Небо и земля

— Что? Зачем это? В воздухе повисло неловкое молчание. Каждый думал о своём. Элизабет о том, как она теперь выглядела в глазах Леви, а Леви о том, какого черта Элиза собиралась за стены. Эрвин наблюдал за поведением обоих, не смея встревать в это безмолвное противостояние. Он считал это их личным делом.       Первой сдалась девушка. Чем дольше она смотрела на капрала, тем больше ей хотелось уйти отсюда, хлопнув дверью. Лицо этого человека заставляло старые, толком не зажившие раны вновь открываться. Имя этого человека резало слух. Всё в нём раздражало, пробуждало ненависть, настоящую ярость, принуждающую сжать зубы, ведь по-другому незаметно для окружающих выразить свои эмоции было нельзя. Она не могла себе позволить. Не перед ним. — Чтобы найти море, — сдержанно ответила она.       Весь этот концерт затянулся. Эрвин знал цену времени, — самому драгоценному ресурсу в жизни — поэтому хотел было продолжить раскладывать по полкам вести, но едва открыл рот, был перебит: — Дай нам минуту, — беззлобно обратился Леви. — Я с вами никуда не пойду, — тут же твёрдо вмешалась Элиза, морща нос и продолжая смотреть куда-то в окно. — Не помню, чтобы спрашивал тебя. Сильная рука потянула её к выходу. Дело дрянь. Шипя ругательство, девушка поволоклась за ним. Хлопнула дверь. В коридоре гулял сквозняк, шевелил подол юбки, действовал успокаивающе на Элизу. Хотя, казалось, это барабанящее сердце не успокоит ничто.       Леви встал напротив неё. Тон, которым он заговорил, был невозмутимым, в отличие от его слов: — Что это ещё такое? Акт протеста? Элизабет, о чем ты думаешь? — Скрестив руки на груди, он стоял на приличном расстоянии от неё, а давление чувствовалось такое, словно он совсем рядом. И, как всегда, от мужчины веяло ледяным спокойствием, холодящим сознание, отрезвляющем не хуже ночного озера. Действительно захотелось спросить себя, во что она ввязывается? А нужно ли оно вообще? Десятки вопросов свалились, усложняя попытки ответить с каждым разом. Если сейчас не взять себя в руки, то образ, в который она так старательно вживалась, рухнет. Во-первых, лучше бы оборвать это подозрительное молчание. — Думаете, я всего лишь истерю? — Она прислонилась спиной к стене позади. — Эти мудаки не стоят того, чтобы гробить свою жизнь из-за них, — продолжил капрал, делая пару шагов к ней. — Вы — главный мудак в моей жизни, — совершенно не думая головой, произнесла Элиза. О своих словах она пожалела сию секунду. Да, Леви ей больше не старший по званию, он больше не стоит над ней, но остатки, крупицы уважения к этому человеку всё ещё теплятся, несмотря на всё то, что было между ними. Какой бы сволочью он не был, он спас её — чумазую, напуганную девчонку. Одному Богу известно, что случилось бы, если бы не эта абсурдная случайность. Но виду, что пожалела о сказанном, старалась не подавать. Судя по нахмуренным бровям Леви, не очень-то удачно. — Я не отправлюсь так далеко из-за простой обиды. Я даже не в обиде ни на вас, ни на психологов.       Где-то в её интонации проскользнула фальшь, и Леви уловил её. На это потребовалось не много времени. Затем последовало ещё несколько шагов вперёд. — Нет, ты обижена. Как маленькая капризная девчонка. Просто обижаешься ты тихо и скрытно. Мне не нужно быть психологом, чтобы заметить. Он прав. Прав как никогда. — Может быть. — Пожала плечами. — Но это не отменяет того, что я еду на верную смерть не из-за Вас или из-за психологов. Я не в отчаянии. Просто эта идея давно не давала мне покоя, она вполне обоснована и имеет право на существование. Осмелюсь назвать её почти идеальной — в любом исходе все будут довольны. Не обольщайтесь. Последнее, ради чего я бы совершила самоубийство — другие люди или вы.       