Любовь и забвение

Память можно представить как огромную библиотеку. Это самый простой и самый верный образ. Огромные стеллажи с толстыми томами рукописей о тебе самом — о каждом значимом моменте, о каждом чувстве, о каждом человеке. Снять с полки нужную и прочесть — не стоит труда. Но что же тогда такое забывание? Кэрол думала, что книги памяти с пережитым за два года просто уничтожены. Возможно, сожжены, и теперь она шарит рукой по пустой полке. Но рукописи не горят. Взгляни же, Кэрол, они все на месте! Вот эта — с золоченым корешком — что-то значимое и дорогое тебе. А эта — совсем чёрная — должно быть какая-то твоя утраченная скорбь, забытая боль. Открой же, прочти. Она снимает с полки любую — наугад — не выбирая между болью и радостью, между находкой и утратой. Она открывает на случайной странице, проводит пальцем, но… не видит ничего. То ли это чужой язык — незнакомые иероглифы по белой бумаге. То ли зрение подводит — строчки плывут и тонут в сером мареве — ничего не разобрать. Но она действительно очень старается. Вглядывается в эту буквенную муть до рези в глазах, сжимает виски. Хмурится, собирая лоб в череду морщинок, и старается разобрать текст. Отдай мне хотя бы строчку, небытие. И небытие отдаёт ей Софию в облике чудовища или же чудовище в облике Софии, которое, сбитое пулей Рика, падает с подкосившихся детских ножек на землю. Отдаёт такое воспоминание, чтобы неповадно было еще просить. Не проси у небытия ничего. Но Кэрол каждую минуту тишины и каждую ночь неизменно затягивала пружину внутри с мантрой «Вспоминай». Она знала, что ускользнувшие события могли быть ужасающими. Она знала, что вспоминать больно, но была обязана сделать это. Жить в неизвестности — точно вариться на медленном огне. Гадливое ощущение непонимания и вакуума. И милые улыбки Гленна и Мэгги этим утром не могли ей помочь заполнить этот вакуум. Кэрол улыбалась им в ответ и делала это вполне искренне, но напряжение внутри нее росло, и с этим вряд ли можно было совладать. Она думала об этом, глядя на полку с книгами в своей комнате. Сидела на краю застеленной кровати, сложив голову на руки, будто очень устала, а ведь день только начался. Кэрол закусила губу. «Хватит себя изводить. Пойди и найди себе занятие. Всё прояснится тогда, когда придёт время. А нет — заставлю их всё рассказать». И только Кэрол собралась встать и пойти вниз, как в комнату постучали. На пороге показался совсем юный мальчик. Кэрол вскинула брови от неожиданности и расплылась в улыбке. — Здравствуй, Кэрол. Он застрял в дверях. Смотрел на неё странно — робко, изучающе, вопросительно. — Здравствуй. Заходи, — уверенным жестом она пригласила ребенка внутрь. Он послушался, сел напротив. — Мама говорит, ты ничего не помнишь. Это правда? — удобно устроившись на стуле, он поднял на неё свои огромные глаза. — Увы, правда, — развела Кэрол руками. Мальчик понравился ей с первой секунды. Она всегда любила детей, но этот был особенным — просто очаровательным и, что важно, вовсе ей не чужим — это она почувствовала сразу. — И меня не помнишь? — Извини, малыш, моя память не делает исключений. Он поджал губы. — Впрочем, тебя-то я бы очень хотела помнить, — улыбнулась Кэрол, и он весь будто воспрянул и улыбнулся. — Придется снова знакомиться. — Я Сэм, — ответил мальчик, по-прежнему глядя на неё изучающе. — Мы с тобой дружили? Сэм отвёл глаза, и на пару секунд его взгляд расфокусировался, но потом он вздохнул, улыбнулся и ответил: — О, да, мы дружили. Мы не просто дружили, мы были лучшими друзьями на свете! Ты всегда много со мной играла, пекла мне горы вкусного печенья, а еще… ты меня очень любила и никогда-никогда не ругала! Кэрол улыбнулась: — О, Сэм, мне очень жаль, что я забыла