Когда рассеется туман

Я не могу заглушить поток воспоминаний, льющийся против моей воли, причиняя боль, и вызывая улыбку на лице. Нет, я ничего не забыл, каждая деталь сохранилась в Чертогах. Прошло восемь лет, но, оказывается, ничего не умерло в моей душе и памяти. Мне казалось, что, покинув стены «Castle Craig Hospital», я избавился от Авы Джайлз, прогнав ее в ад, но это все совсем не так. Не ее я прогнал в ад, а самого дьявола, пытавшегося склонить меня на свою сторону, чтобы проще было заполучить Веспер в свои цепкие объятья. Сейчас, прогуливаясь по улицам Эдинбурга, все забытое и запертое где-то в глубине сознания начинало превращаться в живые картинки, наполненные нашим смехом. Вот мы шли поздно вечером по Виктория-стрит, говоря о призраках города, населявших, по мнению Веспер дома и старинные замки. А вот тут — на Ватерлоо-Плейс — обедали и не заплатили. Или вот там, на Чалмерс-стрит, Веспер бросила странный внимательный взгляд на фасад серого дома, где горели огни, и, сжав до боли мою руку, попросила как можно быстрее уйти отсюда. Воспоминания будоражат разум, бередят сердце, вскрывая все старые раны, которые начинают кровоточить. Да, я фантазировал восемь лет тому назад на тему, что будет, если Ава Джайлз станет не просто моей клиенткой. Не знаю, может, это все атмосфера города, или моя спутница напустила тумана, заглушая голос моего разума. Глупо все это, потому что я веду себя как юнец, которому напомнили о его школьной любви, хотя какое это имеет значение, все это было когда-то в прошлом. Так давно, что иногда я думал, будто все это приснилось. Распахнув створки своего сердца, я готов рассказать о том, что ничто на свете не смогло бы уничтожить воспоминания о тех пяти днях, проведенных в Эдинбурге. Они словно выжжены железом у меня на душе, и в самые трудные минуты жизни спасали от бездны. Мне приходится держать их под жестким контролем, как яд, иначе они могут и убить, разложив мой мозг на клеточки. Странно, мы приехали в город в полном молчании и только лишь на вокзале обменялись парой фраз. Все это время с лица Веспер не сходило какое-то странное выражение лица, будто она что-то мучительно обдумывала. Я знал причину ее молчания. Все было слишком просто. Нужно было быть глупцом, чтобы не заметить очевидного — Веспер была с кем-то близка, и явно была не рада этому факту. Какой же я был тогда глупец, не смог понять: она корила себя, убивалась из-за этого, потому что считала, будто изменила мне. Звучит глупо, ведь между нами ничего не было, но однако Веспер переживала из-за этого, и только теперь я понял причину ее расстройства — она любила меня, и не смела это показать мне. Мы остановились в старинном «The Balmoral Hotel»(1). До этого мы останавливались в дешевых гостиницах с душными прокуренными комнатами, в Эдинбурге выбор Веспер пал на отель, расположенный в замке. Она явно решила поддаться шику, словно больше этого не будет в ее жизни. Нас поселили в просторном номере с прекрасным видом на Принсес-стрит(2). Если бы тогда я знал, почему она решила снять здесь апартаменты, то ни за что не согласился бы на это. Отель находился недалеко от вокзала, что обеспечило ей легкий побег. — Правда, красиво? — она остановилась позади меня. В отражение на стекле я заметил, как она улыбается. Такой завораживающей улыбки я не видел до этого. — С чего вы взяли, что я любуюсь городом? — я обернулся к ней, ловя в ее голубых глазах легкое удивление. Она уже успела переодеться, сменив черный дорожный костюм на ежевичное платье и туфли без каблуков. — А чем еще? — Веспер пожала плечами, подошла к кровати, взяла сумку. — Вы так и будете стоять, как истукан? Пойдемте, прогуляемся. Вы же сами хотели, чтобы я показала вам Эдинбург. Она, не дожидаясь меня, вышла за дверь, и мне ничего не оставалось сделать, как последовать за своей странной спутницей. Выбор невелик: сидеть в номере и злиться на самого себя за происходящие метаморфозы, или просто прогуляться по старинному Эдинбургу, насладившись его атмосферой и общением с женщиной, которую я так и не смог разгадать. Веспер уверенно направилась по Северному мосту. Тогда меня удивило ее поведение: складывалось ощущение, будто она знает каждый камушек в городе, и ничто не представляет для нее тайну. Почему мне не пришла голову