Легендарный анмаглак

      Настороженно встопорщив рыжеватые усы, мужчина с затаённой злобой сверкал глазами на своих пленителей. После небольшого совещания Шототам намертво прикрутил его к стулу, всё же пощадив вспухшую ногу и даже промыв водой из фляжки ссадину на виске. Дружелюбности пленника это особо не прибавило, но так Шототам чувствовал себя лучше.       Он не особенно любил допросы. За время практики ему довелось побывать на двух, и они отличались, как небо и земля. После низенькой, обманчиво хрупкой Энниш в комнате от крови пришлось отмывать даже потолок, ну, а хладнокровному Хкуандуву было достаточно просто стоять перед пленником и красноречиво хмуриться в нужных местах, чтобы тот выложил всё. Шототам не знал, к каким методам имеет склонности Некосячь, но, учитывая то, что Энниш приходилась ей дальней родственницей, рассчитывать на милосердие было бы несусветной глупостью. Шототам обречённо поджал губы — после того устроенного эльфийкой кровавого месива его почти три дня бесперебойно мутило.       — Зря ты его в гостиницу притащил, — вырвав Шототама из скользких объятий неприятных воспоминаний, тихо заметила Некосячь. Она рылась в своей сумке. — Надо бы потише место…       Шототам пожал плечами: не знал он в Беле мест потише, да и дорогу до их трактира со ставящим в тупик его воображение названием — «Танцующая кружка» — еле отыскал.       — Ну что ж, приступим, — шипяще выдохнула Некосячь. На свет божий наконец был извлечён изогнутый нож-косторуб, и Шототам украдкой поёжился. Эльфийка же направилась к пленнику. Тот злобно зыркнул на неё и угрожающе сдвинул брови. Это молчаливое противостояние взглядов продолжалось с минуту, и наконец Некосячь ровным голосом объявила:       — Не утруждай себя криками: внизу идёт гулянка, так что тебя всё равно не услышат. Сейчас я вытащу кляп, и мы побеседуем. Согласен?       Пленник посопел, но утвердительно мотнул головой, и Некосячь вытащила из его рта замызганную тряпку.       — О Древо, что это? — она несколько брезгливо осмотрела длинную, усеянную пятнами полосу ткани.       — Моя портянка, — без утайки ответил Шототам.       — Это слишком жестоко…       — Ты права, мне сапог на босу ногу уже мозоль на пятке натёр, — не стал спорить он.       Пленник прокашлялся и внезапно заявил глубоким, неожиданно приятным голосом:       — Ну и что же благородным господам-иноземцам нужно от Рыжего Марко?       Особо напуганным он не выглядел, скорее, настороженным. И серьёзным — Марко явно оценил их боевую подготовку, необычное для этих мест оружие и экзотическую внешность.       — Информацию о бароне де Вальзе, — не стала тянуть Некосячь.       Мутно-серые глаза Марко на секунду расширились, но он быстро взял себя в руки и весьма ненатурально изобразил недоумение:       — Бароне? О чём вы, госпожа? Рыжий Марко — простой моряк, ни о каком бароне я слыхом не слыхивал.       — А что же простой моряк делал у одного из самых богатых трактиров Белы? — прямо смотря ему в глаза, Некосячь медленно надавила на опухшую часть его пострадавшей ноги. Мужчина взвыл:       — У-у-у, ведьма желтоглазая! Хоть режь — ничего не скажу!       — Значит, придётся резать? — Некосячь подняла нож к глазам и задумчиво его осмотрела. Мужчина побледнел, но упрямо стиснул зубы.       — Не надо резать, — нерешительно потянул наставницу за рукав Шототам. Перед его мысленным взором живо встала сцена допроса Энниш в багровых тонах. — Некосячь, мы ж комнату потом не отмоем…       — Только прикоснись ко мне этой острой фиговиной, я так заору, что сюда не то, что трактирные гуляки — люди с улиц сбегутся, — мрачно пообещал мужчина. — Я запевалой среди матросов был, от моего голоса кружки на камбузе лопались.       