***
Тарн никогда не связывался с ним неожиданно — посреди рабочего дня или когда весь госпиталь уходил на подзарядку, кроме того медика, на чью долю выпала ночная смена. Лидер ДЖД поддерживал вежливую игру, в которой сообщение с координатами или — очень редко — короткий вызов Фарма получал только через полчаса после смены или около того. Корректность меха, способного раздавить станцию в любой миг, вызывала у Фармы уважение и исключительную приязнь. Но сегодня неожиданный звонок вырвал его из середины цикла подзарядки — внутренний хронометр даже настроился не сразу — и вызвал вспышку паники. Сначала Фарма подумал, что с ним связывается Амбулон или Ферст Эйд из-за одного из пациентов, но он услышал голос Тарна — только голос — и так он еще не звучал. — Мне нужен ти-ког. Фарма подал сигнал на включение освещения. — Но я буквально… — Мне. Нужен. Ти-ког. Хриплый нетерпеливый оттенок — когда у такого меха, как Тарн, дрожит голос, даже если это дрожь злая, продирающая до искры, невозможно не задрожать тоже. Вчера. Их последняя встреча — очередной обмен свободы на шестерни трансформации — состоялась вчера. Теперь же… — Нельзя сжигать столько подряд, Тарн, — Фарма резко сел. — Ты навредишь… — На том же месте. Тарн отключился, оставив Фарму в замешательстве. Он никогда не представлял, как выглядит зловещий, но обычно сдержанный в разговоре лидер ДЖД, когда его захватывает потребность трансформироваться снова и снова. Вот вообразить вспышки ярости, во время которых Тарн и его подразделение вырезали десятки мехов без всяких усилий, Фарме удавалось легче: все, что он мог понять по документальным свидетельствам, кричало о… неуправляемости. Бешеной ярости. Как будто Тарн и его команда становились одержимы — и неудержимы, — встречаясь со своим подлинным врагом. Какая разница между одержимостью убийством ради идеи и желанием прочувствовать, как нагревается трансформационная шестерня под влиянием циклической смены формы? Фарма взволнованно уставился в стену, собираясь с мыслями. Происходит то, о чем он уже думал раньше. Тарну становится мало того, о чем они условились. И если ему мало, он наверняка захочет больше. Хорошо, что Фарма предусмотрительно позаботился о запасе ти-когов. То место, где они встретились впервые, оказалось не случайной точкой посреди снежной пустыни. Мессатин раньше принадлежал десептиконам, и под скучной белой поверхностью скрывалось немало их бывших баз и бункеров, о которых автоботы никогда не знали и не узнают. Одно из таких мест располагалось прямо по тем координатам, которые Фарма получил от Тарна в первый раз. Но только теперь Фарма отыскал туда дорогу. Когда он прибыл на место встречи, то никого не обнаружил и впустую прождал почти час. Он сжег уже треть топлива, только чтобы элементарно поддерживать температуру, и почти решил уйти, но остановил себя. Нужно было мыслить спокойнее. Холоднее. Да, здесь и правда было холодно. Нельзя быть уверенным ни в чем, когда речь идет о любой зависимости — наркотической или близкой к ней. Мехи, подверженные психическим отклонениям, могут вести себя непоследовательно, менять паттерны поведения… Но Фарма был уверен, что лидер ДЖД ни в каком состоянии не может позволить себе впустую разбрасываться словами. Тарн сжег три ти-кога менее чем за сутки. Это не предел, но все же очень много. Его системы пережили невероятную нагрузку, и полноценное функционирование возможно только в том случае, если Тарн заправился обогащенным энергоном или… или же экономил энергию. Если он собирался получить еще дозу, возможно, он не стал бы тратить силы на то, чтобы покидать Мессатин. А если он прибыл сюда недавно — то ослабленные механизмы могли просто не выдержать перепадов температуры. Фарма решился на облет — и тогда обнаружил люк в обледеневшем склоне обрыва, распахнутый, чернеющий. Как внутрь попал Тарн, оставалось тайной: была ли это телепортация или он знал другой вход, — не важно. Фарма залетел внутрь, трансформировался и… …замер, услышав