Элизабет всё ещё избегала зрительного контакта. Бегала глазами по окружению, старалась уцепиться взглядом за что-нибудь, лишь бы хоть немного облегчить эту пытку. Находиться рядом с ним по праву можно было назвать пыткой. Леви же, скрестив руки, смотрел чётко перед собой, на собеседницу. — Значит, включишь благородность и сделаешь вид, что всё для Легиона Разведки? — Мужчина поднял бровь. — Отнюдь. Включу честность и скажу — это моя возможность навести порядок в голове и разобраться во всём случившемся.       Чертовски неприятно. Стало ясно — она долго не продержится здесь, в его обществе. Это выше её сил. — Элизабет, нам многое нужно обсудить, — выдохнул Леви. — Лучше сделать это в другом месте. — Нет. Мне абсолютно наплевать на сложившуюся ситуацию и, как я говорила, никуда я с вами идти не собираюсь. Облачённая в вуаль безразличия речь прозвучала для неё словно бы со стороны. Элизабет не могла узнать свой голос. Уехать бы за стены прямо сейчас… Оставить за спиной весь этот шлак, выкинуть на помойку прошлое. Позволить ему забиться в дальние углы памяти, покрыться толстым слоем пыли и паутиной. Родиться бы заново. С обычными глазами…       И вот всё снова возвращается к чертовому дефекту.       Может, глаз и правда стоило выколоть. Боль от рвущихся нервов и сосудов того стоила бы. Произошедшего можно было избежать таким простым решением. Оборвать наконец эту нить, выбрать другую дорогу на распутье.       Но она не выбрала. Ошиблась в решении. — За твоим «мне наплевать» стоит неравнодушие.       Элизабет не знала, зачем в этот момент посмотрела в его глаза. Может, из интереса: фраза прозвучала странно для того, кто обычно разговаривал, будто ничто на свете не имеет значения, вот и захотелось сравнить тон с выражением лица. А может, от удивления, в поисках поддержки или извинений — уже ничего не ясно, кроме одного — лучше бы не смотрела. Потому что захотелось разрыдаться от мелькнувшего в глазах всего на секунду — такую короткую и такую длинную секунду — тепла. По телу молнией пробежала волна мурашек. Элиза нахмурила брови и укусила нижнюю губу, понимая, что она переступила за грань. Лимит исчерпал себя. Теперь стало просто тошно от пребывания здесь. Это чувство выворачивало наизнанку, вызывало монотонную, расплывающуюся боль в голове. Пора уходить. Бог с ней, с этой вылазкой, девушка найдёт путь связаться с Эрвином, а сейчас только нужно… — Стоять! — Сильные руки впились в её плечи. — Возьмёшь и убежишь? Глаза всё ещё смотрели на коридор, по которому девушка собиралась уйти. — Возьмёшь и убежишь?! — настойчивее повторил Леви. — Да! Да, я убегу! Я не всемогущая, не такая сильная, как Мия или кто другой. Я человек, мне свойственно испытывать эмоции! — Дыхание сбилось, но она всё равно старалась говорить быстро, чтобы не задерживаться здесь, в этом месте, в его руках ни секундой дольше. — Это отвратительно! Мне отвратительно быть рядом с вами! Отвратительна одна только одна мысль о вас. Уберите руки! — Она вновь забрыкалась, вцепилась ногтями в кожу его запястий, стараясь отвести их и освободиться, но Леви неожиданно сказал то, что заставило замереть: — Скажи, Элизабет, ты боишься?       Вкрадчиво и спокойно, будто намереваясь усыпить бдительность, — вот как послышались эти слова ей. Ответ на вопрос лежал на поверхности. За ней право ответить, обнажив своё внутреннее состояние и упав в его глазах, или промолчать, позорно убежав из этого злосчастного места. Она и так пала ниже некуда, а значит, из двух зол нужно выбрать меньше. — Да.       