невольно хотят помочь. Именно поэтому Франциска забрали с места обстрела самым первым, как ему расскажут позже, карета скорой помощи сопровождалась тремя бронированными машинами, а может быть и четырьмя, он особо не слушал. Политик, которого он сопровождал на пресс-конференцию, погиб на месте. Выстрел был воспроизведён точно в голову, поэтому шансов на благополучный исход с самого начала не было. Ему повезло несколько больше. Ему задело бок и левую руку, ничего особенно, разве что дышать больно. Однако даже с этим справится пресловутая регенерация. Однако народ был взволнован, и Бонфуа не спешил разубеждать их. Ему отвели отдельную палату со всеми благами жизни, кажется, была бы их воля, они бы здесь всё золотом отделали, серьёзно, но нет. Лишь поставили к нему личного врача и покинули, естественно, всё после операции, когда он соизволил прийти в себя. Новости распространяются с огромной скоростью. Этот простой факт француз успел понять с момента появления радио, поэтому он не был особо удивлён, увидев через сутки на пороге Англию. К слову, Артур выглядел совершенно не по-английски. Весь какой-то побледневший, усталый и без навязчивого запаха табака, который так не нравился Франции. При виде него Кёркленд спешно выпрямился, пряча руки в карманы штанов, закрывая ногой дверь, кивая головой. - Не думал, что ты придёшь, - улыбнувшись, поприветствовал его Бонфуа, следя за тем, как англичанин чопорно опускается в кресло, складывая руки на коленях, словно послушный мальчик. - Не думал, что ты вообще способен попасть в такую передрягу, - поморщившись, признался он, окидывая быстрым взглядом палату. - Изыскано, как всегда. Небось в предсмертных хрипах умолял не селить в общую? - Предсмертных хрипов не было, к твоему сожалению, ну, если только со стороны сопровождающих, - поведал ему Франциск, замечая, как по бледному лицу Кёркленда скользнула мимолётная улыбка. - Знаешь, когда я говорил все те слова, я не думал, что ты воспримешь их всерьёз, - недовольно огрызается Артур, однако в разрез своим словам, тянется рукой вперёд. Франциск прекрасно понимает его намёк, перехватывая холодную ладонь англичанина, переплетая их пальцами, чувствуя, как Кёркленд постепенно успокаиваются. Так они сидят около пяти минут, не в силах произнести ни слова. Франция внимательно изучает лицо англичанина, словно ища в нём ответы на какие-то чересчур важные вопросы, а Артур, откинувшись в кресло и прикрыв глаза, мерно дышит, ощущая под пальцами тёплую кожу. Бонфуа бесшумно вздыхает, переводя взгляд на дверь. Ему нравилось проводить время подобным образом, запах Кёркленда действовал лучше любого успокоительного, позволяя ему спустя практически двое суток, расслабиться, понимая, что всё хорошо. - Moi tranquillement avec toi, - практически неслышно произносит Франциск, не ожидая ответа, однако Артур дёргается, наклоняясь к нему, вытягивая шею, словно пытаясь поверить в то, что он расслышал правильно. - Comprends, - мягко отзывается Артур, а затем наклоняется чересчур близко. Бонфуа вдыхает его запах, наслаждаясь внезапной близостью, чувствуя, как всё в нём тянется навстречу, желая оказаться ещё ближе. Он невольно приподнимается, игнорируя острую боль во всём теле, видя перед собой завораживающе тёмно-зелёные глаза, которые всегда влекли его своей тайной. Губы англичанина покусанные и тёплые, Франциск отворачивается в сторону, чувствуя, как они скользят по его щеке, задевая щетину. Артур резко поддаётся назад, спешно вырывая свою руку из слабой хватки, убирая её в карман. Он судорожно дышит, пряча взгляд. - Я думаю, лучше мне уйти, - спешно произносит он, делая пару шагов назад, словно пытаясь предотвратить разговор, который неизбежно начался бы, стоит ему помедлить. - Приходи ещё, mon élu, - говорит уже в закрытую дверь Франциск, слыша как спешно удаляется Кёркленд, словно бежит с битвы, в которой никогда не будет победителей. Бонфуа глубоко дышит, чувствуя, как ненавязчивый запах омеги наполнил собой всё помещение. Ему нравится, он спокоен. Под мерное гудение аппаратов, он, наконец, проваливается в спокойный сон, уже не слыша, как прибор, показывающий его пульс, начал размеренно пищать, показывая на зелёно-чёрном экране сплошную линию. Moi tranquillement avec toi - Мне спокойно с тобой; Comprends - Понимаю; Mon élu - мой избранный.