музыку. Звуки едва доносились до него. Что-то струнное, изящное, мелодичное. Возможно, большинство кибертронцев с обеих сторон сказали бы, что эта легкая, быстрая мелодия уж точно не ассоциируется у них с фанатичным убийцей. Но потом подключились духовые, и Фарма услышал Тарна в каждой ноте. Он осторожно следовал дальше по обледенелому коридору, прислушиваясь к все сгущающимся звукам, пока не задел выступающим наплечником сосульки. Музыка стихла. Дальше он шел увереннее, быстрее, разрываясь между приятным, тягучим страхом и предвкушением чего-то совершенно иного. Тарн никогда не приглашал его куда-либо. А это — ночной звонок, открытый люк в старый заброшенный бункер — это было приглашение. Фарма давил улыбку. Приглашение Тарна — весьма неловкое. Не самое сногсшибательное, какое Фарме приходилось получать. Но — очевидное. В конце коридора температура наконец выровнялась, стала относительно комфортной для кибертронцев, наледь исчезла. Тарн встретил его в узком помещении с высоким потолком, заставленном старой аппаратурой, большую часть которой, скорее всего, не включали пару столетий. Фарма замер под жадным блеском красных линз. — Я выполнил норму, — сказал он ровно. Запах жженой проводки и опаленного металла бил по обонятельным датчикам. Он вскользь осмотрел помещение и заметил одну истесанную, перекрученную шестерню, сгоревшую в ложементе Тарна. Где-то, несомненно, лежит еще одна, а третья… Фарма активировал сканер, изучая тепловое излучение. Третья, судя по горящему красному пятну на скане, все еще была внутри. Тарн сделал шаг навстречу — характерный жалобный скрип выдал, что бесконечная активация протоколов трансформации не оставила смазки на суставах — и навис над Фармой. — Я предупреждал, что… — начал тот. Гироскопы засбоили, а датчики давления обрушили на процессор шквал предупреждений. Тарн схватил его за честплейт — обеими руками без усилий полностью обхватив корпус — и встряхнул. Большие пальцы сошлись на знаке автоботов, вжались в него. Фарма рефлекторно дернулся назад — отчаянно, сильно. — Если ты не принес ти-ког, я возьму твой, — предупредил Тарн. Маска была у самого лица, но тень полностью скрывала черты, которые можно было бы разглядеть сквозь линзы. Обещание прозвучало не гневно — скорее, вкрадчиво. Чаще всего Тарн говорил так, будто кромсать на части врагов Мегатрона вовсе не было его любимым занятием. Он даже сейчас сохранял самообладание — пусть и с очевидным трудом. Еще он был горячим. Даже — раскаленным. Должно быть, истратил большую часть запасов хладагента, и хотя на Мессатине было нежарко, прохладный воздух не помогал ему… остыть. Фарма осторожно взял одну руку Тарна, чуть прихватил пальцы: — Нет нужды. Пожалуйста. Не нужно. Он потянулся к сабспейсу — пришлось извернуться, чтобы в захвате добраться до него, но Тарн и не думал отпускать пойманную жертву, облегчать ей движения — и приподнял на ладони две шестерни трансформации. — Пора заканчивать, — сказал Фарма тоном, которым обычно обращался к пациентам. Тарн вздрогнул — отдалось в руках, отдалось в груди — и его мотор загудел сильнее. — Нужно сократить количество циклов. Увеличить интервал. Постепенно. — Возвращайся в Дельфи. Когда Тарн отпустил его, Фарма едва не упал. А, он и не заметил, что Тарн приподнял его над полом. Собственная хрупкость рядом с этим мехом удручала настолько, что Фарма предпочитал забывать о ней. — Ты сожжешь собственные контакты, — Фарма упрямым, уверенным жестом прижал ладонь к боку Тарна, протиснувшись между суставом и бедренной броней, безошибочно выбрав нужную панель. — Такая перегрузка опасна. Позволь мне остаться. Тебе может… — Возвращайся. Нет! Это было приглашение! Фарма поднял взгляд и медленно провел рукой вверх, от горячей съемной панели — Тарн, разумеется, модифицировал отсек, чтобы иметь постоянный доступ, — к подсветке на броне спереди. — Не заставляй меня повторять в третий раз. Фарма едва ли скрыл разочарование. Он ждал чего-то подобного последние месяцы, первой