Совсем беззвучно, тускло соскользнуло это слово с губ. Невесомое и лёгкое, но так тяжело ей далось. Вогнало в оцепенение и лишь усилило боль в голове. Хорошо, что недалеко было открытое окно, что сквозняк гладил по щиколоткам, давая возможность сосредоточиться не на головокружении, а на этом ощущении ветра на коже. — Знаешь, что делают со страхом? С ним не борются. К нему привыкают. Чего ты боишься? — Вас. — Элизабет растерялась. Застыдилась от таких откровений. Не важно, что между ними было большее. Сейчас они друг другу чужие, а если бы чужие люди при первом же разговоре открывались, общество бы не выглядело так, как оно выглядело сейчас. Все спешат. Ни у кого нет ни времени, ни желания. Подойди к первому встречному и скажи: «Привет, дай мне пять минут, чтобы я мог выговориться тебе» — и в лучшем случае тебя пошлют куда подальше, в худшем — изобьют. Но Леви прямо сейчас своими действиями велел ей: «Расскажи о том, что тебя тревожит». Пусть косвенно, обходными путями, по-своему, но сказал, и это… странно. Странно и тяжело воспринимать. Не понятно, как следует отреагировать, да и в конце концов он — не тот человек, с которым бы хотелось делить переживания. — Не хочешь обсуждать положение дел, тогда прибегнем к действиям. Посмотри на меня,  — повелел он, с особой твердостью акцентируя внимание на последних словах.       Он поставил ультиматум — разговор или действия, и оба варианта порождали только большее желание уйти. Тело само дрогнуло и вновь попыталось совершить задуманное, но на сей раз ладони, по-прежнему сжимавшие плечи, толкнули Элизу к стене, заставляя удариться спиной и затылком о твёрдую поверхность. На самом деле, действительно уйти мешало не то, что он держал её физически — нет, это всего лишь руки. Пусть и руки сильнейшего воина человечества, при желании из них всё равно можно было вырваться. Он держал её здесь морально. Давил на неё. Словами, своей аурой не позволял спокойно покинуть штаб. Как бы не было противоречиво, но это — истина в чистом виде: убежав сейчас, Элизабет не только обеспечила бы себе кратковременное спокойствие, но и оставила бы за собой незавершенное дело. И если раньше было действительно всё равно, то сейчас… Это ведь касалось Леви. Всё, что касалось его, причиняло ей дискомфорт. Если бы он не принуждал её остаться, Элиза ушла бы без зазрения совести, но он принудил. И теперь она уже не могла уйти спокойно. — Нет, я не хочу…       Леви оторвал её от стены и снова впечатал в неё. Очередная волна боли в затылке не помогла придти в себя, а лишь усугубила состояние. Девушка зажмурилась, цепляясь за хоть какое-то ощущение, которое могло бы помочь ей не потерять связь с миром. Лёгкий ветер у ног уже не помогал, он терялся на общем фоне. — Хочешь ты или нет, это всё не имеет значения. Сделай это! — практически зарычал Леви, и Элиза поняла, что уже отступать некуда. Воздух из лёгких словно выкачали в миг, когда знакомые черты предстали перед глазами. Она не могла думать ни о чём другом. Все мысли будто растворились где-то в серой радужке до боли родных и ненавистных глаз. Стало слишком холодно и жарко одновременно. Затаившиеся во мраке эмоции, как разгневанные псы, сорвались с цепи. Элиза судорожно выдохнула. Тело изнывало под его пристальным взглядом. Резь с каждой секундой становилась всё ярче, острее. Девушка старалась сконцентрироваться на том, что она чувствует к человеку напротив, раз он настоял на этом, раз попросил привыкнуть к своему страху, но внимание переключилось на что-то вязкое, тёкшее из носа. С нескрываемым удивлением Элиза коснулась кончиками пальцев верхней губы и чуть выше, посмотрела на них и растерялась — кровь. — Д-давление скачет…       Пока Элизабет в ступоре разглядывала свои подрагивающие пальцы, Леви накинул на них свой платок и стёр алую жидкость. Также поступил с лицом, случайно коснувшись губ пальцами, и тут же почувствовал, как девушка вжалась в стену. — Не помню, чтобы я разрешал тебе опускать глаза.       