Когда рассеется туман

Порой мне кажется, будто все то, что я сейчас пишу, похоже на исповедь, мою последнюю исповедь перед смертью, стоящей на пороге комнаты, ожидающую меня, чтобы проводить в последний путь. Или же это похоже на попытку содрать с себя слои лжи, чтобы ответить на вопрос: «Кто я на самом деле: грешница или праведница? Пропитана насквозь ложью, или же просто иногда говорю неправду, чтобы спасти себя от худшей участи?». Это вам предстоит решать, а я сама знаю, кем являюсь на самом деле. Однажды мой отец сказал мне, что наше прошлое — это мы сами, то, что определяет нас, делает нас такими, какие мы есть. Оно — это мы, и его никогда не исправить, его можно только искупить. Но разве можно загладить вину тех, кто уже давно умер? Могу ли я вернуть все обратно, если прошлое моей семьи, судьбы моих предков заставляют меня падать на ровном месте, когда я хочу выпрямиться, вздохнуть полной грудью? Наверное, папа знал об этом больше и лучше меня. Мы можем приучить себя забывать наше тело, но не разум, и жизнь учит, что твое прошлое, твои секреты оставляют на тебе след, хочешь ты того или нет. У каждого есть что-то, что даже через все время на свете не сотрется из памяти. Это всегда с нами, и в разные моменты нашего существования может нас спасти или же наоборот толкнуть в пропасть. Папа называл это водоразделом: моментом, меняющим нас навсегда. Когда-то я писала, что узнала причину ненависти моей матери в тот день, когда умер мой отец, но я солгала. Правда открылась мне намного раньше. Мне было тринадцать, когда все изменилось, именно тогда наступил мой водораздел. Слишком нежный возраст, чтобы судить обо всем. Дух еще не окреп, а тело давно начало меняться, постоянно показывая твое взросление. Но я повзрослела не потому, что у меня появилась талия и грудь, а потому что мне пришлось перешагнуть в другую жизнь из-за одного подслушанного разговора. В ту ночь, когда дождь со всей силой барабанил по крыше замка, мне не спалось, и я отправилась на кухню. Тихо спустилась по лестнице, собираясь быстро прошмыгнуть на кухню самым коротким путем — через гостиную. Мне не удалось это сделать: в комнате горел свет, слышались голоса родителей, удивительно, что наверху никто не слышал этого. Они ругались, как и всегда. Это было привычное для них состояние. Тогда мне казалось, что они вполне счастливы, но спустя время осознала: между ними не было ни любви, ни глубокой привязанности, а только расчет, и каждый пытался уколоть другого, чтобы сделать как можно больнее. — Ты избаловал эту девчонку! — громко сказала мама. — Ты так редко бываешь здесь, а когда приезжаешь домой, то пропадаешь у своих шлюх, но даже за это время ты успел так ее избаловать, что внушил ей, будто все в ее жизни может быть по-другому. — Не говори о ней так. Она твоя дочь, — ответил ей отец. — Она наша с тобой дочь. Мы решили с тобой это уже давно. — Нет, это ты решил, а не я. Ты принес мне это отродье, заставил ее воспитывать, решил, что я смогу представить, словно родила ее сама! — бесновалась мама. Наверное, в ту минуту, мне стала понятна причина ее ненависти ко мне. Она не рожала меня. Она не носила меня под сердцем. Я была побочным ребенком ее мужа, пускай нелюбимого, но все же он принадлежал ей уже много лет. Все эти годы я напоминала ей о том, что мой отец изменял ей постоянно. — Прежде всего она моя дочь! — крикнул отец. — Она бастард, Арчибальд. Ты хоть и признал ее, но она бастард, — послышался звон стекла и плеск воды: мама наливала в бокал виски. — Она ничем не отличается от меня или от тебя, — я видела тень отца, как она отражается на стене. В его голосе слышалось, что он злился и нервничал. — Однажды она погубит нас всех. Слышишь, всех нас погубит! Однажды все превратится в пепел из-за этой честолюбивой девчонки. Она крестилась. Стала католичкой! Слышишь, она приняла Бога, презираемого в этом доме уже