Некосячь подалась вперёд, но Шототам, повинуясь велению внезапно вспыхнувшей идеи, остановил её и вкрадчиво обратился к пленнику:       — Так ты… петь умеешь?       Рыжий Марко недоумённо моргнул, но кивнул:       — Лучший голос на корабле.       — Мужик, а ты баллады любишь? — широко улыбнувшись, спросил Шототам и, не дожидаясь ответа, завёл. Свою любимую, под которую тайком, вечерами, когда никто не видел, смаргивал скупую слёзу убийцы.       Нет, голосом природа-матушка его не обделила. Наоборот: от зычных выкриков Шототама на ристалище птицы с соседних деревьев в панике разлетались в разные стороны. Один раз среди них был замечен даже сейильф. А вот дать в дополнение музыкальный слух — забыла…       Каким страшным оружием является такое сочетание, мужчина оценил буквально на второй строчке: выпучив глаза, он побагровел и ошалело глянул на Некосячь, но эльфийка самоустранилась, отступив в сторону. Видимо, она не хотела быть причастной к этому безбожному издевательству.       Голос Шототама то взмывал ввысь, срываясь на хрипловатый визг, которой по отвратительности мог дать фору самому пронзительному скрипу дверных петель, то падал в почти басовые глубины. Очевидно, что для имеющего музыкальный слух человека его попытки музицировать были равносильны зубосводящему скрежету ножа по стеклу, но на то и был упор.       Уже на втором припеве Шототам уверился в своей победе: мужчина яро вертелся на стуле, пытаясь ослабить верёвки — не иначе, чтобы высвободить руки и прижать их к ушам. Эльф мысленно возликовал и продолжил свою арию. Вот он дошёл до третьего куплета…       — Заткнись! — голос Некосячь сорвался, она, тяжело дыша и стиснув кулаки, уставилась на Шототама. Звуки застряли в его горле, когда он заметил ужас в глазах наставницы. Ей потребовалось два выдоха, чтобы взять себя в руки и тихо добавить: — Пожалуйста.       Марко тяжело дышал, на лбу его выступила испарина, а в глазах застыло обречённое отчаяние.       — Давайте договоримся так: я скажу вам, где искать барона, а вы меня отпустите.       — А где гарантии, что ты не соврёшь? Или не кинешься предупреждать своих товарищей? — скептически склонила голову к плечу Некосячь.       Пленник нахмурил лоб, помотал головой и вздохнул:       — А я ведь говорил Сохатому, что работёнка это мутная, но вы, ребятки, нашли нас уж слишком быстро. Оперативно, хвалю… Предлагаю посадить меня на парусник, скажем, до Миишки, оттуда я никак не смогу предупредить своих. А насчёт гарантий… пошарь, милочка, во внутреннем кармане плаща.       Недовольно вскинув бровь на это «милочка», Некосячь всё же обыскала его и вытащила плотно скрученный лист бумаги. Шототам вытянул шею и прищурился, пытаясь разобрать написанное, хотя не слишком смыслил в белашкийской письменности, но Марко практически сразу озвучил всё сам:       — Постоялый двор «Буковый лист» у третьего круга крепостных стен. Номер комнаты скажу на пристани — мне тоже нужны гарантии, — Рыжий усмехнулся. — Здание большое, народу там много, так что это в ваших же интересах.       Некосячь несколько мгновений сверлила его тяжёлым взглядом, но потом резким взмахом косторуба рассекла верёвки и протянула освобождённому пленнику руку:       — Идёт.       — Ну вот и ладушки, — Марко с энтузиазмом стиснул смуглую эльфийскую ладонь, скинул с себя остатки пут и уселся поудобнее, оглаживая свой немаленький округлый живот. — Раз уж мы теперь союзники… есть у вас, что поесть?       Некосячь мрачно вскинула бровь и открыла было рот, чтобы что-то сказать, но желудок Шототама поддержал их нового «союзника» заунывной китовой трелью. Эльфийка глубоко вздохнула и поплелась к двери.       — Милочка, и пива мне захвати! — заявил ей вслед Марко. Дверь закрылась с оглушительным стуком, а Рыжий как ни в чём не бывало повернулся к Шототаму. — Парень, всеми духами и богами тебя заклинаю: никогда больше не пой!