Она как пойманный в клетку зверь. В этой партии ясно, кто выиграл, а кто проиграл. Но шахматы научили её кое-чему: и проигрывать нужно уметь. С этими мыслями она подняла глаза наверх.       Этот человек знал о ней всё. Видел насквозь, как бы хорошо она не пряталась. Вот почему она чувствовала себя обнаженной. Все её переживания перед Леви на блюдечке. Ничем не прикрытые, голые. И снова стыдно. Как много лет назад. Снова не хотела, чтобы он видел её такой беспомощной и жалкой. Она задыхалась, дрожала, как хрупкая ветвь на ветру, но вскоре и правда стало чуть легче. Молчание переставало быть такими неловкими, а от страха остался только шлейф. Заметный, но больше не отягчающий.       Элизабет опустила голову, шумно выдыхая и закрывая глаза. Мужчина продолжал держать платок у её носа, поэтому она перехватила ткань, всеми силами стараясь не коснуться его руки. — Никто не говорил, что будет просто. — Леви не сводил с неё глаз. — Просто — это снять одежду и заняться сексом, — немного гнусаво ответила девушка. — Сложно открыть душу, поделиться переживаниями, настроением, мыслями, надеждами. Вот что значит по-настоящему обнажиться. Вы выбрали лёгкий путь … — она нервно сглотнула, поднимая на Леви лишенный всяких эмоций взгляд. Не потому, что она действительно ничего не испытывала, но потому, что сдерживала себя. Чем раньше сделает вид, что всё в порядке, тем раньше избавится от его общества. — Закончим эту тему здесь. — Раз уж ты напсиховалась вдоволь, я скажу: ты никуда не поедешь. Не имеет значения, с какой целью ты собираешься за стены. Ты не поедешь. — Леви, помнится, Эрену Йегеру вы дали выбор. Вы ведь сделали это не потому, что ответственность переложить вдруг захотели. Вы позволили ему на собственной шкуре убедиться, что неверные шаги ведут к последствиям. Так позвольте же и мне. — Какая речь может идти о выборе, когда ты просто собираешься совершить самоубийство? — зло проговорил он в ответ. — Но… Вы ведь не стали бы так отстаивать своё мнение, будь на моём месте кто-то другой, так? Навряд ли дело во мне… — Дело в тебе. Я ответственен за тебя.       Всё-таки жизнь учит. Через сотню ошибок и тысячу падений, но учит. И делает это эффективно. Потому что на сей раз Элиза не ожидала услышать слов о любви или извинений. Реализм взял верх. На короткое мгновение девушка даже возгордилась собой. — Вы уже не капрал, а я уже не солдат. Ни к чему чувствовать ответственность за меня. Я сама по себе… — От сказанного стало дурно. Она рассуждала вслух, вникая в суть попутно, и суть нещадно прожигала. Реальный расклад был не так страшен, пока его не одели в оболочку из слов. — Я ответственен за тебя, Элизабет. И это не о чинах и прочем дерьме.       Она дёрнулась, как от скрежета металла. Её взгляд исподлобья был хмурым. Зачем он снова всё путает? Этот разговор слишком затянулся. Чем дольше он продолжался, тем сложнее становился. — Я найду море или умру за стенами, как и хотела. Меня всё устраивает. Вы меня не остановите никакими убеждениями и никакими словами.       Леви презрительно усмехнулся и стал уходить. Казалось, он был разочарован. — Безмозглая. Не жди, что смерть за стеной будет такой романтичной, какой ты себе её представляешь, — чеканя каждое слово, говорил мужчина на ходу. Элизабет и впрямь почувствовала себя глупой и наивной девчонкой. Но в глубине души, она понимала — это то, чего она хочет. Тем более, она не станет подчиняться его воле. Он раскопал её внутренний мир, перерыл там всё, создал сплошной хаос, и после этого доверять? Людмил говорил, что нужна разрядка, но не такая ведь. Не с этим чугунным осадком на душе и запятнанным платком на руках.       