несколько столетий. И ты ничего не сделал, Арчибальд. Ничего! Попомни мои слова, когда-нибудь этот выродок уничтожит нас всех! — мать стала метаться по комнате, как тигрица, загнанная в клетку. — Ты преувеличиваешь, Каролина, — бесцветно ответил папа, будто это никак его не волновало. Я знала причину его внутреннего спокойствия, только не могла назвать ее тогда. Он любил меня, он хотел изменить порядок в нашей семье, заведенный еще со времен Протектората. Он понимал, что так больше жить нельзя, и именно за это поплатился. — Мы скоро это поймем, — мама со звоном поставила бокал на стол. — Она ничем не лучше своей матери-проститутки. Я быстро поднялась на второй этаж, прячась за тяжелыми портьерами, видя, как ее зеленый халат колыхался при ходьбе, когда она прошла мимо меня. Отец же остался внизу, явно решив провести ночь с графином любимого виски. Мне не хотелось плакать, слезы хлынули из глаз намного позже, когда я оказалась в своей комнате. В ту минуту, прижимаясь к холодной стене, испытывая отвращение к самой себе, мне хотелось лишь одного — забыть все услышанное. Но яростные слова матери преследовали меня до самого утра. Наверное, тогда я сняла с себя розовые очки, не позволявшие видеть мне всю правду, не дававшую понять насколько прогнила вся моя семья, или, быть может, я понимала это разумом, но сердце не хотело принимать. Возможно, именно той ночью я поняла причину, почему иногда ловила себя на мысли, будто бы совсем не похожа на всех обитателей «Tenebris Caeli», как будто я была им всем чужой. В их взглядах читались подозрение и недоверие, презрение и ненависть. Я была для них обузой, ярким напоминанием об их грехах: незабытых, но спрятанных от чужих глаз. Разве любящая мать будет бить хлыстом свою дочь за невыученное стихотворение? Разве в нормальной семье будут сворачивать шею любимому питомцу? Столько лет я замечала определенные болезненные симптомы «пустой души», отданной дьяволу взамен на блага жизни, но никогда не придавала значения этому, и только благодаря Элис все поняла. Она открыла мне глаза, рассказала ту правду, которую предпочли скрыть от меня, рассчитывая на то, что сомневаться не буду и приму все за истину. Но даже наследных принцев готовят к предстоящей роли, а меня… Мои родители решили, что я не взбунтуюсь и пойду следом за ними темной дорогой, вымощенной в ад. Я мятежница, вот в чем все дело. — Неужели, ты не знала? Мне кажется здесь все это знают, — спокойно начала Элис. Мы сидели на поваленном бревне, снег шел уже давно, поэтому мы успели немного замерзнуть. Мы всегда встречались здесь в свои каникулы, и я никогда не приводила Элис домой, зная, как она раздражает мою мать, но она ничего не могла с этим сделать, ибо на моей стороне был отец, способный только своим словом заставить ее замолчать. — Что не знала? — наши взгляды встретились, Элис взяла мою ладонь в теплой перчатке в свои. — Не знала, что они выращивают тебя, как барашка для жертвоприношения. Все это не местные байки о любви к Дьяволу, — Элис поджала губы. — Когда тебе исполнится двадцать, тебе придется сделать шаг в темноту, и тогда мы с тобой расстанемся навсегда. — Этого никогда не произойдет! — возразила я, выхватывая свою руку. — Вот поэтому я убедила тебя принять Бога - чтобы у тебя было больше шансов спасти себя. Но они будут тебя преследовать, от твоего выбора зависит их благополучие. Мария МакДуглас заключила сделку с дьяволом, потому что хотела спасти себя и получить жизнь с излишествами; за это она продала всех своих прямых потомков. Ей было двадцать лет, и, если хоть кто-то не сделает этого, то все налаженное благополучие начнет постепенно рушиться, — спокойно рассказала Элис, отряхивая снег с пальто и осматриваясь по сторонам. — Почти все знали, что ты внебрачный ребенок. — Ты знаешь, кто моя мать? — этот вопрос волновал меня. Мне хотелось знать, какая женщина смогла родить меня