***

Просыпается он оттого, что некто нависает над ним, закрывая собой свет. Бонфуа недовольно морщится, ощущая, как боль сейчас практически не ощущается. Регенерация - прекрасная вещь, если так подумать. Удивительно, сколько раз она спасала его от больничных коек и долговременного лечения, даже не счесть. Наконец, он открывает глаза, понимая, что над ним совершенно никого нет. Человеческая фигура стоит около окна, положив руки на подоконник, напряжённо всматриваясь вдаль. Спустя секунду Франциск, наконец, определяет в своём госте Россию, а затем он кашляет, пытаясь привлечь к нему внимание. Иван оборачивает медленно, задумчиво скользя по ним рассеянным взглядом фиолетовых глаз. Если честно, Брагинский выглядит в несколько раз хуже, чем он сам, словно стреляли именно в него. Кстати, сколько он проспал? По ощущениям не больше получаса, однако в палате уже не пахнет Артуром, сейчас здесь больше ощущается запах русского, который, по непонятным причинам, стал более густым и концентрированным, словно мечтал вытеснить собой воздух. - Хе-ей, добрый день, - тянет Бонфуа, чувствуя, как горло неприятно стягивает, словно он не пил несколько дней. - Я уже не думал, что увижу тебя здесь. - Ты пролежал в коме ровно шесть дней, врачи сказали, что не понимают, по какой именно причине, твоё состояние было стабильным, - скупо произнёс Брагинский, даже несмотря в его сторону. - Твоё сердце остановилось в самом начале. Бонфуа непонимающе выгибает брови, пытаясь вспомнить хоть что-то, но всё тщетно. Последнее, что всплывает в голове, это как он попрощался с Артуром, а после уснул. По ощущениям он проспал ничтожно мало, а здесь вот оно что. Как интересно. Неужели его состояние было действительно столь плачевно, что регенерации понадобилось вгонять его в более пассивное состояние, чтобы окончательно со всем справиться. Удивительно, он попадал в такое положение не более пяти раз за всю историю. Однако в те разы нападения были более жестокими. - Мне жаль, - смиренно произносит он, а затем двигается в сторону, освобождая место на не особо широкой койке. - Иди ко мне, mon cher, ты беспокоился? - Нет, - хмурится Россия, однако послушно делает шаг вперёд, скидывая обувь, укладывается рядом, сползая вниз, утыкаясь носом в ключицу француза, замирая. Бонфуа лежит на боку, гладит его по шелковистым волосам, вдыхая приятный запах хвои, чувствуя мерное дыхание на коже и кажется, что больше ничего не нужно. Иван чрезмерно горячий, будто бы весь пылает. Даже не обнимая его, он всё равно ощущает этот несвойственный русскому жар, однако почему-то закрывает глаза. После он пожалеет о своей невнимательности, однако сейчас все мысли были лишь о случившемся. Он изначально знал, что Иван не навестит его в больнице, просто потому что ситуация была изначально под контролем, однако видимо нечто действительно пошло не так. И Бонфуа действительно не понимает, почему это произошло. Брагинский фырчит ему куда-то в шею, мягко проводя по бокам, на котором красуется практически заживший шрам. И Франциск невольно испытывает некое счастье, видя такую искреннюю заинтересованность в нём. Россия раньше никогда не показывал такое количество эмоций по отношению к нему. Всё же не зря говорят, что у Ивана "ледяное" сердце. Данное определение раз за разом оправдывало своё состояние, однако сейчас Бонфуа чувствовал себя особенным, потому что Россия пришёл именно к нему, беспокоился именно о нём и сейчас лежит именно с ним. Ни с Турцией, ни с Америкой или кем-то ещё. И это понятие невольно греет душу. - Не смей так делать, иначе я тебе сам что-нибудь сломаю, - невнятно бурчит Иван, а затем с явной неохотой отстраняется в сторону, спешно обуваясь.И будто отвечая на немой вопрос француза, в палату входит врач в сопровождение медсестры. - Поправляйся, Франция. Брагинский делает шаг в сторону, внезапно сильно жмурившись и хватаясь за голову, опасно накреняясь в бок. Бонфуа мгновенно подскакивает на месте, желая поймать, но его закидывают какими-то незначимыми вопросами, совершенно игнорируя явно нездоровое поведение Ивана. И пока он отвлекается, Россия восстанавливает шаг, спешно уходя за дверь, вновь оставляя его одного, полностью игнорирующего вопросы доктора. И только после выписки он узнает, что на территории Российской Федерации бушуют лесные пожары, что пожарные и добровольная помощь не справляются с таким наплывом, что Брагинского лихорадит практически вторую неделю. И он явится к нему чересчур поздно, когда его помощь больше будет не нужна, потому что Иван неплохо начал справляться самостоятельно, как бы возвращая их к давнему разговору. Как бы указывая ему на то, что Франциск ему совершенно не нужен. Он самостоятелен и вполне может справиться и без него. И даже зная всё это заранее, Бонфуа всё равно чувствует некое опустошение, непередаваемое простыми словами. Будто бы... Будто бы Россия согласился на их отношения ради жалости, позволяя ему ощущать контроль над ситуацией, хотя как такового, контроля он никогда и не имел.