Элизабет ещё недолго постояла в коридоре, слушая отдаляющиеся шаги и размышляя. Надежда на разгадку тайны глаз долго держалась на плаву, и всё же медленно тонула, пока не оказалась на дне. Пришло время отпустить всё. Мир, мечты и людей. Маму она отпустила. Теперь очередь Леви.       Она вернулась в кабинет сама не своя. Столько раз получалось отбросить всё лишнее из головы, а в этот раз никак, хотя тема разговора серьёзная. Самая серьёзная за всю жизнь. — Итак, вероятнее всего, море может быть на востоке отсюда. — Эрвин подвинул карту Города Трёх Стен ближе к Элизе. — Послезавтра утром ты отправишься в Каранес с местными торговцами. Там ты найдёшь штаб Гарнизона, где тебя будет ждать Питер Шмидт. Он поможет раздобыть лошадь и снаряжение. Вместе вы переберётесь за стену Роза, пересечёте местность Марии и возле стен, воспользовавшись лифтом, окажетесь за пределами. По моим расчётам, через два дня и две ночи вы приблизитесь к стене. Оглядитесь, подсчитаете, сколько часов понадобится, чтобы все титаны вблизи потеряли активность. Питер вернётся. Ты поедешь дальше одна. Всё ясно? — Сухо и по-деловому, как и подобало командору. — Всё. Честно говоря, командор Смит, я полагала, что вы откажете мне в помощи. — Элизабет грустно улыбнулась. — Хотел, но подумал над тем, что ты сказала. Мы потеряем немного, но получим огромный козырь в карман. Если всё удастся, конечно. Будем ждать твоего возвращения, — привычно сцепив руки в замок, сказал он. — Спасибо вам. — Это меньшее, что я могу сделать.       Девушка задумалась — что он имеет в виду? Но покинув кабинет поняла: она позволила Эрвину вести её в борьбе за человечество, где каждая вылазка — шанс умереть. В какой-то мере он ей обязан.       В одном из магазинчиков ближе к центру города она купила блокнот и карандаш. Понадобится, чтобы записывать наблюдения во время путешествия и чтобы выводить свои мысли на бумагу, как и советовал Людмил. От воспоминания о нём шли мурашки по коже, и перед глазами вставало обезображенное в муке лицо. Абсурд. Вся эта ситуация — абсурд. Кажется, чем жить здесь, легче умереть. Потому Элиза не переживала перед вылазкой. Она старалась смотреть на неё как на возможность умереть спокойно. Если бы она умерла в пределах стен, вряд ли кто-то пришёл бы на её могилу. Многие друзья и сами погибли, с остальными она оборвала связи, третьи… Элиза и не знала, к каким людям отнести Леви. Сводящая с ума неопределенность.       Весь этот и следующий день она провела за пером. Прерывалась только на еду, нужды и порой книги. Почитывала хотя бы по страничке, чтобы отвлечься, а затем снова садилась за писанину. Пальцы не слушались, дрожали, когда она описывала события. Почерк становился кривым, выходил за незримые линии строк. Грифель карандаша так и норовил сломаться под напором. Людмил говорил, что это нелегко, но Элиза не думала, что настолько. В очередной раз убедилась в своей слабости. Пришлось делать перерывы, чтобы не потерять голову окончательно.       Но как бы тяжело не было, терапия принесла свои плоды: следующим утром она проснулась в относительно приподнятом настроении. Сегодня позади останется Стохесс — город, в котором произошло столько плохого, столько хорошего… Город, от упоминания которого сразу становилось тошно. Её история в этом городе подойдёт к концу сегодня.       Мама работала по вечерам, поэтому Элиза не застала её. Тем и лучше.       