Шесть лет

      Было начало января.       Мороз уже пробрался в нутро города и осел, опустив термометры до показателя «-15». Ярко светило солнце. Будучи в пуховике, но всё равно замерзая, можно было подставить ему лицо, закрыть глаза и представить, что сейчас лето. Проезжающие мимо машины — шум волн, а сам ты - на берегу моря. Только так и возможно было согреться — в своём воображении.       Вот и я - улыбчивый, почти как тогдашнее солнце, со счастьем наперевес пёр, как танк, в сторону железнодорожного вокзала.       Хотя, нет. Какой танк? Тогда я был словно тринадцатилетний влюблённый пацанёнок, летевший бабочкой-капустницей сквозь морозный январь на встречу к своему влюблённому ровеснику. И, скорее всего, не было никого счастливее меня в тот день. И никогда я не был в таком предвкушении, как тогда. Почти как экзамен — не поймёшь, то ли есть хочешь, потому что желудок выкручивает и встряхивает, как мать постиранное бельё, то ли пИсать, потому что страх поселился в области таза и постоянно давит на мочевой пузырь. Или просто хочешь убежать и сделать вид, что ничего не знаешь и вообще этот экзамен не у тебя? Хотя знаешь, что сдать его непременно надо. И от того, как ты его сдашь, будет зависеть вся твоя жизнь.       И я не мог отступить. Он же приехал! Ко мне! Значит, я важен. Значит, я нужен.       И уже стоя там, на холодном вокзале, куда не проникали лучи пусть и немного, но всё же тёплого солнца, и температура, скорее всего, достигла уже минус двадцати, я увидел его. Конечно же, я его узнал.       Не понимая, от чего так стучат зубы - от бетонного холода или жуткого волнения, я приказывал себе переставлять ноги в его сторону. И он немного рассеяно рассматривал помещение вокзала, крутил головой по сторонам, вглядывался в прохожих, пока не наткнулся на мою ссутуленную фигуру.       Как в кино, я видел себя со стороны: улыбка во все 28, брови, ползущие на лоб то ли от ужаса, то ли от удивления, шаткая походка. Неужели, это и правда я?       — Ну, здравствуй, Володя, — заулыбался он, когда я, наконец, к нему подошел. Снял кожаную перчатку, протянул руку.       — Привет.       Я не знаю, смотрел ли я уже тогда на него, как на явление Христа народу? Насколько крепко сжимал его тёплую ладонь озябшими пальцами? Может, я ещё что-то сказал ему, кроме сухого «привет», а он, несомненно, весело ответил мне? Я очень плохо помню эти моменты — всё было будто в тумане. В сюрреалистическом сне.       Но я помню его ровный пробор в волосах — как он говорил, старомодный. Помню тонкие губы, которые расплывались в улыбке, рождая полосочки морщин в уголках глаз. Помню почему-то грустные, серые, выцветшие глаза. А ещё в мой мозг впились его ботинки, вычищенные почти до блеска. Возможно, пав я тогда к его ногам на колени и склонив голову, смог бы рассмотреть своё отражение в них.       — Пойдем, кафе, что ли, какое-нибудь поищем? — подмигнул он мне, как старому знакомому.       Когда мы всё-таки нашли подходящую пивную (а подходила она скорее мне, чем ему, исходя из внешнего вида и предполагаемых доходов), то долго не могли согреться. Я не мог насмотреться на него: как он шевелит губами во время разговора, как делает глотки пенного и не по сезону холодного пива. Его красные уши, которые он, смеясь, всё прикрывал ладошками, пытаясь отогреть. Глупость какая - в такой мороз ходить без шапки. Как поправлял манжеты пиджака и горловину водолазки, прикрывая подёргивающийся кадык.       Да, я видел в нём много недостатков. Но мне казалось, что они ничтожны по сравнению с моими.       И просидев в том кафе почти до сумерек и протянув всего по бокалу пива — я не пил, а он не особо любил пиво - мы не могли наговориться, словно старые знакомые. Постоянно перебивали друг друга, рассказывали истории из жизни, смеялись.       Его поезд отходил в 17.30. Естественно, я его проводил.       Неизбежная горечь расставания — знаете ли Вы, что это такое? Вот и я не знал до того момента. Но я знал, что он уже нужен мне. Как никто и никогда не был нужен. Любой. И в любой ситуации я буду ждать его и стану на его сторону, что бы не случилось. И что я буду жрать землю, убивать, воровать, но никому и никогда не позволю отнять его у меня. Нет, этой самой формулировки не было в моей голове. Не было всех этих слов. Я просто чувствовал это на уровне рефлексов — как дыхание, как инстинкт самосохранения.       И вот тогда, пожимая мою руку, задержав её в своей много дольше позволенного двум прощающимся мужчинам, он вкрадчиво сказал мне:       — Вова, я буду ждать тебя в гости на следующие выходные.       — А… — раскрыл я рот.       — Подумай, ладно? Позвонишь мне тогда, — улыбнулся он и, разрывая такой тёплый и мучительно незначительный тактильный контакт, скрылся в вагоне.       Через 10 минут от него пришло смс, заставшее меня на входе в метро и заставившее забыть обо всем:       «Я рассчитываю только на положительный ответ».