тебя. Но я очень рада, что у меня есть такой прекрасный друг! Она приобняла мальчика, и нужно было видеть, как он весь засиял. — Да, я тоже рад! Сэм болтал ногами, сидя на высоком для него стуле, и рассказывал Кэрол всякую всячину. Начал он с того, как хотел прийти к ней раньше, но был болен и мама не позволяла. Рассказывал про свою маму, про брата, про Рика, «который теперь мамин жених». Он говорил про то, какая Кэрол хорошая, про свои игры и про Александрию. И даже про то, как мечтает снять продолжение своего любимого мультика про космических роботов. Кэрол было хорошо. Сэм вошёл и осветил собой комнату, и все тревоги женщины пропали из поля зрения. Прошлое важно, но куда важнее — настоящее и будущее. И будущее — вот оно — сидит перед ней и болтает ногами. Улыбается самой милой на свете улыбкой. Смотрит распахнутыми глазами. Ребенок. Как будто её собственный. Впрочем, её чуткое восприятие улавливало в этом малыше что-то странное. Какое-то волнение, необъяснимую тревогу, но до определенного момента она об этом не думала. Да как тут думать, когда он с таким жаром рассказывает, как космические роботы захватывают Марс и спасают оттуда местных жителей — полурыб-полукошек. — А еще ты обещала меня научить пользоваться оружием, — выпалил мальчик после очередной своей истории. — О… — Кэрол помолчала. — Видишь ли, боюсь, это обещание придётся заморозить пока. До той поры, пока я всё не вспомню. Сэм посмотрел на неё с удивлением, замешанном на страхе. — Ты вспомнишь? — Конечно, я вспомню, Сэм, мне просто нужно время, — она погладила его по голове, но его страх, кажется, только усиливался. Кэрол нахмурилась: — Что такое? Что-то случилось? Сэм закусил губу и сжал кулачки, отвернулся. — Сэм? Сэм, ты чего? Если ты из-за обещания, то тебе нужно просто потерпеть, это совсем не трудно, малыш. Но Сэм только замотал головой и не поворачивался. — Сэм… — она с удивлением обнаружила, что мальчик содрогнулся от рыдания, и притянула его к себе, заключив в объятия. Но Сэм вырвался. Он вскочил и со слезами на глазах, в которых светилось жгучее раскаяние и детская обида, проговорил: — Я всё наврал. — Что? — непонимающе переспросила Кэрол. — Я всё наврал. Мы не были друзьями. Ты меня не любила. Ничего ты мне не обещала, — он почти кричал, а слёзы катились по щекам без остановки. — Я узнал, что ты всё забыла, и решил соврать! Решил, что ты меня полюбишь, если я скажу, что ты меня любила! Но ты всё вспомнишь и поймёшь, что я врун. — Сэм, я не понимаю… — Кэрол едва удавалось побороть оцепенение и произнести хоть слово. — Это я тебя любил, хотел с тобой дружить, а тебе было неинтересно! — Сэм… — Ты можешь привязать меня к дереву и бросить в лесу, как и грозила! Это всё нечестно! Нечестно! — он зарыдал и бросился прочь из комнаты. Кэрол не верила своим ушам. Как она могла не ответить на любовь этого прекрасного ребенка? Почему? Что с ней такое было? И что это за жуткие угрозы? Неужели она и впрямь говорила ему такое? Она захотела догнать его, но силы точно оставили её в один момент, и она так и осталась сидеть на кровати, схватившись рукой за лицо и качая головой. Потом в комнату вошла Джесси. Она извинялась за сына. Она говорила, что не понимает, что с ним, уверяла, что серьёзно с ним поговорит, что устраивать скандалы на пустом месте совсем не в духе Сэма. Кэрол что-то отвечала ей, возможно, невпопад. Она не могла прийти в себя и лихорадочно пыталась найти способ объяснить себе случившееся. Уложить это в голове. Понять. Разобраться. Но это было безуспешно. Кэрол просто не верила, что могла обижать ребенка. Она не могла вообразить ни одной причины и поблагодарила бога, когда Джесси наконец ушла, оставив её наедине с тишиной и внутричерепным хаосом.