и отдать в семью без морали. Неужели ей было все равно, что будет со мной? Или она посчитала: лучше жить во мраке и в достатке, нежели в нищете. — Нет, не знаю. Ответ на этот вопрос я узнаю намного позже, но об этом чуть позднее, потому что это слишком длинная и скучная история. Когда-нибудь я расскажу ее вам, если кто-нибудь не сделает этого раньше меня. После этого разговора я пришла домой, налила полную ванну горячей воды, взяла нож и полоснула по запястью, наблюдая за тем, как вода постепенно окрашивается в алый цвет. Меня нашла Фанни, моя няня, когда я почти потеряла сознание, именно она не дала мне умереть от потери крови. На следующий день Элис накричала на меня, но это не позволило мне оставить мысль о самоубийстве. Идеи и мысли сложнее всего уничтожить, и, конечно, спустя время я решилась на новую попытку, украв снотворное у няни. От очередной бездны меня оттащила Элис, которая прочла накануне мои мысли во взгляде и рассказала все моему отцу. Врачи посоветовали ему отправить меня к психиатру: две попытки суицида — это уже первый звонок о больной психике, но он не сделал этого, будто бы понимал причины моего поведения. Наверно, именно тогда я пристрастилась к флагеллантству: стала резать себя, делая на руках и ногах тонкие порезы, не оставляющие ярких шрамов на белой прозрачной коже. Через боль я пыталась войти в транс, очистить свое сознание от всякой скверы, исходящей от моей семьи. Я стала зависимой настолько, что день не могла прожить без этого, но все же смогла отказаться от сомнительных удовольствий.. но не окончательно. Почему-то именно в тот миг, когда Шерлок Холмс взял меня за руку, помогая встать с пола, спросив, есть ли что поесть в моем доме, я вспомнила о тех событиях, определивших меня, приведших сюда. Если бы не мое желание не расставаться навсегда с Элис, желание изменить свою жизнь, то никогда и ни при каких бы обстоятельствах я не оказалась бы в Лондоне и не познакомилась с Шерлоком. В его голубых глазах, кажущихся временами холодными, беспристрастными, читался интерес и все же некоторая настороженность. Он словно читал меня, как открытую книгу, изучал, как ученый, что вызвало легкую улыбку на моих губах. Не отпуская мою ладонь, он подал мою черную куртку, потом подтолкнул к выходу. Я безропотно вышла в коридор, вложила Шерлоку в руку ключи от квартиры, чтобы он закрыл дверь. Не задав ни одного вопроса, словно понимая друг друга на телепатическом уровне, он закрыл дверь, положил мне ключи в карман куртки, и мы вместе вышли на улицу. — Куда мы идем? — вдруг спросила я, бросая краткий взгляд на своего спутника. — Ваши слуховые галлюцинации связаны с недоеданием, — небрежно произнес Шерлок, запахивая свое пальто, словно так защищаясь и закрываясь от чего-то неизвестного для него. — Серьезно? Вы так думаете? — я изобразила улыбку. — Богатые девочки зачастую бывают не приспособлены к жизни, — просто сделал он вывод. — Не смотря на то, что вы учитесь в Оксфорде, все равно мало что умеете. Жизнь для вас — это череда беспечных дней, но стоит хоть как-то изменить порядок, и вы не знаете, что делать. — Метко подмечено, — согласилась я, снова бросая на него краткий взгляд. — Вы правы: я тепличное растение, сломаюсь при первой же смене климата. — Низкая самооценка, — усмехнулся он. — Несколько часов назад я наблюдал совершенно другую картину. Могу с уверенностью сказать, что в иных обстоятельствах вы перестанете так думать о себе. — Я всю жизнь прожила в Кембридже, никуда толком не выезжала, не знала никаких забот, и моя голова совершенно никогда не была забита насущными проблемами, — я вдохнула ночной прохладный воздух, закрыла глаза на секунду, понимая, что сейчас слепо следую за этим незнакомым мне мужчиной, бреду с ним по ночным улицам Лондона. Мы пришли к Трафальгар-роуд, к пабу «Green Pea»(1). Шерлок открыл дверь, пропуская меня в помещение первой. Он