На траве собиралась блестящая роса. Воздух был совсем холодный, словно зимний, и казалось, что свисающие с травинок капли станут ледышками. Так же холодно сверкали еле заметные звёзды на предрассветном небе. Пока что город наполовину мёртв, и в нём Элизабет ощущала себя живее всех. Накинув крупный рюкзак на плечо, она двинулась по дороге. Сапоги шаркали по каменной кладке. Не закрытым глазом девушка рассматривала резные, устремлённые вверх кромки деревьев. Скорее всего, ей в последний раз выпала возможность проникнуться духом полупустых улочек. Воспоминания одолевали, когда перед взором показывались особенные места. Здесь повесили Людмила, там штаб ныне мёртвого Легиона, тут дом одного из погибших солдат… Здесь Элизабет посадила горох, так и не успевший стать объектом опытов и исследований, там она просаживала деньги на пиво, тут недалеко то самое озеро… Сколько же событий произошло именно на этой местности. От одних улыбка на лице по минувшим дням, от других — шаги чаще, но все они, несомненно, оставили свой след.       Приятная прогулка продолжалась долго — торговцы всегда отъезжали с окраины. Чтобы к ней попасть, нужно было прочесать половину города. Элиза пришла вовремя. На облаках и небе уже появились размытые, как акварелью нарисованные, лучи солнца, а в поле зрения объявилась до боли знакомая и ненавистная фигура. Сначала девушка мысленно ругалась, задавалась вопросом, что он тут делает, но вовремя вспомнила про одну вещь.       Леви повернулся на звук шагов за спиной. Его небрежно отстриженная чёлка колыхнулась от резкого движения головой. — Пришли, чтобы подговорить мужчин не везти меня в Каранес? — поприветствовала его Элиза. — Ладно. Знаю я, зачем пришли. Подождите немного. — Она опустила рюкзак на землю, склонилась над ним в поисках. — Вот. Вы ведь поэтому здесь… — Рука протянула ему чистый платок, который он тут же оценивающе рассмотрел. — Оставь себе. Я здесь, чтобы поставить твою крышу на место. — Ох, — вздохнула она, потупив взгляд в сторону. — Тогда вы зря поднялись в такую рань. — Я не спал. — Ещё лучше. — Она встала, закинула рюкзак на плечо, так и не положила в него платок — мягкая ткань продолжила покоиться в руке. — Покончим с этим побыстрее. Говорите, что собирались, и разойдёмся уже.       Леви положил руки на её локти, но она вывернулась из хватки, отойдя на шаг назад. — К чему ты снова начинаешь этот спектакль, если мы позавчера оба увидели тебя настоящую? Из тебя хреновая актриса. Не хочешь побыть собой перед тем, как титаны заменят тебе людей? Уверен, ваши с ними разговорчики долгими не будут. — А вы со мной настоящий? — Сейчас речь идёт о тебе, — тут же осадил он. — А, точно, дьявол вас побери. — Элизабет медленно обошла Леви и направилась к конюшням. — Речь всегда идёт обо мне! — вскрикнула она, разводя руки в воздухе. — Почему мы никогда не говорили о вас? — Девушка остановилась и встала полубоком к нему. Метрах в десяти от них копошились люди, готовились к отправлению, перепроверяли лошадей, запасы еды. Как только она стала обращать внимание на эти звуки, поняла, что находится на распутье. Сейчас — последняя возможность отступить, передумать, поразмышлять над этим всем дольше и тщательнее. — Заберите его. — Она протянула платок. — Он мне не нужен. — Оставь себе. — Леви помотал головой из стороны в сторону.       Элизабет ничего не оставалось, кроме как хмыкнуть и бросить ношу на землю. Вот и всё. Больше нет смысла задерживаться. Она всё поняла, взвесила его слова и поступки и приняла решение. Больше ничего не держало, больше нечего ждать. Она сделала свой осмысленный выбор. За спиной — Стохесс и прошлое, впереди — повозки и будущее, и оглянуться теперь означало засомневаться в своём решении. И Элизабет не сомневалась пока не услышала за спиной равнодушный голос Леви: — Прости.