по-настоящему приватной встречи, но… Тарну нужны только ти-коги. Фарма — лишь курьер. Посыльный. Только оказавшись снова под холодным мессатинским ветром, разбивающим острые микроскопические льдинки о броню, Фарма подумал, что это и вправду был, наверное, самый интимный контакт с Тарном за все время. Слабость. Он увидел слабость Тарна. Слабость сопровождалась вспышкой агрессии, которая вполне могла бы привести к смерти Фармы, но не привела, и, если оценить произошедшее здраво, это было удивительное ощущение. Тарн позволил ему стать свидетелем чего-то очень, очень личного. О, Тарн определенно не силен в выражении доверия. И еще меньше — в выражении смущения. Он почти уже сделал первый шаг — может быть, под влиянием перегревшегося процессора или просто потеряв самообладание, — но потом пошел на попятную. Мгновенно отстранился снова. Он — лидер ДЖД, напомнил себе Фарма. Он — воплощение непогрешимой идеи. И сам, разумеется, непогрешим в глазах своей безжалостной банды. Неуверенная попытка выйти из привычной роли — и мгновенный отказ от этой затеи — означают вполне логичные сомнения. Фарма улыбнулся про себя, трансформируясь перед госпиталем. От него, должно быть, теперь немного пахнет горелой проводкой. Хорошо, если Амбулон слишком занят ночным обходом, чтобы заметить возвращение шефа. Он почти всегда берет дежурство на себя, как будто ему нравится прерывать подзарядку. Как будто опасно слишком долго быть отключенным. Как будто ночь на Мессатине — опасное время. Время охоты. Фарма не хотел избавляться от пугающе связанного со смертью запаха, но — придется. Уничтожая следы своего путешествия, он думал о том, что им с Тарном надо попробовать еще раз. В спокойной обстановке. Когда одержимость не возьмет над Тарном верх. Когда Тарн будет готов. Мысль о том, что Тарн — пусть и не собирается в этом признаваться — все же видит в нем не просто дилера, невероятно возбуждала.2
17 ноября 2015 г. в 01:29
Поначалу он так и не понял, что особенного услышал в голосе Тарна. Красивый, приятный, глубокий — но не особенный.
Но потом Фарма обратил внимание, что слишком часто прокручивает про себя тот разговор. Слишком навязчиво пытается воссоздать те самые модуляции, которые уловил при личной встрече.
Голос Тарна, может быть, и не звучал особенно, однако он уж точно не отпускал. Порой на платформе, перед подзарядкой, Фарма отключал оптику и проигрывал оставшиеся в памяти фразы, пытаясь мысленно варьировать тон. У Тарна должен был быть широкий диапазон выразительных частот, а Фарма слышал до сих пор лишь немного. Малую часть.
Он хотел бы услышать больше.
Тарн согласился на график. Его аппетиты были не так уж ненасытны, хотя Фарма понимал, что они вырастут, если их план не встретит никаких сложностей. Потакать наркотической зависимости психопата — если, конечно, Тарн был психопатом; Фарма не желал разбрасываться диагнозами — плохая идея, но…
То обсуждение было пока самым долгим разговором с лидером ДЖД, и Фарма затягивал его, как мог. Он сидел, закинув ногу на ногу, крепко сжав бедра, и пролистывал пальцем отчеты и сводную статистику смертности за последние годы. Следил искоса за невозмутимыми линзами собеседника. «Нет, три в месяц — невозможно, нельзя исключить...» «Ты хочешь, чтобы меня заподозрили коллеги?» «Да, это моя забота, но разве я не пытаюсь сделать то, что ты хочешь? Дай мне шанс».
Тарн мог бы все закончить одной фразой. Он прекрасно это знал — Фарма не смог бы с ним спорить, он ставил условия только потому, что Тарн позволял это. Но Тарн не прерывал его. Фарма чувствовал его внимательный, изучающий взгляд — и почти представлял лишенную внятных очертаний улыбку под маской.
Лидеру ДЖД определенно было интересно, сколько безразличных им обоим жизней выторгует автоботский медик, так выразительно изгибающий шею, когда Тарн отвечает — не многословно, но и не неохотно.
Фарма хотел, чтобы ему было интересно. Это не просто гарант жизни, это еще и шанс зайти немного дальше.
Когда-нибудь. Возможно.