в мысль, что она шотландка? Ведь все было так очевидно: ее вера, почти искорененная в ее краях, тяга ко всему мистическому, что отчасти связано с наследием кельтов, скрытность, и некоторая сентиментальность. Все признаки были со мной, но я предпочитал не видеть за ее повествованиями об истории города ключи ко всем вопросам. Моя спутница остановилась у Собора Святого Эдигия. Она поджала губы, закрыла глаза, глубоко вздохнула, и повернулась ко мне. Веспер грустно улыбнулась и зачем-то начала мне рассказывать о том, как казнили шлюх и ведьм в стенах бывшего католического собора, как ей больно от присутствия их неприкаянных душ. — Там внутри очень красиво, хотя когда-то было намного лучше, — она протянула мне руку, и я вложил в ее теплую ладонь свою. Меня никогда не интересовало церковное убранство, красота витражей, сложность архитектуры — я не верил в Бога, и, следовательно, это не волновало мой ум. Бросив краткий взгляд на Веспер, увидел ее благоговейное выражение лица. Не сказав и слова, она прошла между скамей, опустилась на колени, и стала молиться, словно приоткрывая мне дверь в свой тонкий мир, позволяя насладиться мне чем-то личным для нее. Все это время я наблюдал за ней, не смея вздохнуть, не сводя с нее взгляда. После мы побрели по Хай-стрит и Лонмаркет(3), дойдя до Эдинбургского замка (4), главной достопримечательности города. Несколько часов Веспер водила меня от одного музея к другому, с придыханием рассказывая о разных экспонатах. Откуда она могла столько знать? Да, ее возил сюда отец, как она недавно сказала мне. Да, она могла многое прочитать. Но как-то в голову не могло прийти, что для нее, провинциальной девчонки из Ларгса, поездка в загадочный проклятый Эдинбург была сродни свежему глотку воздуха после тлетворного отравленного грехом Дуглас-Хауса, попытки убежать от гнетущей реальности родного дома. С ней в тот день, кажется, забылось все. Я просто был собой, вспомнив на миг обрывки беззаботного детства, как родители часто любили возить нас с братом к Стоунхенджу и в Виндзор. С Веспер оказался снова в давно утраченном детстве, словно никогда не был детективом Шерлоком Холмсом, отрицающим всякие чувства, ставящим разум превыше всего. Когда мы снова вышли на улицу, на город опустились мягкие сумерки, заметно похолодало, а Веспер была в лишь тонкой кофте, которая ее явно не грела. Я снял свое пальто, накидывая на ее хрупкие плечи. — Вы сами-то не замерзнете? — заботливо поинтересовалась она, кутаясь в пальто. — Нет, — отрезал я. — Я хочу есть, — жалобно произнесла Веспер. — Здесь совсем рядом кафе. Выпьем пунша и съедим краннахана(5). В «Café Hub»(6) мы согрелись и немного расслабились. Впервые со вчерашнего дня мы позволили себе поговорить о делах, но долго не смогли обсуждать эту тему и снова стали говорить о сегодняшней прогулке. Я узнал, что Веспер знает гэльский, и довольно неплохо говорит на нем, а еще она разбирается во всем шотландском, и никто не воспринимает ее за чужачку. И снова не придал этому никакого значения. Ночь была холодной, в гостинице летом почти не топили, и Веспер всю ночь жалась ко мне, как доверчивый ребенок, ищущий тепла матери. Трудно сказать, почему я распахнул для нее объятья, позволив быть так близко с собой. Но мне было спокойно с ней, хотя стоило ее опасаться: Веспер легко могла превратиться в зверя. Ад всегда наготове и только ждет момента, чтобы войти и поселиться в нашей душе. На следующий день мы готовились пойти к Алистеру Шеболду, который мог знать о книгах. Он ждал нас к пяти часам, а до этого времени мы снова отправились гулять по городу, направившись в Колтон-Хилл(7), чтобы скоротать время. — Вы просто сияете здесь, — отметил я, когда нам принесли наш обед в «Howies». — Просто детство вспоминается, вот и все, — ответила Веспер. — Папа часто любил возить меня сюда. Мы с ним порой останавливались на Чалмерс-стрит у одной семьи. Именно о них он написал свою последнюю книгу, которую так и не успел издать. — Настолько они были ужасны? — пошутил я, ловя серьезный взгляд Веспер. — Или все же кое-что было приукрашено? — Это же роман, — она пожала плечами, смотря на часы над барной стойкой. — Сами знаете, что в романах не всегда есть правда. Нам уже надо идти. — У вас есть, чем заплатить? — в бумажнике была лишь