***

Первым делом надо освежевать белок, чтобы шкура не испортилась. Да и с мясом тоже нужно быстро разобраться. Пусть местные и воротили нос от беличьего мяса, но Дэрил упорно забивал бельчатиной морозильную камеру — он-то знал, что такое голод, и не имел привычки брезговать. Нужно не просто освежевать тушки — необходимо правильно высушить шкуры, на всё это уходит масса времени, даже если ты проделывал это десятки раз. Особенно если охота была удачной — время, время и ещё раз время плюс много усердия — тогда шкурки будут подходящим сырьем для дальнейшей выделки. Дэрил не торопился. Он сидел на заднем дворе на земле — в месте, которое не просматривалось из окон (особенно из её окна)  — и растягивал шкурки на ветках для сушки. Да и куда торопиться? Чтобы пойти к Кэрол, нужно собраться с мыслями, а содержимое головы разбегалось, как те же белки. И ищи их по деревьям потом. Если бы мысли можно было застрелить из арбалета, он бы это непременно сделал. Так Дэрил и не решил, быть ли честным до конца или продолжать ломать комедию. Столько раз назвал себя трусом в голове, что не пересчитать. Но толку от этого было мало. Сам себя не слушался. И, когда он постучал в её дверь, солнце уже садилось, а он был вновь старательно причесан и одет. Её лицо было строгим и печальным, но она силилась улыбнуться. Наверное, ей этого искренне хотелось — в этом не было подмены и неискренности —, но получалось с трудом. — Я рада, что ты пришёл, —, а в глазах лихорадочный влажный блеск — то ли плакала, то ли старалась не заплакать. Он сел рядом. Всё его смущение, все его метания самоустранились, когда он увидел её такой — расстроенной, хрупкой, несчастной. Нет, она не просила его помощи, но его и не нужно было просить. — Я был на охоте, — произнёс он, чтобы что-то говорить, а сам вглядывался в неё, думая, как лучше подступиться, чем помочь. — Я так и подумала. За белками? Кивнул головой. — Удачно? Снова кивок. — Разбирался с ними еще полдня. Ну, раз обещал, надо делать. Она улыбалась уголками рта, глаза же не улыбались вовсе. Дэрил замолчал. Воцарилась тишина. — Эй. Она повернула голову и посмотрела ему в глаза. — Что случилось? Кэрол выдохнула, виновато поглядела на него: — Это так заметно? — Угу. Она помолчала, подбирая слова. Он тоже молчал, сложил руки в замок и смотрел на неё внимательно, долго. Молчать было просто и приятно, но не тогда, когда ей было нехорошо. — Ты… ты можешь доверять мне. Ясное дело, что ты меня не помнишь и это просто слова, но это так, — произнёс Дэрил, разбивая тишину. — Я знаю, — ответила она с теплотой. — Правда, можешь. — Я это уже поняла. Или… вернее сказать — сразу поняла. Я просто не хочу взваливать свои проблемы… — Взваливай. Его готовность вызвала улыбку. — Правда? — Взваливай, даже не думай. — Спасибо, — она расправила складки на одеяле, выдохнула, подняла глаза и продолжила. — Всё просто: мне… необходимо всё вспомнить. Мне это очень нужно. Нет ничего хуже неведения, я узнаю какие-то вещи… какие-то отрывки и пугаюсь сама себя. Я не знаю, кем я была всё это время. И я должна узнать, — она помолчала пару секунд, — даже если я была чудовищем. Дэрил бросил на неё быстрый тревожный взгляд, а она продолжала: — Я знаю, что случилось много всего страшного. И я знаю, что никто мне этого не расскажет. Я знаю, что Дениз считает, что еще рано рассказывать мне, что я должна постараться вспомнить сама. И я не протестую… Я просто хочу вспомнить, стараюсь изо всех сил, но не могу найти ключ. И даже тебя я не буду просить рассказать мне. Ты этого не сделаешь и будешь бесконечно прав. Дэрил слушал её, нахмурившись. Когда она закончила, он резко встал: — Тебе же можно гулять? — Да, конечно. — Тогда пойдём. Собирайся, я подожду за дверью.

***

Он повёл её в дальний конец Александрии — днём там шла стройка, а вечером обычно не было ни души. Этого-то он и искал — уединения. — Зачем мы здесь? — её волосы трепал усилившийся ветер, а щёки раскраснелись от ходьбы и свежего воздуха. Дэрил огляделся и извлёк из кармана нож. Кастетный нож, принадлежащий Кэрол. Он протянул его ей и произнёс: — Хочу помочь… вспомнить. Возьми. Оружие блеснуло сталью. Кэрол протянула руку и медленно взяла нож, случайно коснувшись горячей ладони Дэрила. Она подняла глаза и столкнулась с его взглядом — преданным, жарким, смущающим — взглядом, который он быстро спрятал где-то под ногами. Кэрол закусила губу. Сердце билось учащенно. Нож лёг в её руку так, будто она его никогда и не выпускала. Точно он был продолжением её руки. Какое странное ощущение. Кэрол во все глаза смотрела на своё оружие. — Я помню. Я его помню, — прошептала она одними губами и, развернувшись, с размаха всадила нож в рядом стоящее дерево. Она обернулась к Дэрилу. Её глаза горели. — Это моё оружие. Я это делала. Я убивала ходячих, — произнесла она с воодушевлением. В глазах — благодарность. — Еще кое-что есть, — он извлек из кармана револьвер и с сомнением протянул ей. Кэрол заткнула нож за ремень и взяла револьвер в руки. — Он не заряжен, — пояснил Дэрил, глядя, как она вертит оружие в руках, словно заново узнает. Сердце Кэрол тяжелыми и частыми ударами отзывалось на холодный блеск смертоносного предмета в её руках. Она взяла его в правую, она вытянула руку. Неподалеку из земли торчал знак, предупреждающий о строительных работах, и Кэрол прицелилась в него. Просто чтобы ощутить. Чтобы понять. Чтобы вспомнить. Палец замер на спусковом крючке, как вдруг знак расплылся и превратился в детский затылок. Затылок русоволосой малышки, плачущей худенькой девочки. Кэрол вскрикнула и отбросила револьвер. Дэрил сорвался к ней. Она покачнулась — кислород точно перекрыли — сделала судорожный вздох и снова посмотрела на знак. Никакой девочки. Наваждение. Дэрил был совсем рядом, поддерживал её, чтобы она не упала. Кэрол подняла на него глаза: — Я… мне померещилось кое-что ужасное. Дэрил не стал задавать вопросов. Он всё понял. Он знал эту историю — совсем не сразу, всего лишь месяц назад она рассказала ему о том, что случилось с Лиззи и Микой. Он ничего не сказал тогда — это было пережито, он ничего не сказал сейчас — и так достаточно. Убедившись, что Кэрол твердо стоит на ногах, он рывком схватил выброшенный ею револьвер, но Кэрол не позволила ему забрать оружие. — Оставь его мне. Мне это поможет. Уже помогает. — Что это за помощь такая? Черт, зря я всё это… — прорычал Дэрил, не сдержав подступившую досаду. Кэрол аккуратно взяла револьвер из его рук, и задержалась своими пальцами в его почему-то совсем холодных ладонях. — Всё хорошо, — сказала она почти шёпотом. — Спасибо тебе. Всё это — мне на пользу. Он нервно пожевал губы, глядя куда-то мимо нее, рассеянно кивнул и пробормотал: — Пошли обратно. Холодает.

