Шесть лет

      Насколько плотная ткань у пелены влюблённости, обволакивающей сознание? И насколько плотно она обволакивает? Заматывает в тугой кокон, как паук опрометчиво попавшуюся в паутину муху, пеленает туго: руки по швам, ноги ровно. Что невозможно ни вздохнуть, ни выдохнуть, ни пошевелиться.       Или падает на голову легкой шелковой тканью, давая свободу передвижения и дыхания. Пропускает свежий воздух и слегка холодит кожу.       Это было что-то «между».       Я не умер тогда. Не отравился, не порезал вены, не повесился. Жить не хотелось – да, но я знал, что буду жить. Что мне надо жить. Что есть те люди, которым я нужен. Матери, например. И другим, которые, может, и не считали меня человеком важным, но моё присутствие в их жизни делало её веселее.       Я забухал тогда. Нет, не ушел в запой – не пил каждый день, что называется, «не просыхая». Я не мог себе позволить такой роскоши по финансовым соображениям и потому что учился. Пил только на выходных. Мне казалось, что я могу залить алкоголем невозможность уехать из давящего на меня города в тот, другой, в котором меня когда-то ждали. Я не понимал, зачем он мне так нужен, ведь меня там предали, размазали по стенке, как вонючего клопа. И человек, который это сделал, уже давно не ждал меня на своём пороге и даже не звонил.       Скажите мне, разве такой должна быть влюблённость?       Я закрылся в себе. Я начал избегать общения с друзьями, с одногруппниками. Просто с людьми, которые меня окружали. Потому что я знал, что если подпущу к себе человека на расстояние объятий – сорвусь. И буду кричать, и биться в истерике, и просить о помощи, просить о жалости. Потому что я устал так жить – надо было кому-то рассказать. Выбросить эту ношу кому-то под ноги и сказать: «Вот! Смотри! Сколько я нёс в себе дерьма. Не поможешь ли ты мне его зарыть?». Но о таком не говорят, если хочешь жить, а не скитаться всю жизнь в гноблении и ненависти.       Спустя два месяца таких выходных попоек, с утра высунув нос из своей комнаты, я услышал доносящиеся из кухни причитания вперемешку с всхлипами:       - Сучка какая, а? На нём же лица нет – смотреть невозможно. И что мне делать? Кровью сердце обливается, – жаловалась кому-то мать.       - Ничего, наладится всё. Поболит и перестанет. Пацаны в таком возрасте, они, знаешь, какие? А у тебя ещё нормальный! Так что ты это, давай, хватит плакать. Наладится всё, я тебе говорю, - уговаривал её голос тёти Веры, маминой подруги.       И вернувшись обратно в свою комнату, чтобы не мешать собеседницам на кухне, я посмотрел в зеркало.       Что со мной стало? Из зеркала на меня смотрел человек-труп с лицом желтого цвета. Черные глаза запали так глубоко в глазные отверстия, что я подумал, смогу их достать только материным крючком для вязания. Давно нестриженые волосы торчали в разные стороны, как и острые плечи Кощея Бессмертного. Когда я превратился в старика? Почему я стал таким? Друзья поостыли в своем желании общаться, учёбу я запустил – мне грозило отчисление за хвосты и прогулы. И стоило иметь тогда толику силы воли и сказать себе: «Нет! Хватит киснуть! Ты сильный! Ты сможешь!» И если бы я тогда, именно тогда, сказал себе так - ничего этого бы не было. И я смог бы. Я бы начал жизнь с белого листа и, пусть не сразу, но забыл бы его. Но я не сказал... просто махнул рукой и в тот же вечер напился.       И позвонил Ему. Это тоже был своеобразный срыв. И на то, чтобы самого себя втаптывать в землю, тоже должна быть сила воли. И для того, чтобы терять гордость - тоже.       Он почти ничего не говорил мне, – я сказал всё сам, - ему осталось только соглашаться с моими словами. Я говорил, что сильно соскучился, и что мне очень не хватает его. И что я готов простить ему всех: и Марину, и возможных других женщин и мужчин. И просил разрешения приезжать к нему хотя бы иногда и пусть даже не на все выходные. Просто иметь возможность видеть его.       Иногда человеку очень сложно отличить плацебо от настоящей пилюли. Самовнушение, знаете ли, страшная штука. Оно способно убить или излечить человека от почти любой болезни. Например, история о том, как мужик в очередной раз пришел домой пьяным, и это настолько надоело его жене, что она его связала и надела мешок на голову. Сказала, что если он ещё раз выпьет хоть грамм – она отрубит ему голову. И для пущей убедительности дала валенком по башке. Вскрытие показало, что пациент умер от разрыва сердца. Или люди, которые посредством убеждений «чудо-целителей» излечивались от рака. Это не чудо – это самовнушение.       Тогда эта любовь казалась мне находкой, возможностью показать себе, что я такой же как все – видите, я люблю. И она нужна была мне как воздух. Только объект любви был, увы, не тот. Это был «эффект плацебо». Сейчас я понимаю это, но тогда...       Уже утром, ясно помня события прошлого вечера, я знал, что на следующие выходные снова буду слушать стук колёс о рельсы.       Вот тогда-то и появилась Она.