незначительная мелочь: деньги остались в моем чемодане в гостинице. — Нет, я не взяла кошелек, — Веспер поджала губы. — Ничего, — я подал ей руку, помог подняться на ноги. — До выхода нам всего лишь шагов тридцать пять. Если будем очень быстро идти, а потом побежим по улице, то никто нас не успеет поймать, и даже не подумает вызвать полицию. — Вы, оказывается, отчаянный, — отметила девушка с улыбкой. — Я знаю. Ну, идемте. Со смехом мы выбежали из ресторана, похожие на тех юных влюбленных, которые ищут романтики, а девушка ждет от парня смелых, по ее мнению, поступков, какие возвышают ее спутника перед другими юношами, борющимися за ее внимание. Метрдотель недолго бежал за нами, явно плюнув на всю эту ситуацию. Давясь от хохота, мы остановились в полутемном переулке, переведя сбившееся дыхание. Веспер прислонилась к кирпичной кладке, опуская взгляд на асфальт, потом резко подняла голову, потянулась ко мне, и наши губы впервые соприкоснулись. На меня словно обрушилась лавина, настолько был поражен потоком чувств, возникшим между нами. Это был как глоток из живительного источника. В теле появилась странная легкость, а в голове ясность. Я искал правильное слово, чтобы описать волну дрожи, пробежавшей по спине и разбившейся на бесчисленные брызги по шее, но не находил никакого ответа, а, может, просто не искал, настолько завороженный происходящим. Ее руки сплелись на моем затылке, мои же крепко обняли ее за талию, прижимая к себе, не желая отпускать, но Веспер первая разомкнула объятья, улыбаясь глазами. Я благодарен ей, что она ничего не сказала. Не думайте, что все барьеры рухнули в тот день. Все, по сути, осталось прежним: мы официально обращались друг к другу, продолжали делать вид, будто ничего не происходит между нами. Слишком трудно оказалось переступить черту после того, как мы оба старались держать дистанцию друг с другом. До Алистера Шеболда мы так и не добрались: старик сегодня плохо себя чувствовал и назначил встречу на следующий день, поэтому весь второй день мы провели с Веспер в Национальной библиотеке. Конечно, мы могли отправиться по двум остальным адресам, но Шон МакГрети умер месяц назад в своей постели при довольно странных обстоятельствах: в его легких оказалась вода, будто его топили. Так что мистер МакГрети вряд ли нам мог что-то сказать. Был еще один адрес, который мне не удалось проверить. Тот, кто жил там, умер шесть лет назад от сердечного приступа, но, по слухам местных жителей, дом жилой, и лучше его обходить стороной. Нельзя сказать, что день мы провели просто так. Между нами что-то изменилось. Изменилось после того поцелуя. Появилось больше интимности в общении, веселости, легкости и простоты. Веспер шутила надо мной, я постоянно поддразнивал ее, что она точно ведьма, но она не обижалась на меня, ибо отчасти это было правдой. Утром, перед встречей с Шеболдом, Веспер повела меня к Замковому Холму(8), с которого можно было полюбоваться старой частью города. Не знаю, что на меня нашло в ту минуту, но я стоял позади нее, обнимая ее за талию, прижимая к себе, слушая шелест соленого ветра, доносящийся с Ферт-оф-Форт(9). Мы молчали, все больше и больше погружаясь в бездну собственных чувств и эмоций. Тогда мне не казалось все это глупым или сентиментальным, наивным или неправильным: я был очарован Веспер, впервые по-настоящему проникнувшись ей, как бы она сказала — просто услышал вибрации тонкого мира. — Нам нужно уже ехать, — вдруг произнесла Веспер, вытягивая меня из омута переживаний. — Надеюсь, что сегодня мы сможем с ним поговорить, — ответил я, понимая что магия разрушена, но ее флюиды еще остались в воздухе. — Надеюсь, — пробормотала моя спутница, поднимая с пожелтевшей травы сумку. Мы и вправду смогли встретиться с Алистером Шеболдом. В дом нас впустила немолодая служанка в черном закрытом платье и белом фартуке. В ее серых глазах читалась некая подозрительность по отношению к нам, она постоянно посматривала в сторону Веспер, и, похоже, лишь только она ее интересовала. Служанка открыла раздвижные двери: перед нами предстала скромная, почти аскетичная комната, залитая солнечным светом. Мистер Шеболд, старый морщинистый старик, поднял на нас взгляд. Я хотел начать разговор, но он жестом меня остановил. — За вами тьма, моя дорогая, — четко произнес