расположился, не снимая пальто, за столиком у окна, я же скинула куртку и села напротив него. Уголки его губ слегка дрогнули, он хотел было что-то сказать мне, но не стал этого делать. — Шерлок, — воскликнул кто-то. Я обернулась: к нам подошла пожилая светловолосая женщина в темно-зеленом платье. — Как я рада тебя видеть. Сейчас принесу тебе и твоей девушке самое вкусное. — Она не моя девушка, — резко возразил мужчина, кидая на меня раздраженный взгляд. — О, не скромничай. Вы красивая пара, дорогой, — женщина оставила нас вдвоем. — Это ваша тетя? — неожиданно спросила я, ощущая, как волна гнева Шерлока прошла. — С чего вы это взяли, мисс Джайлз? — он поставил локти на стол, сложив ладони «домиком». — Так просто, показалось, что она вас знает и довольно неплохо, — нашлась я, прикусывая нижнюю губу. И какого черта надо было узнавать это? Просто не смогла сдержаться, ибо хотелось узнать его, как можно ближе. — Год тому назад я помог скосить срок сыну миссис Вудсон. Вместо пятнадцати лет он сел на пять, — сухо произнес Шерлок. — Как мило, — прошептала я. — А мне вы поможете? — Все будет зависеть от того, понравится ли мне ваше дело или нет, — его голубые глаза сузились. — Я заплачу вам любые деньги, — моя фраза прозвучала как-то робко, словно ему взятку предлагала, делала что-то противозаконное и боялась последствий. — Вы думаете, что деньги являются для меня мотивацией? — усмехнулся Шерлок. — Для меня это вообще не самое главное. — Нет, я так не думаю, — оправдалась я. — Вы любите загадки и сложные ребусы. — Думаю, это знают все, кто хотя бы взглядом пробежал мой сайт или хоть что-то слышал о моей репутации, — холодно отметил Шерлок. — Я не читала ваш сайт и ничего не слышала о вашей репутации бессердечного хама и заносчивого циника, — и это было чистой правдой. — Мне не нужно читать ваш сайт, чтобы понять это. Для этого существует совершенно другие методы. — А вы умеете видеть истину, — он улыбнулся, словно это открытие удивило его. — Зачем я вам нужен, если вы поняли раньше меня, что убийца покончил с собой? В его присутствии я робела. Порой мне даже казалось, будто бы он подпирает тяжелую дверь в моей душе, за которой роится полчище демонов и страхов. Одного его скупого взгляда было достаточно, чтобы я потупила взор, корила себя за нечаянно брошенную фразу. Наверное, он подавлял меня, но, со временем, я научилась быть самой собой рядом с ним и при этом скрывать часть своих секретов и тайн. Только в Колме наконец-то смогла преодолеть все препятствия, мешавшие говорить мне с ним на равных, но это легко объяснить — я повзрослела, и жизнь многому меня научила за эти восемь лет. — Ну, так что, мисс Джайлз? Перед нами поставили поднос с закусками и чай. Хозяйка паба готова была снова сказать про то, какая мы красивая пара, или спросить давно ли мы знакомы, но смолчала, заметив суровый взгляд детектива. Мне нужно было собраться, выложить все, но при этом не сказать ничего лишнего, иначе все могло закончиться слишком плохо для меня и него тоже. Моя история не должна быть похожа на сшитую наспех теорию, стежки которой разойдутся сразу же после первого вопроса Шерлока Холмса. Нет, все должно выглядеть правдоподобно. — Как я уже сказала, я родилась и выросла в Кембридже. Мой папа был писателем. Известным писателем. Гарольдом Беверли. Вы, наверное, когда-нибудь слышали его имя. Он писал про Средневековье и ведьм. На минуту мое сердце замерло, когда назвала его псевдоним. Никто и никогда не знал, кто на самом деле скрывается за этим именем. Хоть он и всегда ездил по гастролям со своими книгами, но никогда не подписывал их, не устраивал чтения - это всегда делали за него другие люди. Он был тщеславным человеком, жаждущим славы, и получил ее сполна, но у него был один противоречащий всему принцип — не впускать бульварную прессу в свою жизнь, не обнажать пороки своей семьи. — Никогда не интересовался