Фарма умел ждать.
Выбирать и правда оказалось легко. Выбор всегда был обусловлен чем-то: состоянием здоровья, сравнительными шансами, обстоятельствами, при которых Фарма регистрировал смерть очередного пациента.
В основе успеха — простота и полное соблюдение тайны. У коллег не было и повода в чем-то подозревать шефа Дельфи. Переживать о смертях Фарма не умел и раньше, смерть пациента всегда вызывала досаду, едва ли что-то большее, но со стороны переживание есть переживание. Кому есть дело до качественной составляющей?
Успех же — в свою очередь — позволял Фарме думать, что не только ДЖД держит его на прицеле, но и он, в свою очередь, удерживает Тарна… рядом.
Недалеко. Опасно недалеко.
Достаточно, чтобы видеть его порой — и слушать.
Жизни обрывались легко, как музыка, выключенная одним мягким нажатием на кнопку. И пока Фарма снабжал шестернями трансформации одного из самых опасных десептиконов в галактике, он замечал за собой все больше любопытных зависимостей. Рефлексировать над ними после рабочего дня было даже забавно.
Тарн определенно был одной из его новых зависимостей. Фарма мог поклясться, что лидер ДЖД расположен к нему — возможно, как к удачливому дилеру, а возможно, даже больше. Фарма хотел думать, что — больше.
Но им никогда не удавалось поговорить так, как хотел бы Фарма. Тарн исчезал во вспышках телепорта, когда Фарма был почти готов перейти от обмена дежурными любезностями к хотя бы одному личному вопросу.
Просто фразе.
Чтобы услышать новую интонацию в ответ.
Он коллекционировал интонации Тарна — бережно и скрупулезно. Только в памяти, к сожалению.
Другой зависимостью стал страх. Чувство, с которым Фарма прилетал по условленным координатам. Он никогда не мог быть уверенным, что однажды его не встретит там… весь отряд.
Не снимет ему полголовы и не вырвет мозговой модуль, чтобы затолкать в рот.
Фарма касался губ пальцами — теми самыми, по которым минуту назад перекатывался очередной ти-ког. Ложился на турбины, откидывал голову назад до скрипа горловых шлангов друг о друга и представлял — то, чего никогда не видел.
Но последствия чего попадали в военные хроники.
На десептиконских частотах отголоски подвигов ДЖД даже транслировались — Фарме удалось найти несколько видео в открытом доступе, обрывочных, невнятных. Никто не погладил бы его по голове за такое — но он не смог удержаться и скинул их себе, чтобы…
Страх имел вкус. Вкус энергона на сенсорных датчиках. Не чистого энергона, а топлива, покрутившегося в чьих-то системах. Уникального.
Тарн больше не угрожал ему или Дельфи — он явно считал, что одного предупреждения более чем достаточно, чтобы разумный мех сделал выводы. И Фарма вел себя разумно. Осторожно. Аккуратно.
Третьей зависимостью стал свет, мерцающий под линзами оптики. Скальпель, занесенный над ложементом. Фарма всегда гордился тем, что считался лучшим хирургом на Кибертроне, но, положа ладонь на искру, самое прекрасное в спасении жизни — когда выигрываешь у смерти.
А теперь выиграть у смерти означало убить. Самым совершенным, самым тонким, самым незаметным способом. Убить и превратить смерть в случайность. Удалить драгоценную деталь и утаить это от коллег.
Оказалось, это несложно.
Фарма улыбался серой маске очередного меха, погибшего в результате трагической случайности. Не дотянувшего до операции. Оказавшегося невосприимчивым к анестетикам — что не было указано в его карте. С момента создания страдавшего вспышками в нейроузлах, о которых он не подозревал сам.
Мехи перегорают, гаснут, умирают от тяжелых ран и микроскопических внутренних повреждений. Они и раньше умирали, просто раньше Фарма не провожал их прямым взглядом в оптику.
Отключаясь под надзором главного врача Дельфи, они всегда были уверены, что очнутся здоровыми. Здоровее, чем раньше, по крайней мере.
Ферст Эйд и Амбулон не оценили бы его гуманизм, но… такова цена мира, верно? Мира, достигнутого благодаря многочисленным смертям. Фарма всего лишь принял этот груз на свои плечи, и сделал это не без удовольствия.