он. — После того, как выйдете отсюда, помолитесь. Вы относитесь к Реформаторской церкви? — Я католичка, — Веспер сделала к старику шаг. — Что ж, тем хуже для вас. С правильной верой вы становитесь еще более желанной для тьмы, — Шеболд грустно улыбнулся. — Сабина, принеси нам чаю. Присаживайтесь. — Мы сели в кресла, служанка принесла чай с молоком. — Для меня, как бывшего служителя Рима, и человека, проводившего обряды по изгнанию бесов, сразу все стало понятно насчет вас, дорогая моя. — Нам нужны книги, вернее, Мемуары Дьявола, — осторожно сказал я, находя влажную ладонь Веспер. — Я бы тоже хотел знать, где они, — бывший священник тяжело вздохнул. — Они пропали лет десять назад, а может быть еще раньше. Постоянно кочевали от одного хозяина к другому, но всегда возвращались в Эдинбург, где их след прерывался, и только спустя время их названия всплывали на каком-нибудь острове Уайте и снова исчезали, словно кто-то специально это делал. Я выяснил, что все эти несчастные вовсе и не были владельцами. Есть тут у нас в городе один странный тип — Йен Диксон. Очень странная личность. — Это тот, про которого ходят легенды? — вырвалось у меня. — Именно. Вот он точно знает все про эти книги, но вы вряд ли сможете с ним встретиться, — предостерег нас старик. — Он слишком осторожен во всем. Я просто уверен, что он хранитель всех тайн, вот к чему тогда такая конспирация. — Поверьте, я найду способы узнать правду, потому что в этот раз я на пороге раскрытия дела, — удовлетворенно сделал вывод, ощущая легкую дрожь в пальцах Веспер. В тот миг я действительно верил в это. Я был близок к ответу, почти нашел его для Веспер, но она не дала это сделать. Она сбежала, а я не стал разбираться во всем до конца, ибо не видел в этом смысла и ощущал опустошение, которое могло заглушить только принятие дозы кокаина. Да, в руках были все нити, и Веспер знала все раньше меня. Она знала, что книги у Адриана МакКензи, убитого ею спустя несколько лет после нашего короткого лета. Почему ты мне не сказала тогда правду? Почему не позволила себе помочь, Веспер? К чему такие жертвы? — Вы идите в отель, — тихо сказала Веспер, когда мы оказались на улице. — А мне нужно пойти в католическую церковь. — Лучше я с вами, — возразил я. — Нет, я должна побыть в одиночестве, — и она ничего больше не говоря мне, побежала вниз по улице. — Ава! — окликнул ее, но она даже не обернулась. Ох, это тягостное ожидание, нервные взгляды, бросаемые на часы, попытки всмотреться в вечернюю суету Эдинбурга, желая разглядеть в ней женщину, к которой уже не знаешь, как на самом деле относится: то ли проклинать, то ли отбросить в сторону все предрассудки и взгляды и сдаться ей. Все рассеется, когда она войдет в номер, снимая куртку и туфли, тихо пройдет в спальню, и не раздеваясь ляжет спать. Я планировал кое-что: мы должны были отправиться к этому таинственному дому, но все карты неожиданно спутались. Веспер не смогла встать с постели. Она даже не смогла ответить ни на один мой вопрос, лишь только по ее безмолвно шевелящимся губам понял, что с ней происходит. Ее тело было горячим, но она вовсе не была больна, на висках выступил голубой узор из вен, словно вся кожа была натянута, как на барабане. Голубые глаза потемнели, но в них не читалось безумие, скорее всего, это был страх, взгляд загнанного в угол животного. Она плакала от боли в теле, бредила, все время повторяя «Obsecro te, ne nunc»(8), снова и снова, как молитву. Я догадывался, что происходит с ней. Это был наш давний друг. Тот самый, что превратил ее в Манчестере в зверя, а сейчас в беспомощное существо. Планы пришлось отложить. Я не бросил ее одну. Не смог оставить. Нет, я обязан был быть с нею. Она покоилась в моих руках, смотря куда-то в пустоту постоянно, повторяя одну и ту же фразу, и лишь на время затихала, впадая в забытье. В такие минуты я чувствовал, как шевелится во мне забытое чувство любви, как оно подает тихий голос, напоминая о своем существовании, но я гнал его подальше от себя, делая вид, будто его не существует совсем. — Она сейчас не с вами. Она в нижнем аду, и только она сама может выбраться от туда, — ответил на мой нервный вопрос мистер Шеболд. — Но что делать? — вырвалось у меня. — Просто будьте рядом с ней, говорите с ней, зовите ее, иначе она никогда