***

Очередной день без происшествий подошёл к концу, укладывая каждого александрийца в свою или чужую постель. Рик лежал в кровати Джесси и смотрел в одну точку. Эта точка была где-то за пределами комнаты, но и не за окном. Эта точка была внутри него, и эту точку он не сумел поставить. Вместо неё запятая, и белая мягкая рука Джесси обвивает его со спины, тёплое обнаженное тело прижалось к нему и время от времени слегка дергается во сне. Интересно, что ей снится? Нет, уже не интересно. К сожалению, уже не интересно. Рик пытался уснуть, но не мог. Тогда он аккуратно снял с себя эту мягкую белую руку и неслышно вышел.

***

Мишонн лежала в своей комнате на боку, укрытая тонким белым одеялом до самой шеи. Завтра вечером Диана вознамерилась устроить вечеринку и, более того, настояла, чтобы Мишонн раньше закончила службу и обязательно присутствовала на вечеринке как гражданская. А где вечеринки, там алкоголь. А где алкоголь, там опасность того, что… Она прикрыла ладонью глаза и выдохнула. Почему-то думая о том, что Рика нужно обходить стороной, она почувствовала в себе фальшь и кокетство. Наверное, это просто ночь и её демоны. Мишонн повернулась на другой бок и вздрогнула от короткого стука в дверь. Она замерла, сжав одеяло в кулаках, точно маленькая испуганная девочка. Ей показалось, что кто-то легонько приоткрыл дверь и заглянул внутрь, но она лежала без движений, и этот кто-то беззвучно ушел. Она знала, кто был этот кто-то. Она попросила себя не улыбаться. Она уснула с этим знанием и с этой запрещенной улыбкой на губах.

***

Дэрил поднялся по лестнице и хотел повернуть в левое крыло — к себе, но замер на мгновение и, оглянувшись, сделал несколько шагов к двери Кэрол. Тонкая полоска бледно-желтого света под дверью выдавала её — еще не спит. Но он не стал заходить. Даже не подошёл слишком близко. Два вдоха, два выдоха — он развернулся и, внутренне кивнув самому себе, направился в свою спальню. Быстро разделся по пояс и влез под одеяло. Сегодня он постарается не грызть себя за то, что принёс ей оружие. Ведь… она права, ей нужно вспомнить. Так пусть же вспоминает всё и до конца. Пусть всё вернется на круги своя. Пусть она посмеется над ним и его жалкими попытками что-то ей доказать. Пусть. Он оскалился, выдернул из-под своей головы подушку и со злостью швырнул её на пол. В полной темноте блестели его глаза — то ли счастливые, то ли рассерженные, то ли алчущие. Алчущие большего.

***

За секунду до того, как Кэрол погасила настольную лампу, круг света запечатлел сложную смесь тревоги и надежды на уставшем лице женщины. Темнота скрыла всё, кроме металлического холода револьвера, зажатого в руках Кэрол. Так она и легла на свою мягкую постель — не смыкая глаз и держа в обеих руках своё полное загадок оружие. Она засыпала с мыслями о том, что это и есть ключ. Затылок девочки, револьвер, выстрел и жгучая боль. Но ключ не поворачивался и больше она ничего не помнила. А потом сон подменил собой явь.