бульварными романами, — вдруг бросил реплику Шерлок. — Тем более о ведьмах. — Мой отец умер полгода тому назад, — я замолчала, снова не поднимая глаз на своего собеседника. — И вас интересует, кто его убил, — сделал простой вывод Шерлок. — Я знаю, кто его убил, и это не имеет прямого отношения к моей просьбе. Может быть, только косвенное, — Шерлок подвинул ко мне чашку с чаем. Я не прикасалась к еде. Нет, я не морила себя голодом, просто сейчас меня ничто не должно отвлекать от важного дела. —Я так понимаю, полиция все списала на самоубийство, — я кивнула на его предположение. — Но есть же что-то такое, что заставляет вас думать иначе. Что же? — Не было записки. Не было ни одной причины для этого, — в этот момент я сказала чистую правду. — Мы не всегда порой знаем все о тех людях, с которыми живем рядом, — тихо произнес Шерлок. — Возможно, вы ошибаетесь, или, вернее сказать, заблуждаетесь. — Мать бросила меня сразу после рождения, а отец всю жизнь провел в поездках, так что меня воспитывала няня, — я наконец-то сделала глоток чая, ощущая, как горячая жидкость обожгла нёбо. — Хотите, чтобы я нашел вашу мать, — Шерлок невозмутимо посмотрел на меня. — Легко было сделать подобный вывод. — Я не хочу ее искать, потому что ее жизнь меня совсем не волнует, — поджав губы, прошептала. Я знала правду о том, где моя настоящая мать, знала ее имя, и мне не нужно было ее разыскивать, ибо это было бессмысленно. — Моя просьба касается отчасти моего наследства. Вернее, того, что я нашла в кабинете отца. Я вытащила из сумки конверт из желтого пергамента, положив его перед собой. Шерлок не стал трогать его, он просто смотрел на меня, ожидая, когда я снова начну говорить. Но я молчала, собирала все мысли воедино, подбирала слова, хоть и сотню раз произносила их про себя. Все время нашего недолгого разговора меня не отпускало какое-то непонятное ощущение. Всего лишь одно словечко — и все — наспех сметанные обрезки разных лоскутков моей жизни разойдутся в один миг. Вопреки всеобщему мнению, лгать гораздо сложнее, чем говорить правду, потому что для этого нужно знать истину. Для лжи всегда нужны множественные подробности. Она словно питается ими, обрастает еще большими слоями обмана, после этого с каждым разом все труднее найти правду. — Я нашла этот конверт в его столе. Ящик все время папа запирал на ключ. Меня мало интересовало, где он его хранил. Но, когда он умер, я решила его открыть. Ключ хранился в шкатулке на столе. Среди его бумаг я нашла вот этот конверт, — я открыла его, вытаскивая наружу исписанные страницы отца. — В нашей библиотеке хранились три книги, о существовании которых я никогда не знала. Мы с няней проверили все фолианты, но ничего не нашли. — Возможно, вы плохо смотрели, — Шерлок налил себе чаю. — По всей видимости книги очень ценные, не так ли? — Они очень дорогие, но дело не в этом. Они редкие. Возможно других экземпляров уже не существует, — я перевела дыхание. — Эти книги принадлежат моей семье, и они пропали. — Когда умер ваш отец, — закончил Шерлок. — Как же все банально. Ваш отец давно их продал. Он не посвящал вас в свои дела. Он похоже вообще мало интересовался вашей жизнью, мисс Джайлз. Он всю жизнь провел в разъездах, судя по вашим словам, его мало волновало то, что происходит в своем доме. Что же вы хотите от меня? Чтобы я нашел проданные книги? Разыскал то, что давно вам уже не принадлежит? — в его голосе скользили нотки раздражения. Отчасти Шерлок попал в точку. Папу мало заботило, что творится у нас в замке, его интересовали совершенно другие вещи — малолетние шлюхи, как однажды выразилась моя мать, и собственные удовольствия. Но разве ее интересовало что-то другое? Она ничем не отличалась от своего мужа. — Нет, книги пропали девять лет тому назад, — возразила я, поджимая губы. — Он пытался их искать. Эти книги… — Да-да, с этого места чуть подробней. Побыстрее, иначе