не выйдет на свет. Она ведь вчера ходила в церковь? — мистер Шеболд тяжело вздохнул. — Судя по всему, да. А это тут причем? Она не только там была, но и еще на кладбище, у нее снова на бедрах и предплечьях тонкие порезы, — рассказал я, совсем не понимая, что в этом отчасти и скрыты все причины. — Черная практика. Ваша подруга занимается черной практикой. Она вроде бы очищает душу от скверы, но с другой стороны становится настолько уязвимой, что дьявол легко может вторгнуться в ее душу и сознание. Тут просто нужно знать меру. В моей практике был один такой случай, в итоге девушка умерла во сне от страха. В прошлый раз Веспер вернулась с такими же порезами, а потом на неделю превратилась в фурию. Упала в обморок на Джордж-стрит, и это было странное падение. В Колме после такого похода на кладбище она вообще тонула во сне, захлебываясь в своей крови. Неужели она знала о тех запретных вещах, о которых говорила мне в Мендерли. «Танец — не мой способ самовыражения, если только ритуальные танцы, но это очень не хорошие вещи», — вот так она мне сказала, а когда я захотел дать определение всей этой чертовщине, окружающей меня, она пошутила, что ее следует назвать ведьмой. — Умойте ей лицо святой водой. Глупый совет, как могло бы мне казаться до встречи с Веспер, но тогда я был согласен на все, лишь бы ей стало лучше. Найдя в сумке Веспер пузырек с водой, сделал то, что просил бывший экзорцист. Ей стало лучше лишь на следующий день, а вечером она смогла встать с кровати. Я никуда не хотел ее отпускать, но Веспер настояла на своем. Она метнула в мою сторону тяжелый взгляд, от чего я опустился в кресло, потеряв возможность двигаться. Она уже проворачивала такой трюк, когда мы поссорились в Лондоне, и не раз заявляла — на данный момент она не так хорошо владеет манипулированием сознания, чтобы заставлять людей делать то, что она хочет. — Это мои личные дела, которые не касаются нашего дела, — она надела красное платье, и кожаную куртку, вытащила из сумки зонтик. — Я скоро вернусь, не переживайте за меня. Все будет хорошо. Теперь-то я знаю, где она была в тот вечер, и знаю причину ее слез. Но лучше бы я знал все это тогда, возможно, можно было избежать многого, предотвратить ее побег. Прошлого уже не вернуть, и не имеет никакого значения, почему все сложилось именно так, а не иначе. Веспер пришла спустя три часа, когда за окном хлестал сильный дождь, словно пытающийся смыть с земли всех грешников, очистив все от злобы и зависти. Кинув зонт у двери, Веспер странно посмотрела на меня, прикасаясь к моей щеке так нежно и так интимно, от чего защемило сердце. Она убрала руку, прислоняясь спиной к стене, продолжая глядеть в мои глаза. — Что случилось, Ава? — сорвался с языка вопрос. — Ава… — Все хорошо, — уголки ее губ печально дрогнули. — Все хорошо. Не оставляй меня этой ночью. Прошу тебя, Шерлок, не оставляй меня этой ночью. — Я не оставлю тебя сегодня и во все последующие тоже. Если ты захочешь, я никогда тебя не оставлю, — я обнял ее за плечи, вдыхая запах ночи и дождя, понимая, что впервые за наше знакомство, она назвала меня по имени. Это звучало так просто, так сладко, отдаваясь легким трепетом в теле. — Ава… — Ох, Шерлок, — она потянулась ко мне, целуя в губы. — Никогда не загадывай наперед. Мой безгрешный детектив, ты не знаешь будущего. Оно не самое красивое. Даже я не знаю всего. Я ощутил вкус соли на ее губах: она плакала. Плакала, потому что знала: мы не увидимся больше. Она просто прощалась со мной, или же пыталась отвлечь, чтобы легче было уехать. Но я — идиот — не понял в ту ночь ничего, ибо яд сантиментов давно отравил мне мозг и душу, и теперь дает знать о себе. — Все хорошо, — прошептала она мне на ухо. — Все будет хорошо. Но на самом деле было все плохо. Веспер писала, что только познав этого запретного чувства со мной, она смогла оставить все и умчаться прочь, и произошло бы все раньше, то ей бы было намного легче сделать это. В этом мы отличаемся: я же, почувствовав такую гамму чувств, не смог бы ее оставить, и она это знала. Теперь-то вы понимаете, почему я отказался от всех чувств и сказал Джону при знакомстве, что повенчан с работой? Вы правы, то, что я всегда отрицал, — жило во мне. Всегда. И Веспер смогла отпереть все наглухо закрытые двери в моей душе.