я умру сейчас со скуки, слушая ваши нудные объяснения, — Шерлок чуть изменил позу, в которой скользило еще больше небрежности. Хоть он и говорил едкими тоном, но все же не слышалось презрения, скорее всего, у него была такая манера общаться с людьми. — Что это были за книги? — Это средневековые тексты. Один из фолиантов значится в записях отца, как «Мемуары Дьявола». Эта книга была написана в XIII веке одним монахом, заточенным в келье за ересь. Второе издание XIV столетия о монастыре, заключившим сделку с сатаной, дабы получить доступ к знаниям о мироздании. Третья книга, кажется, написана в XVII веке, и она о людях, продавших душу темному ангелу, — все так и было, кроме одного — последнюю книгу написала Мария МакДуглас - та самая ведьма, продавшая всех нас авансом своему господину. Эти книги нужны были мне, чтобы спасти себя, избежать злой участи, перестать жить по законам, заведенным много веков назад. Но, вероятнее всего, даже прочтение этих текстов, написанных на nefaria verba(1) не поможет мне, лишь только запутают еще больше. Эти книги необходимо не поставить на полку, а сжечь, предать огню и забвению. — Как я и думал, ничего интересного, — заключил Шерлок. — Скучное дело. — Вы не понимаете! — жалобно начала я. — Вы не понимаете… — Так потрудитесь объяснить мне, мисс Джайлз, — я начала терять контроль над ситуацией, впрочем и не владела ею: постоянно сбивалась с толка. — Эти книги мне нужны не для собственного тщеславия или способа заработать. Они нужны мне, чтобы спасти себя. У меня есть шанс сделать это. Пока есть. Это касается слишком тонких материй мироздания. Сложных понятий, но, возможно, со временем вы поймете меня и мои стремления, потому что я чувствую, что вы не такой, каким хотите казаться, — пылко произнесла я, снова понимая, что не убедила его. — Всего хорошего, мисс Джайлз, — Шерлок взял пальто, я успела схватить его за руку. Он снова сел, медленно снимая мою руку со своей. — Вы бьетесь током. — Это… — но слов для объяснения не смогла найти. — Вы спрашивали, как я узнала, что ваш убийца покончил с собой. Иногда я слышу то, что не слышат обычные люди. Вы видите правду, читая людей, как книги, а я заглядываю в их души, читая их прошлое, определяющее их. Вам покажется это смешным. Вы имеете право смеяться надо мной. Я могу вам показаться сумасшедшей, но я… Хочу… Хочу спасти себя от жалкого существования. Эти книги нужно сжечь так, чтобы не было следа, ибо многие думают, что они наделены особой силой. Все, у кого они находились, заканчивали свои дни очень печально. Мой отец знал что-то такое о них, чего я не могу понять. Пока… Прошу вас… Я прошу вас, помогите мне найти их. — Всего хорошего, мисс Джайлз, — снова повторил Шерлок, поднимаясь на ноги. Зазвонил телефон. Шерлок вытащил его из кармана пальто. Я заметила, как в его взгляде появился интерес, пока он говорил с кем-то. Прозвучало имя. Знакомое мне имя. Николас Бэрри. Один из владельцев искомых мной книг, по крайней мере, так думал мой отец. Мне стало понятно, что он мертв. Шерлок бросил краткий взор на меня, потом на листы на столе так, словно выхватывая глазами это имя. Он окончил разговор, кинул несколько купюр на стол. — Пойдемте, мисс Джайлз. — Что? Вы же дали мне понять, что не возьметесь за мое дело, — слабо возразила я. — Планы изменились. Надеюсь, вы не из слабонервных. Зрелище будет не особо приятное, — мы вышли на улицу. — Вы не представляете, мистер Холмс, что только я не видела в своей жизни, — хмурясь, ответила ему. — Думаю, что ничего интересного. Моего ответа не последовало, но это было неважно. Главное, в тот день началась наша с ним история. У нас появилось прошлое, определившее нас. Прошлое, спасающее меня в трудные минуты и толкающее в бездну, потому что оно навсегда осталось позади нас. Слишком много лжи и тайн разделяет нас, превращая в жалкие тени тех, кем мы когда-то были.